Глава 39. Удивительное открытие
Чад спит на кровати, а я, стоя у окна, наблюдаю за ним и вслушиваюсь в размеренное дыхание. Решил вздремнуть, пока Святой Отец приводит в чувство моих родителей. Раскинул руки и сладенько посапывает. Переворачивается на живот, обрастая шерстью, и ворчит волчьей пастью в подушку, дергая задними лапами, которые запутались в штанах.
Освобождаю Чада от хлопковых пут, и его хвост глухо бьет по одеялу. Красивая зверюга, и меня тянет лечь рядом и заключить спящего волка в объятия, но я ограничиваюсь поглаживаниями по шерстистой спине.
Он мой. Как и его братья. Именно сейчас я это осознала. Оставлю их, и жизнь трех оборотней окрасится в тоску по волчице, которая требует развалиться рядом и уткнуться носом в могучую звериную шею. Я этого тоже хочу, но не могу позволить, ведь я обижена.
— У хвоста почеши, — сонно урчит Чад.
Запуская ноготки в густую шерсть и скребу основание хвоста. Чад клокочет от удовольствия и вытягивает задние лапы.
— О, да… Да… Чуть левее…
Через минуту странных ласк он ложится на бок и косит на меня хитрые глаза:
— Хочешь, тоже хвостик почешу?
— Очень сомнительные прелюдии.
— Давай, пока не попробуешь, ты не поймешь.
— Только без приставаний. Ага?
— Почему?
— Во-первых, тут священник, во-вторых, это дом моих родителей, — терпеливо объясняю я.
— И?
— Хвост почесать дам, но не более.
— Ложись, — милостиво ворчит Чад и горячо обещает. — Не буду я к тебе приставать. Мне самому здесь неуютно.
Подозрительно прищурившись, стягиваю платье и через секунду лежу на одеяле настороженной волчицей, прижав уши.
— Расслабься, Полли.
— Это странно. Зачем я согласилась?
— Тебе понравится. Зуб даю.
Чад с хрустом костей садится, но в человека не обращается. Сидит на моей кровати чудищем, запускает когти в шерсть и ласково чешет волчью поясницу. По телу прокатывается волна мурашек, и я удивленно облизываю нос, прищурив глаза. Кажется, что каждая шерстинка на волчьем теле вздрагивает от игривых почесушек.
Затем Чад массирует поясницу, осторожно обхватывает хвост и резким и уверенным движением дергает его на себя. Хруст, что вытягивает весь позвоночник, и я взвизгиваю от испуга, но тут же размякаю на кровати растаявшим желе.
— Что вы тут… — звучит удивленный голос мамы. — Полли! Что он делает с твоим хвостом?!
И только потом в страхе прикрывает рот, когда понимает, что на кровати сидит не человек, а мускулистое, мохнатое и клыкастое чудище.
— Массаж, — навострив уши, отвечает Чад, и лапу с моего хвоста убирает.
— Какие же вы… страшные, — шепчет мама, вглядываясь в морду Чада. — А борода твоя где?
— Да вот она, — Чад сбрасывает шерсть и чешет бороду, и мама с красным лицом пятится и закрывает дверь.
— Штаны надень! — я сползаю с кровати и торопливо облачаюсь в платье. — Чад! Ну, не принято у нас членами светить перед родственниками!
— Да ей после Германа ничего не страшно.
Разворачиваюсь к Чаду, который замирает, запустив в свои патлы пальцы. Он моргает и шепчет:
— Это было лишним, да?
— Это моя мама. Если я начну шутить про Иду сомнительные шутки? — меня начинает потряхивать от гнева.
— Прости.
Гнев сменяется удивлением. Раскаяние Чада искреннее и без лукавства.
— Мне нравятся твои родители и я бы хотел с ними наладить отношения, но они такими оскорблениями в меня сегодня кидались! Блохастый кобель — самое безобидное.
— Конечно, ты их связал, — застегиваю пуговки на платье.
— Выбора не было.
— Но ты все равно извинись.
Чад обиженно натягивает штаны.
— Простите! Я не хотел вас связывать, — обращается он к закрытой двери. — Но вы были очень агрессивными.
— Да, я все понимаю, — глухо отвечает мама.
— Ма, ты там подслушиваешь, что ли?
— Глупости какие.
Чад кивает, мол подслушивала, и я со вздохом выхожу из комнаты в коридор, а мама уже торопливо спускается по лестнице.
— Ма!
— Я просто беспокоилась, как бы вы там драку не устроили, — она суетливо оглядывается. — Ты ведь тоже сегодня не очень дружелюбная.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Внизу у лестницы нас встречает Святой Отец, который вежливо просит оставить родителей, а то присутствие двух оборотней их будет нервировать. Пусть сначала привыкнут к елочке в горшке с фиалочкой, которая успела засохнуть за часовую беседу.
— Визиты в Лес раз в месяц на несколько часов, через полгода можно будет на ночь остаться, но не раньше.
— В Лес мы ни ногой, — мама фыркает и отворачивается.
— Про ваши визиты схема такая же, Полли. И не стоит заявляться в гости всей стаей, хотя бы в первый год. Соседи умом тронутся, если сюда трое Альф заглянут, — равнодушно продолжает Святой Отец. — И, милая, — он касается моей руки, — ты теперь часть Леса. Со смертными придется минимизировать контакты.
— Мы об этом позаботимся, — Чад приобнимает меня. — А если вздумает сбежать, вернем в Лес.
— Но вы уж постарайтесь беготню не устраивать, — раздраженно отзывается Святой Отец и поджимает губы.
— Ну, все, — мама подталкивает меня и Чада к двери, а голос у нее дрожит, — идите уже, а то, Полли, я тебя в подвале запру и на цепь посажу.
Выталкивает на улицу и решительно захлопывает дверь. Через несколько секунд слышу приглушенные рыдания и успокаивающий бубнеж папы.
— Но мы же можем по видеосвязи болтать? — я стучу кулаками по двери. — Да? По телефону? А, Святой Отец? Можем же?
— Можете! — дверь распахивается, и я отшатываюсь от разъяренного священника, чье лицо перекосило от злобы. — Идите с миром!
— А наш-то Святой Отец будет поспокойнее, — Чад тянет меня за руку к калитке.
— Так он из ваших!
— В каком смысле?! — охает Чад.
— Хвост у него под сутаной!
— Да ну? — Чад вскидывает бровь. — Я бы почуял.
— Да хрена с два ты учуешь оборотня, который век провел в монашеском ордене без единой метаморфозы, — Святой Отец дрожит в ярости.
— Я не поняла. А он в Рай попадет? Он же воцерковленный, — я в любопытстве делаю шаг к нему. — Так?
Святой Отец закрывает дверь, и я намерена ворваться в дом и потребовать ответа на вопрос: что ждет воцерковленного оборотня после смерти? Однако Чад решительно уводит меня к калитке.
— Во дела. В нашем лесу бегает оборотень в сутане! Охренеть!
— Вот согласна! — возмущенно восклицаю я. — Он мне с самого начала показался очень подозрительным!
Глава 40. Крылья страсти и усики любви
Всю дорогу с Чадом возмущаемся на тему вероломства Святого Отца, который не соизволил раскрыться нам с волчьей стороны. Он предал каждого из нас и нашу семью. Замолкаю на полуслове и шепчу:
— Мы с тобой, как женатики.
— А это плохо?
— Чад, вот нахрена вы влезли в мою палатку и меня трахнули? М?
— Ты опять начинаешь?
— Я хочу понять вашу мотивацию.
Если я пойму Чада и Криса, то смогу простить их эгоистичность. К Эдвину у меня нет особых претензий. Он был девственником и ему простительны некоторые заскоки, а старшим братьям — нет.
— Мотивация “увидели самку и отымели ее” тебя не устроит?
— Нет.
— Ну…
Лицо у Чада сосредоточенное, напряженное, будто он разгадывает тайну Вселенной.
— Серьезно? — я вскидываю бровь. — Ты можешь хотя бы постараться?
— Короче, — Чад выдыхает и сдавленно говорит, — тем вечером, когда мы тебя увидели, ты… ослепила нас своей невероятной красотой. Мы позабыли об охоте, и сами оказались в ловушке твоего очарования. Ты в спальном мешке была как куколка прекрасной бабочки и… знаешь… мы были просто обязаны освободить твои крылья. Крылья страсти и усики любви.
— Какие усики? — оторопев уточняю я.
— У бабочек же есть усики.
— Неожиданно.
— Да, сам немного обескуражен. Такими темпами я начну стихи писать, хотя это больше Крису бы подошло.
