- А я с периферии родом, – парирует принц, – бесцеремонность у нас в крови.
- Раньше я этого в тебе не замечала.
- Раньше я тоже, никого, кроме тебя не замечал…– говорит он серьёзно. И от этих слов у Ольки перехватывает горло. Но потом она вспоминает соседку с пятого этажа и хмыкает:
- А Николаеву Нинку ты тоже не замечал?
- А кто это?
-Ну да…ну да… Трах не повод для знакомства... Как это по-королевски… Только я не княгиня, Олег. Ты что-то перепутал. Княгини– это там, в твоём питерском мире. А в моем мире я максимум – фея голубого палисадника…
Машина не едет по Москве, а плывет, мягко покачиваясь. Олег гладит Олькину ладонь и молчит. А Олька старательно делает вид, что ничего не происходит. Но от каждого такого прикосновения кожу прокалывает сотня игл, долетающих до самого сердца. Нельзя… Нельзя, чтобы всё началось сначала. Нельзя… Сейчас она уже не сможет собрать себя по частям. Сейчас у неё все слишком хорошо и предсказуемо, чтобы найти в себе силы жить без него. Тогда, три года назад, она отпустила своего принца. Но теперь, случись он снова в её жизни, она вряд ли сможет. И что тогда прикажешь ей делать? Караулить его у подъезда в Питере, ждать, как бездомная кошка, когда её приласкает рука пьяненького, загулявшего аристократа? Потому что трезвый он и не вспомнит о ней? Вон какая цаца была с ним в ресторане. Высокая, стервозная, красивая и, судя по всему, умная. Ядрёная смесь. И эта цаца имеет на него виды. Это было ясно, как божий день.
Машина останавливается у огромной круглой площадки.
- Дворец спорта, Ходынский бульвар. Вы приехали, – сообщает водитель, и Олегу приходится отпустить Олькину руку.
Он выходит их машины чуть позже Завирко, на одну минуту, а потому с удивлением видит, как к ушедшей вперед Оле несётся на всех парах высокий, крепкий парень в хоккейном облачении, только не на коньках. На лице его счастье и детский восторг. И только тогда, когда он замечает за Олькой чуть-чуть поодаль его, Олега Гаарена, парень в секунду-другую из мягкой плюшевой игрушки собирается в боевого робота – Десептикона. Тщик – тщик – тщик! И даже кажется, что его глаза загораются мрачным красным светом. Как в кино.
- А этот что здесь делает? – рычит он.
И теперь Олька удивляется. Она никогда не рассказывала Тимохе, кто был отцом её неродившегося малыша и о ком она, не умея себя сдержать дома, плакала ночью в подушку. Нечасто, но все же…
- Ты знал? – тихо спрашивает она, останавливая напор негодования одной только ладонью, положенной брату на бритую щеку.
Он смаргивает гнев, переводя на сестру удивленный взгляд:
- Конечно!
- А раз знал, то не кричи. Я не хочу, чтобы он услышал, – просит она и кивает на Олега, стоящего метров за сто.
- Только ради тебя, Лёль, – тихо обещает брат, еще играя желваками, – но если что, я ему всё на хрен поотрываю. Так и передай ему!
- Ничего я ему не передам… Он ничего не знает… И узнать не должен! Ты понял?
И брат кивает послушно, а сам кидает вдаль поверх Олькиной головы взгляд, полный искренней ярости.
- Эй, – кричит он застывшему принцу, – иди сюда! Я смирный! Не кусаюсь!
И принц подходит, протягивая руку:
- Олег Гаарен, – представляется он, – старый знакомый Оли.
Тимофей осматривает его с ног до головы и неприлично хмыкает в лицо:
- Тимофей Завирко, брат, – и крепким, хоккейным ответным пожатием показывает, за кем тут раунд:
Олег морщится. Ему руки беречь надо, а он тут с подростком тестостероном меряется. Дожил! А мог бы спокойно на конференции доклады слушать. Ан нет! Поддался порыву… Увидел её снова и…
- Ну пошли, знакомый! – нагло склабится Тимоха и тут же получает от сестры по затылку. – Ты чего?! Лёль! – обиженно потирает он голову.
- Со взрослыми разговаривай вежливо, звезда хоккея! А то снова получишь!
- Ладно, – примирительно буркает он и снова расплывается в счастливой улыбке, совсем забывая про Олькиного знакомца, – пошли скорей, Лёль, там ребята уже ждут! Я им про тебя столько рассказывал! И вы не отставайте, господин Гаарен! А то без меня вход только согласно купленным билетам.
И идёт крупным, размашистым шагом вперёд.
- Смелый он у тебя, – говорит Олег на ухо Завирко, догоняя.
- Хоккеист! – соглашается Олька, как с само себе разумеющимся.
Глава 26. Осень, осень... Ну давай у листьев спросим: где он, май? Вечный май.
Тимофей тащил Ольгу вперёд, как на буксире. Олег видел их, удаляющихся, сначала только со спины, а потом и в профиль, когда они раз за разом поворачивались друг к другу, чтобы сказать о чём-то очень хорошем. Наверное… Казалось, дай Тимофею волю, он подхватит сестру под коленки, как статую, и побежит. Олег с трудом поспевал за ними, быстро идущими вперёд, оживленными, хохочущими, возбужденными от теплых эмоций и открытой, искренней любви. Тимофей несмотря на свой большой рост и могучую мужскую фигуру сейчас со стороны смотрелся рядом с Олькой ребёнком, еле-еле вышедшим на пубертат. Потому что он всё склонялся к ней, пока тащил Лёльку знакомиться с друзьями, склонялся с высоты своего роста, с этой своей, такой открытой, по-детски ранимой и нежной улыбкой и каким-то явным любованием, обращённом на сестру.
- Мамку нашел, детсадовец! Хвалиться повёл в песочницу, – вдруг неожиданно для себя самого фыркнули губы Олега, совершенно сейчас жившие своей жизнью, вопреки тому, что чувствовал и анализировал его всегда немного холодный, хирургический разум. И это тоже, как оказалось, не доставляло ему комфорта. Олегу почему-то было тяжело сейчас смотреть на весь этот невероятный праздник, удаляющийся вперед. Тяжело смотреть со стороны. Не быть частью этого. А лишь сторонним наблюдателем, которого из милости пригласили за именинный стол. Нда… Дожил, что называется. Завидует? Да быть не может! Завидуют только неудачники… Да и чему тут завидовать? Правда?
Олька с братом как-то быстро вошли в огромное здание, где была база хоккейного клуба «Динамо», минули охрану, и Тимофей даже что-то сказал пожилой женщине в форменной одежде, кивая на припозднившегося Олега. Впереди показался проход в раздевалки, в которых слышался басистый гомон и перестукивание. Тимофей с Олькой нырнули в одну из приоткрытых дверей в этом немного тёмном коридоре.
- Знакомься, братва! Это моя Лёлечка!
-Ооооо! Здрасьте! – зазвучало издалека хором басовитых тонов, пока Олег делал свои последние, неторопливые шаги вперед.
Заходить в раздевалку он не стал. И так всё было понятно: встреча на Эльбе, так сказать… Чуть приоткрытая дверь давала весьма хорошее представление о том, что происходило внутри, к тому же слышно было преотлично. И Олег занял небольшой наблюдательный пост в коридоре.
Это серое пространство с редким освещением очень напомнило Олегу больницу, в которой его маман трудилась начальницей. Ту самую часть, что вела к моргу. Гаарен хмыкнул. Там вела к моргу, здесь, судя по всему, – на ледовую арену. Прямо как в фильме «Гладиатор». И там, и здесь – тлен человеческой жизни. Ведь игра, как символ тщеславия, тоже в своем роде тлен… Её своеобразный итог… Ах, какая параллель!
В щёлочку приоткрытой двери пробивался яркий свет и вместе с ним золотой патокой щедро проливался в холодное, серое пространство коридора красивый и сочный Олькин голос. Она что-то рассказывала замершим мужикам, а потом они взрывались, как по команде, раскатистым хохотом. Все разом.
Олег поморщился: неуютно было стоять здесь. И скучно. Да и ненужно, наверное. Он уже достал телефон зачем-то, скорее всего ожидая, что ему срочно, именно в эту минуту, позвонят коллеги, и можно будет совсем безопасно для своей самооценки вполне прилично распрощаться со старой знакомой. Но видимо, здесь плохо ловила сеть, и Олег тупо пялясь на спокойный, равнодушный к его метаниям экран, остался подпирать спиной стену в этом длинном, неуютном коридоре ещё на какое-то время. Ещё немного…
