Один из энкавэдэшников вытащил из кармана гимнастерки удостоверение, небрежно махнул им перед часовыми:
— Мы проводим товарищей коминтерновцев к товарищу Ягоде. Похоже — шпионаж.
Часовой молча кивнул. Конечно, раз такое дело…
Та же сцена повторилась у дежурного, а часовые в это время уже общались с толпой коминтерновцев, вылезшей из третьего автомобиля — старенького, обшарпанного «Форда». Коминтерновцы размахивали удостоверениями, бурно что-то объясняли, мешая венгерские, польские, немецкие и, кажется, даже китайские слова, но что им собственно нужно, понять было невозможно. На выручку часовым кинулись дежурные, кто-то пытался переводить, но тут же сбивался, погребенный разноязыкой лавиной. Энкавэдэшники начали постепенно закипать от непонимания, и громкость общения изрядно возросла. Все орали друг на друга, размахивали руками, пытаясь что-то объяснить и растолковать. Никто как-то и не заметил, что к группе спорящих присоединились еще какие-то сотрудники НКВД, но не вышедшие из здания, а появившиеся откуда-то со стороны.
А вошедшие в здание уже поднимались на второй этаж. Энкавэдэшники окружили коминтерновцев плотным кольцом так, что мальчика вообще было не видно, а молодой человек в военной форме среди них затерялся. Такой плотной группой они подошли к приемной наркома внудел.
Тут же четверо сотрудников НКВД, точно брызги от брошенного в лужу камня, разлетелись по помещению. В их руках появилось оружие, и все бывшие в приемной оказались на прицеле. Четверо: «бостоновый», мальчик, энкавэдэшник с холодным узким лицом и парень-красноармеец вошли в кабинет.
Генрих Григорьевич Ягода сидел за большим, покрытым кожей письменным столом. Он поднял голову на звук открывшейся двери:
— Товарищ Галет? Я вас не вызывал…
Вперед шагнул мальчишка-пионер:
— Гражданин Ягода, по распоряжению ЦК КПСС… то есть ВКП(б) вы арестованы.
Ягода приподнялся:
— Смешная шутка, мальчик. Очень смешная…
В руках пионера со значком «БГТО» на груди вдруг оказались два пистолета:
— Руки держать на виду! Медленно встал, шаг назад и выходишь из-за стола. Справа!
— Товарищ Галет! — возмутился Генрих Григорьевич. — По-моему, это уже переходит все границы! Потрудитесь объяснить…
Договорить он не успел. Христо Боев — «бостонный», буквально прыгнул к столу, не перекрывая, однако Белову директрисы стрельбы и рывком выдрал из-за стола.
— Объясним, — прошипел Галет и ловко защелкнул на руках наркома наручники. — И ты, сука нам все объяснишь. Объяснишь, например, как это к твоему костолому легкий карабин Токарева попал. Который Хрущеву подарили… — А Боев грубо Ягоду ткнул в спину извлеченным из-под пиджака маузером. — Пшел, гнида!..
В приемной к маленькому конвою присоединились остальные чекисты. Они приняли Ягоду за плечи, затем Саша выглянул в коридор:
— Чисто! — выдохнул он. — Начали движение.
Группа чекистов и коминтерновцев вывела Ягоду и быстро потащила вдоль по длинному коридору. Одновременно Боев и второй болгарин — Мирчо Спасов громко заговорили по-болгарски, отвлекая внимание дежурного. Со стороны могла показаться, что наркомвнудел идет вместе с группой товарищей, внимательно слушая их оживленный рассказ. Но Ягода не собирался сдаваться без боя…
— Помогите! Товарищи, это — банди…
Больше он ничего не успел сказать: Белов изо всех сил ударил Генриха Григорьевича стволом правого пистолета в печень. Одновременно он выстрелили в схватившегося за кобуру дежурного из пистолета в левой руке.
Звук у «Вальтера ПП» конечно негромкий, но это все-таки выстрел. Двери трех кабинетов открылись почти синхронно:
— Что случилось?! Кто стрелял?!
Оценив обстановку, Боев тут же скомандовал:
— К машинам! Бегом! Я, Мирчо и вот ты, — он указал рукой на одного из энкавэдшников, — прикрываем!
Однако Саша с этой диспозицией был не согласен, а потому приотстал и снова вернулся по лестнице наверх. И вовремя!
Коридор затянуло сизо-голубым дымом, от выстрелов из добрых двух десятков наганов, ТТ, «парабеллумов» и прочих «кольтов». Скорчившийся у лестницы Боев скупо отвечал из своего маузера, с другой стороны также редко огрызался Спасов. Молодой парень из Сталинской охраны лежал под стеной. На груди гимнастерки расплывались три кровавых пятна…
Оценив расклад сил, Саша понял, что Боев продержится и сам, а вот что касается второго болгарина — вопрос остается открытым. Он перекатом проскочил простреливаемый коридор, успев посадить две пули в крупного мужчину, слишком уж нахально выставившегося из ближней двери. «Это — раз, — механически отметил Белов, и тут же выстрелил в молодого энкавэдэшника, решившего пустить в ход винтовку. — А это — два!»
Откуда-то снизу, перекрывая выстрелы, раздался крик Галета:
— Вниз! Быстро! Отходим!
Саша ткнул в бок болгарина:
— Давай, братушка, беги! — и выстрелил в коридор теперь с обеих рук.
— Вместе! — выдохнул Спасов. — Один не пойду!
Белов взглянул на него бешеными глазами:
— Бегом, б…ь! Приказываю, бегом! — и снова три выстрела вдоль по коридору.
Мирчо Спасов не был трусом. Он участвовал ликвидациях в Болгарии и Македонии, он дрался с полицейскими, он нелегально перешел через границу, но увидев глаза этого мальчика ему вдруг сразу расхотелось спорить. Прыжком он перелетел через коридор и побежал вниз по лестнице. Сверху часто-часто захлопали наганы, им ответил «Вальтер», а потом раздался дробный перестук маленьких ног по ступеням. Мирчо решил не дожидаться, когда удивительный мальчик его догонит и рванул вперед.
Внизу все было уже кончено: коминтерновцы и подошедшие охранники держали «дорожку отхода». У стойки лежал дежурный с клинком в сердце, часовые сидели связанные в углу. Саша увидел, что Галет стоит возле открытой двери с артиллерийским «Парабеллумом» в руках, и наддал ходу. Маленьким метеором он пронесся мимо Вениамина Андреевича, и тот, пропустив мальчика, тоже выбежал из здания. Они пулями влетели в ожидавший их «Бьюик», и тяжелый автомобиль, сорвался с места, оставив на асфальте дымный след сгоревших покрышек…
…В этот раз за рулем сидели люди, отменно знавшие Москву тридцатых, со всеми ее проходными дворами и узкими переулками, а потому маленькая кавалькада добралась до Ближней дачи куда быстрее, чем это вчера удалось Белову.
Машины влетели на охраняемую территорию, пронеслись по аллеям и остановились прямо перед домом.
— Ну, товарищ Саша, — произнес Галет, — теперь ступай к своим. Тут уж мы, извини, без тебя поработаем.
Белов аккуратно убрал руку мужчины со своего плеча и серьезно спросил:
— А справитесь?
Галет покачал головой и так же серьезно ответил:
— Ну, мы постараемся…
Как раз в этом у Александра были серьезные сомнения: техника блиц-допроса была разработана значительно позднее. Он уже собирался высказать свои соображения, но тут неожиданно появилась Светлана. Увидев Белова, она бросилась к нему со всех ног, крича:
— Саша! Ну вот где ты был?! Мы тут с тетей Верой все глаза проглядели, а ты!.. Нехороший мальчишка!
Александр, было, улыбнулся, но вдруг по спине его пробежал легкий озноб. Он уловил в Светланиных речах те самые интонации собственницы, которые много раз слышал у кандидаток на руку и сердце простого офицера простого спецподразделения, в той, другой жизни. «Долбануться! Надо же: от горшка — два вершка, а туда же! В хозяйки метит, — Саша глубоко вздохнул. — И ведь не отвертишься: при таком папе в мужья нельзя получить разве что Папу Римского. Да и то — не факт…»
Он повернулся к Светлане и раскрыл объятия:
— Сестренка! Ну, прости, Светик, прости, — говорил он извиняющимся тоном висящей на нем девочке. — Меня в Коминтерн возили. Думали, что о моей матери что-то стало известно… Кому-то показалось, что она жива…
Светлана немедленно отпустила Сашку, потупилась. Потом погладила его по руке, заглянула в глаза:
— Нет? Не твоя мама?.. — Ее глаза быстро повлажнели. — Ты же знаешь: у меня мама тоже… умерла… — Она снова погладила его по руке. — Я понимаю… — И всхлипнула.
Белов вдруг почувствовал себя мерзавцем. Его мать — мать старшей его половины, умерла, причем давно, а Светлана еще жила такой страшной потерей. Он приобнял девочку, погладил по голове…
— Ха! Тили-тили-тесто, жених и невеста! — пропел, дразнясь, неизвестно откуда вынырнувший Василий. — Скоро-скоро обвенчают, скоро поп благословит!
Светлана покраснела, вырвалась от Саши и набросилась с кулаками на брата. Белов нахмурился и отошел в сторону, не желая слышать криков и воплей дерущихся родственников. Но долго его одиночество не продлилось: к нему подошел смущенный Василий и, глядя в сторону, выдавил:
— Немец, ты… это… Ну, я — дурак… в общем… А я ж не знал, куда и зачем ты ездил… Мир?
