— Не думал, Сёма, что ты в таких перчаточках щеголяешь, — ухмыльнулся я, кивнув на находку.
— Да не мои это, — отмахнулся тот с горечью в голосе, — Зинка оставила, чтоб ей пусто было, чтоб у нее гриб на носу вырос и ресницы выпали. Э-эх… Только вот перчатки от нее и остались. Променяла меня, паскуда, на литейщика. Мол, они в горячем цеху больше получают, еще и молоко за вредность дают. Да я бы ей столько бы молока мог купить, харя бы треснула! А вот если придет за ними! Не отдам перчатки, назло ей сам буду носить. Лапища у нее с мою была, мне как раз впору будут.
— Впору, говоришь? — я задумался.
Перчатки, кинжал, Парамонов по соседству… слишком много ниточек ведет к этому пролетарию, простому такому на вид, незатейливо-мужицкого покроя. Но вот как вспомню Берга — студентика-ботана, который оказался Зеленоярским Мясником, так сразу готов любого простачка подозревать.
— Скажи мне, Сёма… А где ты был в ночь с пятницы на субботу?
Глава 16
Елена Петровна сидела на старой продавленной кровати, накрытой потертым клетчатым одеялом с казенным штампом в углу. Женщина всхлипывала и терла дрожащими руками сухие глаза. Слез уже не было.
Маленькая комнатка походила на помещение дачного домика: дощатый скрипучий пол с облезшей кирпичного цвета краской, стены обшиты листами ДВП, выкрашенными по какой-то причине в мрачный серый цвет. В углу — старый буфет из потемневшего дерева. Кровать с железными спинками, единственный табурет, круглый стол с треснутой столешницей — вот и вся мебель.
Женщина потерла запястье, на котором было застегнуто кольцо наручников с выштампованным номером. Второе кольцо продето в конец цепи.
— Теперь я, как собака, — горько вздохнула администратор гостиницы «Север» и в сотый раз потянула ненавистную цепь. Та, брякая тусклым металлом, распрямилась в струну и замерла — на другом конце она крепилась к ржавому штырю, намертво вбитому в стену.
И зачем я села в эту проклятую машину? Почему не поехала на автобусе? Сколько я уже здесь? Сутки? Двое?
Опять послышались всхлипывания. Она с тоской взглянула на единственное окошко, наглухо заколоченное корявыми досками. Среди них притаился огромный паук. Мерзкий, с черным брюшком, он высасывал из пойманной мушки жизнь и смотрел на пленницу всеми парами своих глаз-бусинок.
— Что смотришь? — женщина несколько раз порывалась подойти к окну, ей очень хотелось проверить доски на прочность, но она до смерти боялась восьминогого. — Ты с ним заодно? Да? Он так же меня съест, как ты — муху⁈
Голос ее охрип. Первые несколько часов своего плена она пыталась кричать, зовя на помощь, и надсадила голосовые связки.
Про людоедов Елена Петровна читала только в книжках, но слышала, что в СССР были такие маньяки-пожиратели человеческой плоти. От таких мыслей совсем стало скверно.
Она размышляла. Ведь, если он меня не убил и не изнасиловал, значит, определенно хочет сожрать… Ну конечно! Иначе зачем держать меня на цепи неизвестно где? Точно съест…
Женщина снова что есть силы дернула цепь в надежде, что сможет порвать ее. Но чуда не произошло. От бряканья звеньев разве что паук скрылся в щели между досками. Оттуда даже свет не пробивался из окна. Очевидно, снаружи еще и ставни есть. Конечно, где же тут докричишься. Еще и не видно — день сейчас или ночь.
— Господи! — бормотала администратор, — какая же я дура! И почему именно я⁈ Все правильно, детей нет, мужа нет. Самый ненужный человек на свете, кого еще скормить людоеду, как не меня?..
Захотелось вдруг умереть раньше, чем вернется Он… Тусклая лампочка, свисающая с потолка на пожелтевшем проводе, вдруг тревожно замерцала, будто хотела погаснуть и вовсе лишить ее последней радости — света в этой мрачной и ненавистной комнате.
— Только не это! — Елена Петровна встала и просящее пролепетала. — Лампочка, миленькая, только не погасни!
Волоча за собой массивную цепь, она вышла на середину комнаты и с опаской поправила провод. Чем это могло помочь лампочке, она не знала, но будто хотела подбодрить ее. Ведь здесь у нее никого больше нет…
За запертой низкой дверью, обитой явно для усиления конструкции досками, послышались шаги. Глухие, неспешные.
Елена Петровна отпрянула и забилась в угол кровати, к стене. Пружины под ней тревожно скрипнули и замерли.
Снаружи послышался лязг откидываемого засова. Дверь распахнулась, зловеще скрежетнув старыми петлями.
— Божечки! Божечки! — тихо бормотала Елена Петровна, что есть силы зажмурившись, потому что очень боялась даже мельком взглянуть на людоеда.
Тяжелые шаги слышны уже совсем близко. Кто-то вошел в комнату. Не проронив ни слова, он поставил что-то на стол (это было отчетливо слышно). Потом шаги покинули комнату, бухнула закрываемая дверь.
Елена Петровна вздрогнула и открыла глаза, уставившись на дверь. Снаружи снова лязгнул металл тяжелого засова.
Кто это был? Он не убил меня? Зачем приходил? Почему молчал? — тысяча мыслей роилась во взбудораженной голове.
Вот я трусиха, я даже не посмотрела, кто приходил! Если он меня не тронул, может, надо было попросить, чтобы отпустил?
— Эй! — женщина прохрипела громко осипшим голосом, как только могла. — Кто вы⁈ Почему вы меня держите⁈ Что вам надо⁈
Но вместо крика раздалось беспомощное шипение. Незнакомец если и услышал, то не обратил на ее призывы никакого внимания. Слышно было, как удалялись его шаги за закрытой дверью.
И тут Елена Петровна почувствовала приятный запах горячей пищи. Такой знакомый и непривычно домашний — тушенка и что-то еще.
Она огляделась и только сейчас заметила стоящую на столе эмалированную миску с отколотым краем. Из неё торчала гнутая алюминиевая ложка и шел пар, разнося по помещению притягательный аромат.
В животе заурчало. Чувство голода пришло неожиданно, когда появился раздражитель — чашка с супом. До этого всё вытесняли страх и боль…
«Ну вот», — подумала Елена Петровна. — «Сейчас я попробую этот смертельный супчик и умру. Наверняка Он подмешал туда яд или что-то еще…»
Минуту женщина сидела и смотрела на дымящуюся тарелку, не решаясь прикоснуться к ней. А потом встала, решительно брякнув цепью. Эх… Была не была! Либо от голода погибнуть, либо от супа. Лучше от последнего… Ой, мамочки!
Женщина пододвинула табурет к столу, села и с жадностью набросилась на варево из тушенки и картошки. Про себя отметила, что бульон немного пересолен, но сейчас казалось, что в жизни не ела похлебки вкуснее. Какой сладкий яд…
* * *
Встреча читателей со звездой области и популярным писателем Светлицким проходила в читальном зале городской библиотеки. Анонс был опубликован в местных газетах, объявления висели на проходных крупных предприятий и в общежитиях.
Я тоже пришел на встречу, с писателем мы договорились после пообщаться тет-а-тет. Его предложение написать про меня книгу было еще в силе. Нельзя упускать такой случай снова прощупать моего главного подозреваемого.
Примостился на задний ряд, чтобы держать широкий обзор. Просторный зал со стеллажами книг у стен битком набит разномастным народом. От молоденьких комсомольцев, вероятно, пригнанных на встречу школьным комсоргом, до преклонных лет бабулек в вязаных кофточках, от работяг, костюмы на которых сидели нескладно (тоже, скорее всего, профком прийти обязал), до интеллигентного вида дядечек с профессорскими бородками.
Литература в СССР — дело народное. Читали всё и все. Книги дарили на день рождения, ими украшали квартиры, выставляя напоказ собрания сочинений в мебельные шкафы и стенки. Их пересказывали друг другу, ими обменивались на недельку. Писатели считались кем-то вроде небожителей, их превозносили на волне культа таланта. В мое время слово «талантливый» совсем утратит свое значение как комплимент. Его заменит выражение «успешный».
Светлицкий сидел во главе зала, за столом с графином, блокнотом и аккуратной стопкой его книг. Рядом шныряла юркая женщина с голубым платком на плечах. Видно, что платок совсем новый, но он выбивался из ее библиотекарского наряда — темной юбки и строгой блузки.
