Я тоже бросил на стол три кроны, так что мы могли уйти.
* * *
Как-то незаметно наступила середина летнего периода обучения. Лида по вечерам заполняла табеля успеваемости своих учеников. За каждую плохую оценку она страшно переживала и, казалось, была готова заранее извиниться перед ее обладателем.
В областном театре началась пора летних отпусков, и Ирена переехала поближе к Индре, сняв номер в отеле на площади. При взгляде на нее у солдат перехватывало дух. Когда же пронесся слух о том, что командир по вечерам ходит с ней на прогулки к лесу, то Индра сделался предметом всеобщей зависти. Эта зависть достигла предела, когда несколько солдат заметили, как ему удалось незаметно проскочить в гостиницу за спиной портье и подняться по лестнице.
Речь шла о беззлобной зависти, скорее о восхищении. Настоящий мужчина — к такому выводу пришли солдаты, оценивая своего командира, и его авторитет стал возрастать в геометрической прогрессии. Индра был счастлив. Таким я его еще не знал. И его хорошее настроение благотворно влияло на атмосферу всего батальона.
Мы знали, что утром он приходил в часть прямо от нее, и видели, как он сразу энергично брался за свою повседневную командирскую работу.
В один из таких дней я спросил его, как долго Ирена еще останется здесь. Огонек в его глазах погас, и он тихо спросил:
— Кому она мешает?
Я поспешил заверить его, что все наоборот, все очень хотят, чтобы она оставалась здесь как можно дольше.
— Значит, я не такой противный, каким бываю обычно? — спросил он и добавил: — Петр, я очень ее люблю.
Индра — мужчина, способный где нужно повысить голос, и поросячьи нежности ему не знакомы. Но это признание не выглядело смешным.
— Я знаю и очень хочу, чтобы тебе повезло.
Мне подумалось, что за неполный год совместной работы мы никогда не были так близки, как в эту минуту.
Он испытал то же самое и немного от этого опешил.
— Пойдем займемся «трешками», Петр, — вернулся Индра к реальности. — Я хотел бы предварительно все как следует проверить.
— Ванечек с Броусилом уехали час назад. Все будет в порядке, — заверил я Индру.
Не сказав ни слова, Индра надел фуражку. Это означало, что он не собирается больше здесь задерживаться.
Слова «трешка» вы не найдете в соответствующем наставлении. Там есть только выражение «Упражнение номер 3 по стрельбе из оружия боевой машины пехоты». Вы, безусловно, согласитесь, что звучит это длинновато.
Индра прежде всего взял за бока Ванечека, потом Броусила, и наконец, не прошел и мимо командиров рот.
Я собрал политработников рот.
— Это называется, как вы знаете, политическое обеспечение стрельб, — сказал я спокойным тоном. — Вот именно об этом я и хотел бы от вас услышать.
— Здесь речь пойдет больше об арифметике, чем о политике, — заявили они. Потом один за другим вытащили из карманов помятые листки, исписанные цифрами. В каждой роте оказалось по нескольку солдат, в стрелковых способностях которых существовали сомнения, но от них могло зависеть, станем мы отличниками или нет.
— Мы с ними работаем индивидуально, — пояснили политработники.
— За это время вы их так издергали, что они и в ворота не попадут, — не сдержался я.
— Работаем с ними очень аккуратно, — заверил меня Петрачек, а остальные согласно кивнули.
В их аккуратности я отнюдь не был уверен, однако решил, что теперь уже вряд ли что-нибудь можно исправить.
— Все отработано, — ответили они. — Вы будете удивлены.
Индра подал команду к началу занятий. В этот момент прибыл командир полка со своим заместителем по боевой подготовке. Индра, как руководитель стрельб, сам не стрелял, и я чувствовал, что он этим недоволен.
Командиры рот, два ротных политработника и я подошли к машинам.
Я был абсолютно спокоен, так как прошел курс стрелковой подготовки в стрелковом кружке.
Командирам рот, особенно Красе, удалось придать своему лицу выражение полного безразличия. Оба политработника последовали их примеру, но не так успешно. Бледность их лиц выдавала, что все происходящее им далеко не безразлично. Даже наоборот, они, кажется, никак не могли избавиться от нервного напряжения.
Результаты стрельб оказались печальными: Краса, Логницкий и я заработали отличные оценки, Моутелик и оба замполита получили «неудовлетворительно».
Когда отстрелялись следующие шесть человек, история снова повторилась: замполит третьей роты и два командира взводов получили «отлично», остальные три командира взводов — «неудовлетворительно».
Я выбрал в качестве громоотвода подпоручика Зиму. Сначала я многозначительно посмотрел на его новую офицерскую звездочку, а потом не менее многозначительно сказал:
— Ну что ж, невелик улов.
Мое ожидание, что он промолчит, как овечка, не оправдалось.
— На моем месте не отстрелялся бы даже Вильгельм Телль.
— Для чего ты приплетаешь сюда Вильгельма Телля?
— Да все же ясно. Как ни заезд, так три неудовлетворительных оценки, и всегда на одних и тех же машинах. На них плохо подготовлено вооружение.
Я побежал к Индре, чтобы передать ему соображения Зимы.
— Старшего оружейника сюда! — крикнул Индра Броусилу.
— Он болен, — доложил Броусил. — Но я все обеспечил. Я вызвал оружейника из ремонтной мастерской полка.
— Это похоже на тебя, — не сдержался Индра. — Вызвал, и на этом все закончилось. Какая безответственность! А кого прислали?
— Какого-то свободника, — ответил Броусил.
В этот момент к нашей группе людей со взвинченными нервами подошел командир полка со своим заместителем.
— Так, значит, за ваши неудовлетворительные результаты должен отвечать полк, если я правильно понял, — заявил он не очень-то приветливо.
— В трех случаях, очевидно, не были созданы условия для ведения точной стрельбы. И не только по вине батальона, — доложил Индра. — Прошу вас дать мне час времени.
Командир полка сделал знак своему заместителю, и тот сел в одну из боевых машин пехоты. Когда он вернулся, командир полка распорядился:
— У тебя есть один час, потом будем стрельбу продолжать.
— Есть, через час буду продолжать, — ответил Индра, а мы знали, что означает слово «продолжать».
Шесть неудовлетворительных оценок никто с нас не снимет, а если мы хотим выполнить наши обязательства, то ни один из оставшихся командиров взводов, отделений и стрелков-операторов не должен отстреляться хуже, чем на «отлично».
Индра, Ванечек и Броусил побежали к машинам, а я пошел к солдатам. Им тоже все было ясно.
Я не отношусь к собирателям веселых историй и анекдотов, но некоторые из них я все же вспомнил и тут же рассказал. Речь не шла о каком-то исключительном юморе. Большинство присутствовавших их уже слышали не в первый раз, но все равно все смеялись.
— А мне можно? — спросил один из командиров отделений.
Я кивнул.
Рассказать анекдоты попросили разрешения еще трое. Остальные уже не спрашивали разрешения, и репертуар становился все более непристойным. Я пришел к заключению, что настала пора остановиться.
— Что там происходит? — поинтересовался заместитель командира полка.
— Морально-психологическая подготовка. Мы еще раз отказались от идеи стать отличными, — заявил я немного высокопарно.
Не прошло и часа, как Индра попросил у командира полка разрешения продолжать стрельбы.
— Все пропало, а? — спросил он у меня так, чтобы остальные не слышали.
— Я бы не сказал, — ответил я. Оптимизм еще не покинул меня.
— Ты что, поработал с ними? — поинтересовался он.
— Да, поработал.
Прозвучал сигнал начала стрельб, и с ним началась нервотрепка, которую человек не переживает, даже когда смотрит приключенческий фильм. При каждом заезде все получали отличные оценки, а нервное напряжение все возрастало.
Во время последнего заезда мы с трудом смогли сдержать себя. Ведь достаточно, чтобы хоть один из стрелявших был всего на одну ступень ниже, и всему настал бы конец. Я заметил, что наше драматическое состояние передалось и командиру полка.
Уже прошло несколько минут после окончания стрельбы, а мы никак не могли поверить в то, что свои обязательства выполнили. Действительно выполнили.
— Поздравляю вас, — сказал командир полка и, пожав нам руки, направился к машине.
Мы по-настоящему гордились своим успехом.
* * *
Летний период обучения неумолимо приближался к завершению. С раннего утра до позднего вечера я пропадал на стрельбище или на танкодроме. Меня не покидало приятное чувство, что батальон находится в хорошей форме. И себя я чувствовал в форме. Лицо мое обветрилось, кожа приобрела такой цвет, который не придал бы ей никакой крем — для загара. От дома до казарм я ходил быстрым шагом, а по лестницам поднимался, прыгая через три ступени.
