-У нее муж умирает, - удивился про себя Лоуэлл. «Всем бы врачам такое самообладание, как у нее.
Почему мы не пускаем женщин в медицину, что за косность? Хотя бы надо разрешить им
ухаживать за больными, это естественное, женское занятие».
-От скученности, грязи...- пожал он плечами.
-От грязи бывает гангрена, а не лихорадки, - Дебора все перебирала такие знакомые, горячие
пальцы. «Значит, есть какое-то насекомое, которое переносит тиф. Как клещ, - она помолчала, -
переносит эту болезнь. Только, в отличие от тифа, она не заразна. Потому что клещи не живут на
человеке». Женщина потрогала запястье и посчитала пульс: «Замедлился».
Давид застонал, - едва слышно. Лоуэлл, поднявшись, помолчав, опустил голову: «Я вас оставлю,
миссис Кардозо, с мужем..., Если что-то надо…, - он не закончил и вышел.
Дебора взглянула в темные, с покрасневшими белками, глаза. Она ласково коснулась покрытой
сыпью щеки. Давид попытался отвести ее руку.
-Не заразно, - она погладила его по голове. «Это не заразно, милый. Не волнуйся, пожалуйста. Моя
мама здесь, и Шмуэль тоже».
-Потом...- он разомкнул губы, - позови мальчика..., Я понял, Дебора, понял..., Это был клещ, как в
Старом Свете, я просто не заметил укуса..., Голова очень болит, - Дебора увидела слезы у него на
лице. Вытерев их, она сбросила туфли и прилегла рядом.
Дебора положила голову мужа себе на плечо. Поцеловав его, она услышала шепот: «Пусть
сделают вскрытие, обязательно. Ты этим займись, ты ничего не упустишь. Все запиши и отдай
Лоуэллу, пусть он опубликует..., Это важно...»
Она только кивнула и положила ладонь ему на грудь: «Сердце уже отказывает. Господи, только бы
он не страдал, пусть тихо уйдет, пожалуйста. Пусть со Шмуэлем успеет попрощаться».
Она отвернулась к окну, чтобы не смотреть на лицо сына. Шмуэль сидел на постели, держа отца за
руку. Лицо сына побледнело, губы дрожали. «Папа..., - сказал мальчик, - папа, милый, не надо,
пожалуйста. Почему, почему так? - Шмуэль заплакал и зло, сквозь зубы, шепнул: «Я обещаю,
обещаю, папа, я стану врачом и больше никто не будет умирать».
Давид чуть заметно, слабо улыбнулся: «Ты о маме позаботься, мой хороший, - он подавил
желание закрыть глаза, и напомнил себе: «Дебора..., Прощения попросить...»
Он почувствовал ее рядом. Найдя знакомую ладонь, Давид еще успел сказать: «Так мало..., мало
был с тобой..., Прости, милая».
-Я тебя люблю, - услышал Давид. Он вспомнил, как Дебора стояла, рядом с Элайджей, на носу
корабля, что швартовался к амстердамской пристани. Темные косы развевал морской ветер, она
была в простом, синем платье. Давид, увидев ее, замер: «Не бывает такого счастья». И сейчас она
сидела- с прямой спиной, с гордо поднятой головой, как рысь на ее кинжале.
-Я тебя люблю, - повторила Дебора. Занавеска заколыхалась, Мирьям увела плачущего внука, и
они остались вдвоем.
Дебора, прижавшись к нему, еще успела уловить, как он шепчет: «Шма». Давид, с облегчением,
опустил веки и увидел заснеженную равнину. До него донесся лай собак, там, вдалеке, в сером
мареве, медленно двигались какие-то тени. Все стало невыносимо ярким, залитым белым,
беспощадным светом.
-Операционная, - понял Давид. «Только откуда этот свет, не бывает такого, это не свечи». Он
взглянул на стол. То, что лежало на нем, двигалось, стонало, и было прикрыто холстом. Чья-то
рука, - смуглая, сильная, так похожая на его собственную, - подняла простыню. Он еще успел
крикнуть: «Нет!», а потом все померкло. Давид, взглянув в темные глаза врача, погрузился во
мрак.
Дебора вышла на деревянные ступени и увидела мать со Шмуэлем. Она вдохнула весенний,
сладкий воздух. Подойдя к ним, взяв сына за руку, женщина отвела его в сторону. Мальчик приник
к ней, и, вздрогнул: «Мамочка..., А можно..., можно мы поедем домой? Пожалуйста. Папу надо
там похоронить, где дедушка лежит».
Ворота госпиталя были открыты. Дебора, проводив взглядом прикрытую холстом телегу, обняв
Шмуэля, серьезно ответила: «Нужно. Привезем папу в Амстердам, и там останемся. Я буду
практиковать, ты- учиться...- она велела себе не плакать, и добавила: «Дядя Натан заменит папу, у
тебя на бар-мицве. Хотя, - Дебора вздохнула, - его не заменить, конечно. Ты поплачь, милый, - она
устроила Шмуэля на скамейке под ветвями дерева. «Поплачь, пожалуйста. Шиву мы здесь
посидим, а потом поедем в Нью-Йорк и отплывем в Европу».
Мать шепнула: «Мы с Эстер обо всем позаботимся. Мужчины из похоронного общества придут,
когда вы закончите. Натан позаботится о шиве, о молитвах..., Ты делай свое дело».
-Буду, - только и сказала Дебора.
Она спустилась вниз. Тело мужа уже перенесли в подвал. Окна под каменными сводами зала были
распахнуты. Дебора надела фартук и холщовые нарукавники. Убрав прядь волос под платок,
женщина взглянула на стол. Лоуэлл, тоже в фартуке, раскладывал ножи. Дебора пристроила
рядом тетрадь и спросила: «Начнем, доктор Лоуэлл?»
Врач отступил в сторону и чуть склонил голову: «Я буду вам ассистировать, доктор Кардозо».
Дебора взяла лупу и стала диктовать: «Тело мужчины, сорока трех лет, рост шесть футов один
дюйм, вес сто шестьдесят пять фунтов, скончался сегодня, в десять часов утра, от лихорадки
неустановленного происхождения, предположительно вызванной укусом клеща. На теле
множественные кровоизлияния темно-красного цвета. Приступаем к вскрытию».
-Нож, пожалуйста, доктор Лоуэлл, - попросила Дебора. Откинув простыню, она помолчала:
«Делаю разрез».
Интерлюдия
27 сентября 1825 года
Железная дорога Стоктон-Дарлингтон
Питер спустился вниз, на скромную кухню дома, который они сняли в Стоктоне. Распахнув окно, он
посмотрел на дымы доменных печей, выстроившихся вдоль берега реки Тис. «Уже газом город
освещают, - хмыкнул он, ставя медный кофейник на треногу в очаге. «Недалек час, когда у нас
газовые плиты появятся».
-Недалек, - раздался сзади смешливый голос сына. Мартин, - уже в сюртуке, с папкой бумаг под
мышкой, - поцеловал отца в щеку: «Восьмой десяток тебе, а ты все в шесть утра поднимаешься»
-Раньше, - сварливо отозвался отец, поправляя очки, - я вставал в пять, сам знаешь. Возраст,
ничего не поделаешь, - он развел руками и посмотрел на оловянную коробку, что сын небрежно
положил на стол.
-Это прототип, - предупредил его Мартин, - будь осторожней. Они деревянные, головка покрыта
смесью сульфида сурьмы, бертолетовой соли и гуммиарабика. Чиркать надо о наждачную бумагу.
-Я понял, - пробормотал Питер, рассматривая спичку - длиной в ярд.
-Их в кармане не поносишь, - он повертел спичку в руках и чиркнул. Белый, ослепительный шар
огня сорвался с головки и пронесся по комнате. Мартин даже не пошевелился. Шар ударился в
каменную стену. Питер затоптал остатки и помахал спичкой: «Такая же дрянь, как изобретение
того француза, Шанселя. И воняет точно так же. Никакого смысла покупать у этого Уокера патент я
не вижу».
-Он и не хочет их патентовать, папа, - Мартин снял кофейник с огня и разлил кофе: «Он не химик,
он местный аптекарь. Развлекается на досуге, он не заинтересован в промышленном
производстве».
-Тогда и я - мы, - не будем вкладывать в это деньги, - подытожил Питер. Он оглянулся - серый дым
слоился над черепичными крышами Стоктона. Рассмеявшись, сев за стол, он протянул руку за
папкой: «А вот в это будем».
-Это если все пройдет удачно, - осторожно заметил Мартин, размешивая сахар. Он взялся за
хлебный нож: «Были уже инциденты на железных дорогах. Локомотивы взрывались..., В первый
раз поезд везет пассажиров. Поезд, - повторил он вслух. Отец, просматривая бумаги, поднял
полуседую голову:
-Не волнуйся. Там Стефенсон, Майкл, Бенедикт здесь год провел, на строительстве, он чуть ли не
каждую шпалу своими руками укладывал. И Джованни им расчеты делал. А теперь, - Питер
хлопнул все еще сильной ладонью по папке, - нам надо двигаться дальше. Из Манчестера,
дорогой мой, в Ливерпуль.
Они разложили карту, и Мартин взял карандаш: «Тридцать пять миль полотна, тоннель,
шестьдесят четыре моста и виадука, да еще и болото. Думаешь, они справятся, папа?»
Питер поднял бровь: «Справятся, не сомневайся. У нас акционеры, не забывай. Люди свои деньги
вложили в это предприятие, нельзя их обманывать. Через пять лет пустим первый рейс. Все будет,
как положено, у нас появится расписание поездов, билеты..., Надо продумать сигнальную систему,
я поговорю с Теодором и зятем своим, как мы в России будем».
Они с Мартой отплывали из Ньюкасла в Санкт-Петербург в октябре. В Лондоне, на только что
