друга, известного музыкального дирижера В. И. Сафонова.
Возвращаясь с погребения вместе с Нобелем, я рассказал ему о том, что мне сообщено, и просил его в осторожной форме узнать у городского головы, что справедливо в этом сообщении.
В этот же день Нобель зашел ко мне и сказал, что Аванесян не слышал о предстоящем моем аресте, хотя по своим отношениям к правителям Северного Кавказа должен был бы знать об этом, но думает, что я поступлю благоразумно, если покину Кисловодск и вообще группу [Минеральных] Вод, так как скопление здесь бывших высокопоставленных лиц обращает на них слишком много внимания и вредно для города. В тот же день я просил Нобеля передать городскому голове, что я только и думаю, что об отъезде, и заявляю ему, что выеду при первой возможности найти какое-либо место на первом отходящем поезде. После этого никто ко мне не обращался, никто мне ничем не угрожал, и мы продолжали жить тою же нервною жизнью, запертые в мешке и без всякой возможности выбраться из него.
Безвыходность нашего положения усугублялась еще тем, что кое-кто из обитателей Кисловодска решался время от времени добираться местными поездами до узловой станции Минеральные Воды с целью попасть на какой-либо проходящий поезд в сторону Ростова. Но многие, прождав тщетно по два или по три дня на морозе на разных станциях, возвращались в тот же Кисловодск, рассказывая о бесчинстве солдат, заполнявших все проходящие товарные поезда, об ограблении их в пути, о стрельбе в беззащитных людей и так далее. Были смельчаки, добравшиеся кто до Армавира, кто до станции Кавказской и опять возвращавшиеся вспять и рассказывавшие о настоящих боях между неизвестно какими именно воинскими частями, и такие рассказы только убеждали нас в том, что пускаться в рискованный путь и бесполезно, и небезопасно. Время тянулось бесконечно, и неизвестность только усугубляла нервное состояние.
В начале марта до меня дошло, после долгих месяцев отсутствия всякого сообщения, письмо от Н. Н. Покровского с извещением, что согласно Брест-Литовскому договору, в Петрограде образовался Союз защиты русских интересов в Германии, в соответствии с таким же Союзом, образованным немцами еще в начале войны для защиты их интересов в России, и что председателем Союза и его комитета единогласно избран я, а он вступил в него в звании товарища председателя и просил меня при первой же возможности приехать, осторожно намекая на то, что это избрание заявлено куда следует и что к моему приезду нет никаких препятствий.
Как раз в это время до Кисловодска дошло распоряжение власти, запрещавшее въезд в Москву и Петроград без разрешения советов тех мест, откуда произошел выезд. Мне предстояло поэтому хлопотать о получении такого разрешения в Кисловодском совдепе, к чему я и приступил. Нужно было начать с так называемого выправления нового вида на жительство, без упоминания в нем моего прежнего звания министра, члена Государственного совета, статс-секретаря и т. д.
Городская управа дала мне удостоверение, что я состою почетным гражданином города Кисловодска, и с этим документом я отправился в комиссариат. Долго вертели там мою бумажку и кончили тем, что заявили, что теперь нет больше никаких почетных граждан, так как все «отличия» отпали, и выдали мне документ на право жительства как «гражданину г. Кисловодска, имеющему при себе жену Анну», и с этим я явился в совдеп, заседавший на несуществующей теперь более Тополевой аллее. Долго объяснял я, что мне нужно ехать в Петроград по «общественной» надобности, что я избран с ведома народных комиссаров председателем Союза защиты прав русских граждан в Германии, но видно было, что все мои объяснения мало понятны товарищу Соколову, товарищу председателя совдепа, и в результате моего разъяснения я услышал: «А нам-то какое дело, и поезжайте, если вам нужно, это нас совершенно не касается». Мне пришлось тогда сослаться на декрет, воспрещающий въезд в столицу без разрешения совдепа места выезда, но я услышал в ответ: «Откуда вы взяли? Такого дурацкого декрета нет и быть не может».
Я вынул из кармана приложенный Покровским декрет и выданный на основании его документ на право выезда, при условии получения разрешения с места выезда, и сердце товарища Соколова смягчилось. Он попросил меня в сравнительно вежливой форме одолжить ему «декрет, который до нас еще не дошел, а может быть, и никогда не дойдет» и обещал дать разрешительный документ завтра. Я предложил ему снять копию с декрета и выданного мне разрешения на выезд, он позвал какую-то барышню с неимоверным количеством колец на руках и приказал ей составить для меня документ, а сам ушел, сказав, что вернется сейчас же. Барышня предложила мне составить документ, тут же его перестукала, и вместе с нею мы стали ждать товарища председателя, который явился только через час, подписал бумажку, не читая ее, приложил к ней почему-то пять печатей, с меня взыскали 10 рублей, а я списал копию декрета и вручил товарищу Соколову. После этого я усугубил мои хлопоты по выезду, но до половины апреля они не привели ни к чему.
Тем временем положение все ухудшалось и ухудшалось. Из Владикавказа участились наезды властей, и каждый приезд сопровождался все более и более мрачными слухами и даже распоряжениями. Вокзал железной дороги стал походить на вооруженный пункт, в котором скоплялись вагоны, а иногда и целые поезда, наполненные солдатами, и участились обыски, наклеивались распоряжения о предъявлении оружия и о регистрации военных служащих и в особенности офицеров, и в один прекрасный день по всему городу расклеено было распоряжение областного совдепа (Владикавказского) о том, что на жителей г. Кисловодска наложена «контрибуция» в пять миллионов рублей, которая подлежит разверстке между «гражданами» распоряжением особого комитета, образованного самими гражданами, которому и принадлежит дискреционная власть в распределении контрибуции по установленным им признакам, причем комитет и его члены ответственны перед областным Совдепом за взыскание всей суммы.
На следующий день прибыли члены совдепа и вызвали «граждан» по особому списку в Гранд-отель, где и заявили, что «рассуждений не примут, дается двухнедельный срок, а при неисполнении распоряжения приглашенные лично ознакомятся с условиями жизни во Владикавказской тюрьме, помещения которой вполне достаточны для помещения всех, не желающих идти навстречу распоряжениям народной власти».
Я не попал в число приглашенных в Гранд-отель. Началась тягостная эпопея разверстки, оценки, степени состоятельности «граждан», споры между собою и самые недвусмысленные попытки уличить друг
