что случилось, – попросила она, и меня прорвало. Я рассказал ей все, что произошло за последние сутки, и, как и Герман, она слушала, не промолвив ни слова. Даже после того как я закончил, она ничего не спрашивала, а просто сидела, чуть склонив голову набок, и неотрывно смотрела на меня.
Я почувствовал, как у меня пересохло в горле, и налил себе немного вина. Молчание затягивалось, и чтобы как-то нарушить его, я спросил у нее:
– А найти человека по номеру его телефона ты можешь?
– Элементарно, Ватсон, – ответила Лена и протянула мне свой опустевший бокал.
Я наполнил его.
– Еще вопрос. Можно ли определить местонахождение человека, если его телефон выключен или, как сейчас, находится вне Сети?
– Нельзя. Разработки в этом направлении есть, но у нас пока нет такой техники, – она отпила глоток вина, – ты думаешь, тебя нашли по телефону этого, как его… твоего соседа?
Я пожал плечами.
– Как вариант, хотя не исключено, что меня просто выследили, довели до гостиницы, а потом прислали туда наемных убийц.
– Да, – согласилась Лена, – и так, и так. – Она вздохнула и сказала: – Я почти не помню Германа. Жаль.
Я вдруг вспомнил о фотографии, которую вынул из портфеля, прежде чем спрятать его.
– Это его сын, – я передал ей фотографию в рамке.
– Да, теперь вспомнила. – Лена слегка раскраснелась, и в эту минуту она выглядела просто прекрасно. Она держала в руках небольшую фотку Гериного сына, но было видно, что сейчас ее мысли далеко отсюда. Потом, словно очнувшись, она протянула мне фотографию, но когда я взял ее, положила свою ладонь мне на руку, и я почувствовал какие у нее горячие руки. Не понимая, что делаю, я наклонился и поцеловал ее руку. Лена одним движением оказалась рядом и, обхватив меня за шею обеими руками, прильнула ко мне всем телом. Мир закружился вокруг нас.
Мы целовались, торопясь снять одежду, путались в ней, потому что не могли разорвать объятия. Упоительно долгие поцелуи, горячие руки, раскаленные тела. Мир, комната, диван, на котором мы лежали, все исчезло, остались лишь мы и наши, не насыщавшиеся любовью тела…
…Потом мы долго не могли прийти в себя и все лежали, прижавшись друг к другу, без слов, без мыслей, без сожалений. Никогда раньше я не знал такого чувства, желать женщину, когда ты уже полностью обессилен, но сейчас испытывал именно это и поэтому не хотел выпускать ее из своих объятий.
Не знаю, сколько прошло времени. Отдохнув, мы снова занимались любовью, и в этот раз все было по-другому. Лена шептала какие-то нежные слова, я тоже. Наши стоны, слова, тела, руки, ноги, все сплеталось в любовном порыве, притягивающем нас друг к другу чудовищным магнитом.
Когда наши тела разомкнулись, я чувствовал себя почти невесомым. Потом мы долго сидели в сауне, после которой вместе наслаждались душем, смеясь и дурачась, словно школьники. Я забыл обо всем на свете. Я забыл, что меня дважды пытались убить, что сам убил несколько человек, я забыл, черт возьми, что погиб мой лучший друг и невинная девушка, которая училась в медицинском училище, подрабатывая в «Метрополе» не только уборкой номеров. Я забыл наконец про смерть соседа и бесследное исчезновение его дочери. Я был счастлив, как законченный эгоист, а все эти кошмары казались не более чем порождением чьего-то воспаленного мозга, диким образом перенесенные в мою жизнь и едва не унесшие ее туда, откуда еще никто не возвращался.
Когда, укрывшись простынями, и, с жадностью, поразившей нас обоих, мы поглощали фрукты, конфеты и печенье, запивая все это вином, я испытывал то состояние, которое можно было назвать счастьем. И не надо было быть телепатом, чтобы понять – Лена чувствовала то же самое.
Было уже далеко за полночь. Насытившись любовью, мы лежали на простынях и курили. Лена лежала на боку и молча улыбалась чему-то. Я смотрел на нее, и мне хотелось вновь прижаться к ней, прикоснуться к ее маленькой, твердой груди, почувствовать, как каменеют от желания ее соски. Это была самая прекрасная ночь в моей жизни, и я ее никогда не забуду…
Часть пятая
Иногда я спрашиваю себя, кто я такой, зачем явился на этот свет, в разные времена находя разные ответы на этот вопрос. Когда учился в школе, твердо знал, что живу для того, чтобы не причинять моим бесконечно занятым своими делами родителям ни малейшего беспокойства, и всячески старался оградить их от этого. Врал учителям, когда они требовали, чтобы предки зашли в школу, что они сейчас в командировке (как правило, отсылая их подальше, в Африку) или тяжело, практически неизлечимо больны. «Терял» дневники, в которых рядами стояли колы за поведение, разбавленные частыми пятерками по физкультуре. Вырывал листы из тетрадей, куда учителя вписывали свое авторитетное мнение о моем образе жизни и советы, как это изменить. Потом, когда начал заниматься мотоспортом, казалось, живу, чтобы доказать, что я лучший на всей планете, и, право, был момент, когда был очень близок к тому. Не получилось, но это совсем другая история.
Было время, когда думал, что живу, чтобы осчастливить девушку, которую, как мне казалось, бесконечно люблю, был уверен, что она и только она предназначена мне судьбой. Я думал о будущих детях, о счастливой и долгой семейной жизни, со всеми ее радостями и невзгодами, и казалось, цель ясна – я нашел ее, и надо лишь идти по этой дороге, которая сама выведет куда надо. Но потом была авария на съемках, после которой любимая ушла, а я остался один, без спорта, без надежд, и казавшаяся ясной цель растворилась, исчезнув в зале отлета Шереметьевского аэропорта.
Долгое время я не мог, да и не хотел больше ставить перед собой никаких задач, потому что все, что делал до тех пор, оказалось миражом, пшиком, фантомом. И жизнь текла, не оставляя во мне ни памяти о прожитом дне, ни желания что-либо менять. Несколько раз я будто оживал и старался найти себя, то в работе, не приносившей никакой радости, то в женщинах, то в выпивке, после которой оставалась лишь боль в голове. Все это было не то. Еще были редкие, пара-тройка в год встречи с Герой, который привносил в мою скуку некоторое разнообразие своим удивительно живым характером и невероятной любовью к жизни. Но это были лишь краткие мгновения. Гера уезжал в Голландию продавать свои удобрения, а я оставался в Москве, и все начиналось заново.
У меня была еще одна цель. Даже не цель, а моя большая Тайна, но об этом не хотелось думать, по крайней мере сейчас. В конце концов, я пока еще ничего в своей жизни не сделал такого, что позволило бы считать себя приобщенным к Тайне. Вот выберусь из этого переплета, желательно живой и невредимый, тогда и можно подумать, что дальше.
Вчерашний день и последовавшая за ним ночь изменили не только мое отношение к жизни, но и меня самого. Я словно увидел цели, каждая из которых была по-своему великой и труднодостижимой. За одну проведенную с Леной ночь я почувствовал, что моя жизнь может и должна измениться. Не важно, в какую сторону, но это должно случиться. Я почти влюбился в нее, в женщину, которую знал с самого детства и на которую не обращал внимания, не видя скрытых в ней сил.
Даже когда мы случайно встретились на улице спустя много лет после
