Глава 13
«Мавр сделал свое дело, Мавр может уходить», – думал Егор о наведенном порядке в Бовском наделе. Сопротивление бандитов сломлено окончательно, главарь убит, ближайшие подельники расстреляны и перевешаны. Сострадающее население практически все уничтожено, ранние морозы сковывали тысячи трупов, лежащих по балкам и низинам вдоль дорог, по которым люди метались, стараясь вырваться из этого ада. Ну а кто уцелел, до весны не доживет, как бы ни старался, созревший урожай был уничтожен еще на полях, это мудрое решение властей было выполнено как обычно с огромным усердием. Все складывалось как нельзя лучше, отмеченный еще двумя боевыми наградами и бесконечным количеством благодарностей, Егор почувствовал свою полезность и значимость. Теперь его отряд был направлен родной надел, где и должен был получить новое задание. Возвращаться домой можно было не откладывая, опасности бандитских нападений практически не было, ни в Бовском наделе, ни в других, считавшихся до этого более благополучными. Но не смотря на такое спокойствие, Скоробогатовский урок, оставшийся на лице, не требовал повторения, и Егор, как всегда, прорабатывал обратный путь. Маршрут возвращения по какой-то причине немного изменился, хотя никаких предпосылок для этого изначально не было. Выдвигаться решено было как обычно, утром.
Замерзшая земля была покрыта изморосью, и копыта лошадей немного разъезжались, вызывая их недовольство громким фырканьем. Настроение у всех было приподнятое от хорошо сделанной работы и возвращения домой. Отряд Правдина за все время не потерял ни одного человека, за исключением Сопчука, да хотя какой Сопчук человек, так, сработанный материал, не место таким в будущей жизни! А она настанет, непременно настанет, еще год, другой и очистится земля от ненужного человеческого мусора, чтобы дать простор настоящим, правильным людям, как вот эти преданные делу бойцы.
Так думал Егор и его размышления были искренними, без двойного дна. Бойцы, словно проникнувшись мыслями командира, затянули песню, сильную и мощную, наполняющую смыслом их жизнь. Егору песня показалась знакомой, но он никак не мог ее вспомнить, и все ж строчка о верной жене, ждущей своего солдата, разбудила его сердце, заставив губы потянуться в счастливой улыбке. Вспомнив своих родных, прошлых и настоящих, свою любимицу Машеньку. Тут же опомнившись, он подстегнул лошадь, чтобы никто из бойцов не смог увидеть слабость на его лице, ведь он командир, гроза врагов, товарищ Паленый, с угрожающим шрамом, строитель светлой жизни.
Почти неделю двигались по Бовскому наделу, пересекая его с северо-востока на юго-запад, картина, увиденная не военными, а почти мирными глазами, несколько портила настроение, земля была мертвой в полном смысле этого слова. За все время пути они не встретили ни единого живого человека, а вот трупов было предостаточно, в основном женщины, дети и старики. Исхудавшие тела, в тряпье, меньше всего походившее на одежду, встречались по одиночке и группами в местах, где их настигла смерть. К оврагам и низинам старались не подъезжать вовсе, обходя их стороной, не очень хотелось видеть результаты своего праведного труда, хоть и очень ими гордились, считая себя героями. Егор, как и прежде, считал подобную жестокость необходимостью, так нужно, так правильно. Только думал, что убрать и захоронить всех нужно поскорей, чтобы не портили настроение, и почему это не делают срочно непонятно, когда закопают, будет лучше, в первую очередь хотя бы для того, чтобы избежать эпидемии. Еще хлеб зачем спалили, собрали бы урожай, все ж больше пользы было. А впрочем, не моя это забота, я свой приказ выполнил, награды тому подтверждение, а там хоть…
Что за чудеса? Удивился Егор открывшейся картине: крепкий, добротный дом словно появился из воздуха, умело спрятанный между двумя полуостровами ельника, он казался пристанищем чудо-богатыря. Весь отряд остановился, любуясь избой с ее мирными, повседневными заботами. Среди бойцов послышались вздохи от воспоминаний о мирной жизни, многим из них хотелось жить вот так, тихо, без подвигов. Казалось, еще немного, и сорвут они лошадей с места в галоп, и помчатся до своих родных деревень, и будут скакать без отдыха и сна, чтобы расцеловать своих жен и детей. И больше никогда не ходить на войну. Егор подал команду двигаться дальше, возглавляя отряд, он, как и прежде, намеревался окунуться в свои приятные размышления. Но Борщев не дал ему такой возможности:
– Товарищ командир, разрешите?
– Говори.
– Товарищ командир, может сделаем привал, в баньке погреемся да заночуем, засветло до следующей деревни не поспеем.
Егор, привыкший принимать решения мгновенно и самостоятельно, сейчас колебался. Струящийся дымок из баньки приятно пощипывал нос, воскрешая в памяти запах распаренных веников, вбивающих жар в тело, придавая ему бодрость и здоровье.
– Хорошо, – ответил командир, разворачивая лошадь в сторону хутора.
Посмотрев на Правдина, бойцы расслабились, словно была дана команда «вольно», переговариваясь между собой, они сломали строй, скучившись у самой ограды. Во дворе между хатой и баней ближе к домашнему крыльцу стоял мужик, опершись на вилы. Он с опаской смотрел на солдат, предчувствуя неладное.
– Чего стоишь? Отворяй ворота, – приказал мужику Борщев, остальные бойцы довольно зашумели, приветствуя требования заместителя командира.
– А я гостей не жду, – твердым голосом ответил мужик.
Отряд как улей дружным гулом выразил недовольство.
– А кто тебе сказал, что мы гости? – Взял инициативу в свои руки Егор, видя, что их план проваливается, поэтому требует вмешательства. – В этой стране все – наше, все – народное, – продолжил он, указывая на красную звезду на папахе.
– Что-то я вас в помощниках не видел, когда зарабатывал горб, строя свой дом и как сорокожильный обрабатывал целинную землю, – все также без малейшего испуга отвечал мужик.
– Горбатого могила исправит, – встрял Коляскин, спрыгнув с лошади и самовольно отворяя ворота, сбитые из жердин.
Правдин снисходительно посмотрел на Коляскина, влезшего в разговор, как на верного пса, мол, тявкай, шестерка, работа у тебя такая. Увидев одобрение и поддержку в глазах Егора, Коляскин запаносил шутками, прибаутками в адрес хозяев, кулаков и прочих контрреволюционных и антисоветских элементов. Бойцы гоготали довольные, наслаждаясь своей наглостью и превосходством перед беззащитным мужиком. Они привязали лошадей к жердям и разбежались по двору, как тараканы, кто-то заглянул в баню, кто-то на сеновал, несколько человек, встав за баню, стали справлять малую нужду, а Чайников, чуть не обделавшись, сел тут же выпускать стаи голубей на потеху товарищам. «А кабы они узнали о своих полосатых тряпках, – думал он, – вмиг бы перестали гоготать.»
– У нас для этих дел отхожее место имеется, – заметил хозяин.
– А для нас все вокруг – отхожее место, – парировал отрядный острослов Коляскин, бойцы поддерживающе заулюлюкали и засвистели.
Правдину было необходимо одернуть, не допускать подобного поведения своих подчиненных, поскольку это разлагало дисциплину. Но перед ним был хозяин, каких ненавидели яростно, истребляли без сомнений и сожалений. А окрик мог расцениваться как защита врага. Так что, сколько таких хозяев было и будет, на всех сердца не хватит, пусть потешаются.
– Лошадей накормить, бойцов помыть и расквартировать, – распорядился Борщев, обращаясь к хозяину хутора.
– Лошадей кормить нечем, своя бы скотина не окочурилась до весны от голода. А солдаты пущай моются и на сеновал, а в дом не входить, там моя семья.
– Твоя скотина сдохнет раньше весны, если будешь вести кулацкие речи, здесь твоего ничего нет, – отрезал Борщев. – Здесь все народное.
Ну, что за глупый мужик, хозяин нашелся, хочешь жить бегай, суетись, спинку потри, сальца нарежь, самогоном опои гонителей своих, жену с детьми на сеновал, а этих в красный угол и молись до скончания века. Зато жив. Что, гордость? Кто хозяин? Ты построил, вспахал, собрал? А они – власть, что, нечем бить? Вот, болван, упрямится еще…
Егор встал в нескольких шагах от мужика, сбоку внимательно его разглядывая. На вид ему было немногим за сорок, крепкая фигура выдавала в нем физически сильного человека, лохматая голова и такая же борода могли причислить его к староверам или старообрядцам. Узкие, зыркающие глаза горели огнем от злости.
«Вот как бывает неправильно, – рассуждал Егор, – что это за человек, откуда у него столько ненависти к нам, встретил бы дружелюбно, и у нас никаких претензий не было бы, а так… – «Я вас не ждал, лошадей кормить нечем…", мелкая, частнособственническая душонка, все только о себе и заботится, никакой великой мысли, никакого масштаба. Впереди всех ждет одно огромное, счастливое государство, строй его, выплавляй, куй, не стой в стороне, тогда и у тебя есть шанс в нем пожить. А так стоит, и смотрит как зверь, что его за это на руках что ли носить?» В этот самый момент у Егора кольнуло сердце, не так, чтобы больно, а так словно какой-то звоночек, сигнал к чему- то важному. Он от удивления и испуга широко открыл глаза. Такого с ним никогда не происходило, ни в прошлой жизни, ни в нынешней.
