— Все сделаю. Посоветуюсь с прокурором.
— Ты и прокурора хочешь втянуть? — вспылил Индра.
— Это тоже вопрос, сочтет ли он разжалование достаточным наказанием. Ведь глумление карается законом, как тебе известно.
Индра махнул рукой, показывая, что на эту тему больше не хочет говорить.
Прокурор согласился, что это неплохая идея. Разумеется, если все как следует подготовить.
Я заверил его, что в этом направлении мы работаем с командиром рука об руку.
Выражение «рука об руку» прокурору очень понравилось. Без особого преувеличения можно было сказать, что он доволен.
Я встретился с членами батальонного комитета Союза молодежи. Потом разъяснил предстоящее мероприятие командирам и политработникам рот, делая вид, что не слышу замечания надпоручика Красы о «церемониях из-за пары пуговиц».
* * *
Совещание у командира полка проходило обычным порядком. Командир начал с анализа нынешнего состояния боевой и политической подготовки, причем говорил конкретно, заставляя поеживаться многих командиров подразделений и политработников. Затем заместитель командира полка по политической части рассказал о некоторых проблемах политической подготовки. Его выступление было довольно острым: назывались имена и указывались конкретные недостатки в работе.
Мы с Индрой сидели рядом, внимательно слушали и делали заметки. Это, однако, не мешало нам иногда обмениваться взглядами, означавшими, что и нам достается сегодня как следует, во всяком случае, не меньше, чем другим.
Но потом наступил наш звездный час. Командир полка подробно рассказал о том, как мы реагировали на серьезный проступок свободника Петраша, и поставил Индру командирам в пример, сказав, что так следует решать подобные случаи, чуждые народному характеру нашей армии.
Хочу отметить, что Индра при этом вел себя вполне достойно. «Для меня это совершенно естественно», — словно говорило выражение его лица. И я этому был искренне рад. Я уже успел убедиться, что успехи Индры — это и мои успехи.
Совещание близилось к завершению. Командир полка определил основные задачи, на которых следовало сосредоточить внимание и в летнем периоде обучения, и уже собирался распустить нас. Тут замполит полка что-то шепнул ему, и командир полка повернулся к Индре:
— Через месяц состоится дивизионный смотр политической песни, а от вас до сих пор не поступило ни одной заявки. Что вы на сей счет скажете?
— От нас выступит ансамбль, товарищ майор, — заявил, к моему ужасу и к ужасу замполита полка, Индра.
По пути в батальон, оставшись вдвоем с Индрой, я спросил его:
— Как ты мог так спокойно заявить насчет ансамбля? Ведь ты знаешь так же хорошо, как и я, что у нас нет ансамбля, способного принять участие в дивизионном смотре.
— Но у Красы же есть ансамбль, — возразил Индра.
— Это не ансамбль, несколько ребят, по вечерам дрынькающих на гитаре, — пояснил я.
— Послушай, Петр, — ответил Индра, — уже столько времени у нас все идет гладко, и вдруг сейчас я должен признаться, что у нас вообще ничего нет?
Так что тебе ничего не остается, как из этих дрынькающих, как ты говоришь, ребят создать ансамбль. В течение недели представишь мне программу, а через две недели я был бы рад послушать выступление ансамбля.
Я хотел заявить, что это невозможно, но, к своему ужасу, услышал, как говорю:
— Хорошо, можешь на меня положиться. Через неделю будет текст, а через четырнадцать дней пригласим тебя на репетицию.
На следующий день я сразу же вызвал надпоручика Красу и замполита роты.
— Вы уделяете недостаточно внимания художественной самодеятельности, — огорошил я их, едва они успели сесть.
Им пришлось самокритично признать, что дело обстоит именно так и его надо поправлять.
— Конечно, надо, и прямо сейчас. Нам нужен ансамбль на фестиваль политической песни, и у вас в роте есть солдаты, играющие по вечерам на гитаре.
— Да есть, но у них диско, а не политическая песня, — заметил замполит. И вдруг стукнул себя по лбу: — Как-то я слышал, что они пели о сохранении окружающей среды!
— Пришли их сюда. И с гитарой, — приказал я Красе, закончив обсуждение. Но потом, вспомнив кое о чем, попросил Красу вернуться. — А как у них с дисциплиной?
— Карточки взысканий и поощрений чистые, — успокоил меня Краса.
Они пришли через двадцать минут — пять человек с одной гитарой.
— Ну, начинайте, — обратился я к ним, как только они вошли.
Ребята закрыли дверь, сделали пару шагов вперед и начали петь. И неплохо. Но текст песни о девушке с хищными глазами в пустыне вызвал у меня некоторые сомнения.
— Товарищ подпоручик вам не сказал, о чем идет речь? — поинтересовался я.
— Сказал, но «Девушка в пустыне» у нас лучше всего получается, — ответил один из них.
— Он говорил, что якобы у вас есть кое-что о сохранении природы, — подсказал я.
Они подтвердили и начали петь. И тоже неплохо.
Мелодия звучала хорошо и, к моему удивлению, была неизвестной, но слова… просто кошмар.
Видимо, я среагировал соответствующим образом, потому что, едва закончив, они объяснили мне:
— С хорошими текстами проблема, товарищ поручик, об этом даже в газетах пишут. А мы не поэты…
Когда я представил, как скажу Индре, что с ансамблем он чуть-чуть преувеличил, меня разобрала злость.
— Оставьте мне текст, — распорядился я. — Вечером постараюсь его посмотреть.
Музыканты охотно согласились.
«Лида! — осенило меня. — Она учит детей стихам, поэтому должна немного разбираться в этом». Эта идея успокоила меня. Я постарался вернуться домой раньше, чем обычно. Дети находились в самом прекрасном настроении.
— Положи их быстренько спать, — попросил я Липу.
Выражение ее лица говорило о том, что она сомневается в моем здравом смысле, но она ничего не сказала. Как педагог с высшим образованием, она знала, что подрыв авторитета родителей, в частности отца, вреден и когда-нибудь все равно скажется.
— Еще рано, папочка, — сказала она самым приветливым тоном, явно контрастирующим с выражением ее лица.
— Но все равно, мамочка, положи их спать, — ответил я также самым приветливым тоном.
— Вообще-то, и не так уж рано, — продемонстрировала свое педагогическое искусство Лида.
— Вообще-то, уже и поздно, — доказал и я, что кое-что из педагогики постиг.
Все шло гладко. Лида накормила детей, потому что если бы это было предоставлено им самим, то процедура длилась бы еще час, искупала их, а сказку сократила до минимума.
— Так в чем дело? — спросила она, закрыв за собой дверь детской.
— Читай! — Я положил перед ней перепечатанный мною на машинке текст песни.
— Это ты сочинил? — испугалась жена, прочитав.
— Ну что ты?! — воскликнул я.
Только теперь Лида решилась высказать свое мнение:
— Кошмар. Это должны быть стихи?
— Текст песни.
— Ну, это одно и то же.
— В песне изъяны все-таки не так в глаза бросаются, — ответил я.
— А чем я могу помочь?
— До утра ты должна текст отредактировать и улучшить.
— Я выбрала в мужья сумасшедшего, — констатировала Лида, внимательнее вчитываясь в текст.
— Я тебя предупреждал перед свадьбой, не отрицай.
— Разогрей себе что-нибудь на ужин. — Уткнувшись в лист бумаги, Лида пошла в другую комнату.
Ступая на носочках, чтобы не мешать, я разогрел себе кнедлики. Потом отправился спать, сознавая, что нашу квартиру в этот момент посетила муза.
— Вот, держи, — сказала утром Лида, как только мы встали. Круги под глазами выдавали, что ей не удалось выспаться.
— Спасибо, я прочитаю в спокойной обстановке.
Лида, хотя и была раздосадована, не могла не согласиться со мной.
Нет, этой ночью у нас не родился новый поэт, подобный Ивану Скалке или Мирославу Флориану, речь шла не о шедевре, а об обычном грамотном тексте.
— Пришли их ко мне. Всех пятерых, — приказал я Красе по телефону после того, как ознакомился с новым текстом.
— С гитарой?
— Давай с гитарой.
Пришли все пятеро. Я передал им обработанный Лидой текст, который они с моей помощью расшифровали.
Сначала они попытались спеть шепотом, потом запели уже громче, и я поймал себя на том, что пою вместе с ними.
— Теперь каждый вечер будете репетировать, а через неделю вас послушает командир батальона, — сообщил я им.
Так все в действительности и получилось. Индре выступление ребят понравилось. Дивизионное жюри его одобрило, а в финале ансамбль получил диплом. Это уже было успехом, и больше всех им гордилась Лида.
Неожиданно мы стали знаменитыми. И совсем не из-за ансамбля. О нем через пару дней после смотра никто не вспоминал, что, кстати, абсолютно не трогало его членов. Они продолжали петь, правда больше о девушке в пустыне, чем о сохранении окружающей среды. Солдаты с удовольствием их слушали, а я рассудил, что, видимо, так и должно быть, потому что люди прежде всего должны петь о том, что им нравится.
