Судя по первому письму из Шанхая, Фумио – жена и мать маленького мальчика – немного остепенилась. Но сейчас Хане было не до нее, ей предстояло срочно заняться другими делами.
На весну 1-го года Сева[76] была назначена свадьба Кадзуми и сына Кусуми – старинного семейства из провинции Ямато, которое уже давно добивалось ее руки. Хана изо всех сил постаралась сделать все как полагается. Свадьба второй дочери ни в коем случае не должна быть похожа на бракосочетание Фумио – вроде бы помпезное, но слишком уж простенькое в глазах представителей древнего рода.
– Какая суета! Ничего подобного не было, когда мы выдавали старшую дочь за бедного студента, – вздохнул Кэйсаку, наблюдая за лихорадочными приготовлениями к свадьбе.
– Если для вас это так обременительно, как же мы устроим брак наших младших детей?
– Твоя правда. Я же не могу им позволить выбрать себе пару самостоятельно и сбежать из дому, так ведь?
Он шутил, но у него действительно проблем хватало. Юскэ Тасаки, объявивший, что собирается передать пятидесятитрехлетнему Кэйсаку своих избирателей, уговаривал его баллотироваться на следующих выборах.
– Если бы я хотел стать членом парламента, баллотироваться следовало лет двадцать тому назад. Я собираюсь закончить свою карьеру как Кэйсаку Матани из Вакаямы. Моя мечта – настолько развить местную промышленность и улучшить использование водных и земельных ресурсов, чтобы Вакаяма навсегда перестала зависеть от Осаки. Именно поэтому я так пекусь об Обществе по использованию водных ресурсов и Сельскохозяйственном обществе префектуры.
– Все идет так, как вы планировали.
– Именно. Хана…
– Да, милый?
– Ты всегда говорила, что я стану государственным министром. Этого никогда не случится. Понимаешь?
– Не говорите так. Даже сейчас я считаю, что вы гораздо способнее любого министра.
– С тобой не поспоришь!
– Для меня вы всегда были и останетесь человеком, который мог бы без труда стать министром, но вместо этого решил посвятить себя Вакаяме.
– Хорошо сказано! – рассмеялся Кэйсаку. Он отдавал себе отчет в том, что поднялся так высоко только благодаря поддержке Ханы. Половину жизни он спокойно плыл под парусами по реке с красивой и мудрой женой, которая всегда вела себя достойно.
– Хана…
– Да, милый?
– Я подумываю брать уроки чайной церемонии.
– О, это же чудесно!
– Распорядись, пусть переделают пристройку под чайный домик. О цене не волнуйся.
Хана уже давно собрала вокруг себя группу благородных дам, включая баронессу Нанауру и жену губернатора, и образовала модный кружок женщин высшего общества. Помимо всего прочего, они практиковались в чайной церемонии. Хана тотчас связалась со своей двоюродной сестрой, женой градоначальника Вакаямы, и без промедлений начала планировать реконструкцию, погрузившись на какое-то время в мечты о роскоши. Как только чайный домик будет закончен, Масаго-тё превратится в место встреч дамского кружка.
В 1928 году было распущено Национальное законодательное собрание. Партии Сэйюкай и Минсэйто приняли решение участвовать в выборах и начали широкомасштабную предвыборную кампанию. Кэйсаку, возглавлявшему вакаямское отделение Сэйюкай, пришлось срочно вырабатывать план действий.
«Глупо баллотироваться в парламент в моем возрасте», – ворчал он. Однако после того, как Юскэ Тасаки назначил его членом выборного комитета, отступать ему было уже некуда.
– Хана, похоже, я все-таки стану членом парламента. – Кэйсаку только что вернулся с заседания, на котором было решено, что он выдвигает свою кандидатуру.
– В данных обстоятельствах это неизбежно.
20 февраля 1928 года Кэйсаку Матани был избран в парламент. Перепоручив все свои дела секретарю по фамилии Отакэ, который работал с ним все время службы в собрании префектуры, Кэйсаку сумел целиком и полностью сконцентрироваться на выборах. Для того чтобы собрать нужную сумму денег, пришлось продать часть рисовых полей в Мусоте. Ничего удивительного в этом не было, он никогда не скупился вкладывать личные средства для претворения в жизнь планов различных обществ. В итоге Кэйсаку получил подавляющее большинство голосов.
– Знаешь, Хана, я купил славу за деньги, – со вздохом признался он жене.
– Глупости! – покачала головой Хана. – Это земля предков дала рождение Кэйсаку Матани. Если уж вы и впрямь купили свою славу, то никак не за деньги, а за землю, – заявила она не терпящим возражений тоном.
Вскоре прибыли подарки из Шанхая – дети поздравляли отца с победой. Кэйсаку получил тушечный камень эпохи Тан отменного качества, а Хана – невероятно мягкий пояс-оби из китайской парчи. К подаркам прилагалось письмо зятя.
В отличие от Фумио Эйдзи тщательно подбирал слова и использовал вежливые обороты. Он официально поздравил Кэйсаку с победой. «Теперь, когда уважаемый господин Матани принял участие в Первых всеобщих выборах, начался новый рассвет японской нации», – заявил Эйдзи.
– Они с Фумио так похожи. Оба любители преувеличивать, – рассмеялся Кэйсаку.
– Почитайте повнимательнее. Из текста не совсем понятно, что он имеет в виду под словами «новый рассвет японской нации» – то ли Первые всеобщие выборы, то ли вашу победу.
– Да ты циник!
– А Эйдзи – дипломат.
У Кэйсаку, как у члена парламента, стали гораздо чаще просить образец почерка, он частенько брался за кисть и писал на толстой цветной бумаге китайские стихи. Именно поэтому Эйдзи и Фумио прислали ему тушечный камень. Хана внимательно изучила свой пояс-оби с цветным рисунком на черном фоне. Подарок очень порадовал ее Фумио бесспорно повзрослела и превратилась в чуткую дочь, которая способна выбрать достойный подарок для своей матери.
– Это вполне естественно. Даже самая взбалмошная женщина немного успокаивается, когда ждет второго ребенка. Разве ты не изменилась после рождения Фумио?
– Не говорите глупостей!
– Еще как изменилась. Сама подумай.
– Ну, не знаю…
У Ханы не было времени на воспоминания. Ее сильно беспокоила вторая беременность дочери, о которой им сообщил Эйдзи. Харуми прислуживали китайские девушки, и жили они в окружении иностранцев. Сможет ли Фумио благополучно разрешиться от бремени на чужой земле? Хана даже подумала, не послать ли им денег, чтобы Фумио могла приехать рожать в Японию. Однако, согласно письму Эйдзи, ребенок должен был появиться на свет в конце апреля или в начале мая. Теперь уже поздно плыть домой по морю.
«Мальчик. Мать и ребенок здоровы. Харуми».
Телеграмма пришла 4 мая. Два месяца спустя бабушка с дедушкой получили письмо с фотографией Эйдзи, Фумио, Кадзухико и второго внука Сина. Эйдзи выглядел очень стильно в белом льняном костюме и очках без оправы. Фумио сидела на стуле с младенцем на руках. Одета она была по последней моде: платье без рукавов с вырезом и оборкой на правом плече и закрывающая уши шляпка-колокол.
– Они такие нарядные, – вздохнул Кэйсаку.
– Фумио похудела. Видно, роды были нелегкими, – разволновалась Хана.
Она внимательно всматривалась в худенькое личико дочери, пытаясь уловить признаки недомогания. Однако руки и грудь Фумио остались прежними, в общем и целом двадцатипятилетняя мать двоих детей не выглядела немощной. А крупные, размашисто выписанные иероглифы, к которым она пристрастилась еще в школе, весело прыгали по вложенному в конверт листку. Фумио писала, что иероглиф, выбранный ими для имени «Син», совсем немного отличается от первого иероглифа, входящего в сложносоставное слово «всеобщий», и они назвали так сына в честь победы Кэйсаку на Первых всеобщих выборах. Имя Ватару, которое они придумали, когда пересекали Восточно-Китайское море, было благополучно забыто. Фумио во всех подробностях описывала жизнь в Шанхае и время от времени включала в текст китайские слова – так, для забавы. Теперь, когда она находилась далеко от матери, едкие замечания пропали. И все же в заключении Фумио не преминула отметить, что Эйдзи получает местную надбавку и теперь его жалованье сравнялось с доходом генерал-лейтенанта в армии. В постскриптуме она пояснила, что тушечный камень, который они прислали чуть раньше, стоил пятнадцать иен в пересчете на японские деньги, а пояс из парчи – семь иен. В Японии Эйдзи получал восемьдесят две иены в месяц – сумма поистине смехотворная. Сейчас все эти деньги уходят у них на ежедневные расходы.
Фумио следовало бы написать: «Спасибо вам за все, теперь мы можем вести роскошную жизнь на одно жалованье Эйдзи. Прошу, не беспокойтесь о нас». Но она выбрала следующие слова: «У Эйдзи нет ни впечатляющей родословной, ни земель, но он все равно способен содержать и жену, и детей».
Впрочем, отношение Фумио больше не задевало Хану. Зато ей стало не по себе от того, что Харуми потратились на такие дорогие подарки, и она решила послать им вещей на ту же сумму. Фумио одевалась в стиле американской кинозвезды Клары Боу – последний писк среди ультрамодных девушек Японии. Но Хана находила этот стиль нескромным и не могла спокойно смотреть на фотографии дочери. Она без промедления отправилась в «Такасимая», купила два парадных кимоно из шелка с подходящими поясами-оби и послала их Фумио. Однако все это богатство вернулось обратно с припиской:
