«Думаешь, приживутся такие рукава?». Она указала на рисунок платья - с пышными юбками,
затянутой талией и поднятыми вверх плечами.
-Уже носим фонариками, тетя Марта, - Сидония набросала широкополую шляпу, увенчанную
каскадом бантов, перьев и кружев. «Сами знаете, мы больше не воюем, время скромных нарядов
прошло. В ближайшие тридцать лет женщины будут похожи на павлинов, - невестка быстро
нарисовала фигуру в профиль.
-Такого, - сочно заметила Марта, разглядывая бант позади платья, - точно никогда не наденут.
Даже худышки, как мы с тобой. Кому хочется, чтобы здесь, - она указала на лист альбома, - было
больше, чем надо?
Сидония только покачала головой в шелковой шляпе: «Наденут, наденут. И корсеты еще туже
будут, помяните мое слово». Она потянулась и пощупала материю на платье свекрови, вдруг: «И
цвета другие появятся. Это пока война шла, все носили серое и синее, а теперь - я просмотрела
отчеты за прошлый год по торговле тканями, - теперь в моду входит ярко-желтое, малиновое,
изумрудная зелень. Такой шелк уже выигрывает в продажах».
-Райские птицы, - подытожила Марта. «Перья на голове в два фута высотой, и банты на заду.
Придется носить, если мадам ди Амальфи, - она подтолкнула невестку, - требует. Ты наряды для
Юджинии уже отправила в Ньюкасл?»
Сиди кивнула: «Интересно, зачем Юджинии бриджи, сюртук и зимний редингот с меховым
воротником? И цилиндр заказала. Хотя она говорила, у них там маскарады при дворе
устраиваются. У нее отличная фигура, после родов совсем не располнела, судя по меркам.
Впрочем, я тоже, - она усадила сына к себе на колени. Мартин поднялся вместе с Джованни в
вагон: «Сейчас отправляемся!»
Поезд чуть дернулся. Джованни, устроившись рядом с женой, сказал: «Тони уже на локомотиве,
как и хотела. За ней присмотрят за ней, не волнуйся. Да и вообще, шесть миль в час - не так уж это
и быстро, на конной тяге так ездят».
-Еще попробуй найти конную тягу, которая будет везти восемьдесят шесть тонн, - отозвалась
Изабелла. Она тоже раскрыла альбом: «Надо поговорить с Питером про новую линию. Придется
строить станции, оформлять залы ожидания..., - она вдохнула запах гари. Дети закричали: «Едем!
Мы едем!»
Они и вправду ехали. Сначала медленно, а потом все быстрее и быстрее.
-Мама! - Мэри восторженно высунулась в окно, ветер развевал ее темные кудряшки. «Мамочка!
Так много людей, и все машут! Как здорово!»
-Это папа сделал, - зачарованно подумала девочка. «Как будто волшебство. Нет, - она тоже
помахала рукой, - знания человека. Человек может все».
Мэри вспомнила кабинет отца, маленькую модель паровой машины, тетради с расчетами на
столе, и ласковый голос матери: «Папа скажет тебе спокойной ночи, и пойдет работать, милая».
-Папа всегда работает, - вздохнула Мэри и, улыбнувшись, протянула руки: «Папа!»
От него пахло углем и железом, у него были крепкие, жесткие ладони. Мэри попросила: «А можно
нам тоже на железной дороге переночевать, папочка?»
Майкл поцеловал ее: «Мы там спать не будем, малышка. Будем все проверять, перед первым
рейсом. А завтра в поезде с тобой увидимся».
Мэри скосила глаза. Заметив дым из трубы локомотива, она крикнула: «Там мой папа! Он нас
везет!». Поезд въехал на мост. Девочка, повернувшись, велела: «Все посмотрите! Так красиво!»
-Мог ли я подумать, - вздохнул Джованни, так и, держа жену за руку, - полвека назад я императору
Хунли тележку самодвижущуюся показывал. А еще через полвека, пожалуй, такие поезда уже и
под землей будут ходить. Этого мы уже не увидим, а жаль, конечно.
Он оглянулся. Незаметно пожав пальцы Изабеллы, Джованни шепнул: «Люблю тебя».
-Я тоже, - жена ласково подтолкнула его. «Вставай, посмотрим, что там у нас за окном».
За окном были поля, перелески, голубое, еще теплое небо. Поезд миновал мост. Майкл,
повернувшись к Стефенсону, заметил: «Он еще сто лет простоит, Джордж, на совесть построено».
Тони сидела на груде угля, открыв рот. Стефенсон, оглядев ее, спросил у Бена: «Это тот самый
кузен Энтони, что ли?»
-Кузен, кузен, - уверила его Антония. Ей разрешили подбросить угля в котел. Потом локомотив
двинулся, пассажиры в открытых тележках - ахнули, и не осталось больше ничего, кроме ветра в
лицо, кроме солнца, что било ей в глаза, ничего, кроме счастья.
Она внезапно поднялась. Бен предостерегающе сказал: «Тони! Осторожней!»
-Ты мне руку дай, - лукаво велела девочка. Бен подчинился и Тони, недоуменно, спросила: «Что это
ты покраснел?»
-Здесь паровой котел, - ядовито ответил юноша, - жарко.
Тони, взяв его за ладонь, рассмеялась, и, сняв шапку, замахала ей: «Мы едем! Ура!»
Каштановые волосы упали ей на спину. Тони, выдохнув, повернувшись к Бену, повторила: «Едем!»
-И будем ездить всегда, - уверенно ответил ей юноша. «Больше не остановимся, Тони».
-Не остановимся, - Тони тряхнула головой. Поезд взобрался на холм, откуда уже были видны
доменные печи и черепичные крыши Стоктона.
-Полный ход! - приказал Стефенсон, и локомотив покатился под гору. Ветер вырвал шапку из руки
Тони. Девочка, расхохотавшись, раскинула руки: «Хорошо-то как!»
Часть шестнадцатая
Санкт-Петербург, декабрь 1825 года
Над заснеженными деревьями Летнего Сада повис багровый, морозный закат. Два мальчика,-
постарше, с белокурыми, коротко стрижеными волосами, и маленький, - рыжеволосый, - сидели
на широком подоконнике. В комнате было жарко натоплено, горел камин. Мишель улыбнулся: «В
Брюсселе никогда так холодно не бывает». Он подышал на покрытое морозными узорами стекло
и написал на нем: «Мама».
Мать еще осенью уехала, вместе с дядей Пьером, - сначала в Москву, а потом на юг. Как она
сказала: «Киев - замечательно красивый город, милый, мне очень хочется посмотреть на его
архитектуру. После Нового Года мы с дядей Пьером вернемся, так что не скучай»
Мишель не скучал. Кузен, хоть и был еще малышом, но с ним было интересно. Их водили в Летний
Сад, катали на лодке по каналам, дедушка Теодор занимался с Мишелем математикой. Он
разрешал мальчику повозиться с минералами в своем кабинете, в Академии Наук, и показал ему
коллекции Кунсткамеры.
-А потом поедем в Брюссель, - радостно подумал Мишель, - там дядя Поль уже на второй курс
университета перешел.
Он и провожал их в Россию. Мишель знал, что дядя Поль - друг мамы. Мать уже объяснила ему,
что мужчины и женщины живут вместе тогда, когда чувствуют взаимное влечение.
-А если оно уходит? - серьезно спросил Мишель. «Или если встречаешь кого-то, кто тебе нравится
больше?»
Мать пожала острыми плечами и стряхнула пепел. «Тогда, конечно, тоже надо уйти. Бесчестно
обманывать человека, и притворяться, что любишь его. Мы с дядей Полем пока не ограничиваем
себя в выборе друзей, а там, - мать встала и прошлась по своему кабинету, - там посмотрим. Тебе
он нравится? - вдруг поинтересовалась мать, наклонившись, поцеловав Мишеля в лоб.
-Ты знаешь, что да, мамочка, - кивнул мальчик. «И он тебя любит, это сразу видно».
Тонкие губы матери улыбнулись. Джоаннв поправила строго причесанные, разделенные прямым
пробором волосы, - на пальце засверкал синий алмаз, - и велела: «Отдохнул? Пора и за диктовку».
-Трудящиеся имеют право на регламентацию рабочего дня, - методично диктовала Джоанна, - на
организацию профессиональных союзов и касс взаимопомощи..., - она посмотрела в сторону
простой, окрашенной стены и хмыкнула: «Золотые руки у Поля. Так сделал тайник, что ничего и не
заметно. Впрочем, адвокатом он тоже будет отменным. Уже за сочинения свои высшие оценки
получает. Всего пять лет назад он в школу пришел - только подписаться тогда мог, и все. Даже
читать не умел».
В шкапу были письма и те бумаги, которые не стоило видеть посторонним. После смерти Байрона
в Греции Джоанна сожгла их корреспонденцию - на всякий случай. Она была вне подозрения -
сама принцесса Анна, жена наследника голландского престола, навещала школу, очень хвалила
работу Джоанны и попросила ее заняться устройством ремесленного училища для девушек из
бедных семей. Джоанна была принята при дворе, ее мать дружила с королем Франции и чуть ли
ни всеми европейскими монархами. Женщина, тихо усмехнувшись, вспомнила те документы, что
лежали в шкапу: «Прямо у них под носом».
Поль Мервель сошелся с националистами, считавшими, что южные и северные провинции
должны отделиться друг от друга.
-Мы другой народ, - объяснял он Джоанне.
-Мы католики, - Поль увидел смешливые искорки в ее прозрачных глазах. Юноша, упрямо,
повторил: «Католики. Пусть я в Бога не верю, но остальные-то верят. Мы говорим на французском
