Прошел месяц, и я уже стал забывать подробности этой безумной истории, как вдруг однажды ранним утром - еще восьми, как сейчас помню, не было, - раздался настойчивый звонок в дверь. Маша, на ходу запахивая халат, неумытая и непричесанная, пошла открывать, отпуская по поводу нежданных гостей такие реплики, на которые способен, пожалуй, только истинный работник советской торговли.
- Это к тебе, Змей.
- Кто еще в такую рань? - нехотя промычал я, продирая глаза.
- Громила какой-то. Говорит, что по делу.
Слон! Ну какой громила да еще по делу может придти в такое время?! Да и громил-то знакомых у меня вроде бы больше нет.
И точно - в прихожей, переминаясь с ноги на ногу, топтался Коновалов.
- Привет, Сервелант! - увидев меня, он открыто улыбнулся и протянул ладонь размерами с совковую лопату.
- Здоров. Сергей. А ты чего это с утреца? Как Вини-Пух, право слово. Могли бы...
- Да вот, - перебил он меня, - с дежурства иду, решил заглянуть. Давно не виделись, а разговор, как ты понимаешь, есть. Пойдем ко мне. Посидим, водочки попьем.
- Сейчас? - удивился я.
- А что тут такого? - пожал он плечами. - Ну, не хочешь белой, кофия набодяжу. У меня бразильский. Растворимый. Вчера в Елисее выкинули.
- Может, у нас останемся? - предложил на всякий случай я.
- Неудобно как-то. Ты с ба... с этой... с женщиной. А у меня полный простор. Я ж не женатик. Собирайся, короч. Я в подъезде подожду. Курну пока.
Я быстренько умылся, надел спортивный костюм, кеды и, чмокнув Машку, выскочил из квартиры.
- Ну что, идем?
Комната Слона находилась в самом конце бесконечного коридора огромной коммунальной квартиры. Войдя в нее, Сергей сбросил пиджак, и я увидел болтающуюся подмышкой кобуру.
- Ты располагайся, Сервелант. Я на кухню схожу, закуси настрогаю. Водка под столом, откупоривай пока. Рюмки в серванте.
Я вытащил из-под стола пыльную поллитру в экспортном исполнении, и, пока рассматривал иностранные буквы на этикетке, появился Слон с подносом.
- Вот и я. Ты что, не вскрыл еще?
С тарелок на меня смотрели, роняя слезы, аккуратные ломтики помидоров, огурчиков и лимона.
- Я правильно понимаю, что колбасу ты не ешь? Или будешь?
- Нет, что ты! - кивнул я.
- Ну... Тогда начнем, что ли?
Сергей заговорил после второй.
- Интересное дельце с твоим участием мы, Сервелант, провернули, - произнес он, прожевав помидор. - Расскажешь - не поверят.
- Интересное, - подтвердил я, - что верно, то верно. А меня-то чего на допрос не вызывали?
- А зачем? - искренне удивился Слон. - Мы с Мешковым о тебе и так все знаем, а начальству лишний раз глаз мозолить... Оно тебе надо?
- Да, в общем-то, нет.
- Ну и не дергайся. Меньше светишься - дольше горишь. Кстати, Огуречин ваш - тот еще фрукт.
- Где он?
- Хрен его знает. Отсыпается, наверное. Его еще позавчера отпустили. В институт-то не заходил?... А-а, ты ж там уже не работаешь. Предатель науки... Хотя, я тебя прекрасно понимаю.
- Что, не понравилось у нас?
- Отчего же? Понравилось, - слова Сергея прозвучали как-то неискренне. - Люди всякие нужны, люди разные важны. Так в стихах?
- Там про мам, - с улыбкой ответил я.
- Это не беда. "Люди" тоже рифмуются. Да, Огуречин-то! Ну, человечишко... Сдал тебя с потрохами. Хорошо, ему никто не поверил. Ты ж понимаешь, одно дело - новый разум человеку вживить, совсем другое - колбасе. Не представляешь, как наши ржали! Подначивали его, чего, мол, не сожрали колбаску-то? Слава партии, кстати, что не поверили. Злобный он какой-то. И это... завистливый. Невесту свою ни с того ни с сего оскорблять начал, когда мы его брали. Помнишь же? Кстати, вполне себе девушка. Ты как считаешь?
- Приличная, - кивнул я. - Очень.
- Ну и оценки у тебя. Приличная, - хмыкнул Слон. - Ты ж не про мебель! Родители ее, кстати, мне тоже понравились. Папаша после третьей сынком называть начал.
Я в недоумении уставился на Коновалова.
- А чему ты удивляешься? - улыбнулся Сергей. - Мы ж молодые, здоровые. Бывший женишок дерьмом оказался... Стало быть, все к лучшему. А вообще, поживем - увидим, какой пердимонокль проявится, как один из классиков выражался. Может, еще семьями дружить с вами будем. Ты как?
- Я? Не, я не против.
- Надо это усугубить. - Слон тут же наполнил стопки.
- Кстати, Макарыча вашего мы к себе на работу взяли. На принудительную пока. Он хоть и шизоид полный, но башка у него варит... Я те скажу!
- Которого? - последнему факту я удивился еще сильнее.
- Второго. А, до кучи, и первого. Понимаешь, там какая штука? Он с Сайгаком вроде как телами поменялся, но воровской мозг противу ученого жидковат оказался. Ну и сдох, в общем. Потерялся в извилинах Тычкова, так сказать. Короче, объяснять сложно и нудно. Скажу только, что теперь твой бывший шеф двуедин. Как народ и партия... Только ты, смотри, никому про партию не ляпни... Этакое раздвоение личности. Человека два - а мысли одни. Двуглавый, как тот орел, в общем. Такого, брат, состояния, никому не пожелаешь. У нас в конторе живут, в одной камере со всеми удобствами. Как квартира, только решетки на окнах и дверь на ночь запирают. Мы за ними наблюдаем. Живут, я тебе скажу, как кошка собакой! Метелят друг друга от всей души. Кино! Интересно, бляха-муха. Раздвоение не только личности, но и тела. Феномен покруче твоего, колбасного.
- Да уж, - говорю, - что верно, то верно. Но Макарыч ведь сам виноват, что очутился в таком положении.
- Кто ж с тобой спорит? Конечно, сам. Красавцем быть захотел, мудозвон ученый. Вот и стал. Пока их выпускать к людям нельзя, сам понимаешь. А что потом будет, черт его разберет. Я, честно говоря, думаю, что лучше смерть, чем такая жизнь. Поставил к стенке, шлепнул тихонечко... Гуманнее так-то. Но нашему начальству виднее. Я тут спорить не собираюсь. Да и бесполезно. Кстати, я тебя зачем позвал-то?
- Зачем? - неужели, думаю, не только рассказать про быших моих коллег.
- У нас тут дельце одно возникло... - Слон пристально посмотрел мне в глаза. - Ты ведь нонче тунеядствуешь?
- Тунеядствую, - вздохнул я, - режиссеры нигде не нужны.
- Ну, насчет режиссеров не знаю, там образование специальное нужно. А завклубом, если ты, конечно, не против, я тебя пристрою. Ты как?
- Завклубом?
- А тебя что-то смущает? - с улыбкой спросил Слон, и мне показалось, что его волосатые уши аж зашевелились.
- Но Сергей! Я даже... - начал было я, но реплику закончить не успел.
- Ничего страшного. Опыт приходит с годами, было бы желание. Офицерский клуб - это, конечно, не кукольный театр, но ведь и я не папакарла. Думай, Сервелант. Только не очень долго. Завтра мне надо дать ответ насчет тебя.
- Кому?
- Ну, ты прям как с Луны свалился! Тому, кому предложил я тебя. Насоветовал, можно сказать. Мол, парень есть с головой, о творческой работе мечтает, организует все как надо. Короче, поручился. Так что, ты можешь отказаться, но... я тебя не пойму. Имей в виду.
Я прикинул в уме - а почему, собственно, я должен отказываться? Заведующий клубом - должность творческая. И простор для деятельности имеется, можно себя в той же режиссуре попробовать. А?
- Подумал, - отвечаю. - Я согласен. Да... Сергей... а писАть там много надо?
- Писать? Я думаю, нет, я что?... Ах-ты, елки-палки, я и забыл, что ты писать-то не умеешь! Ничего, выкрутимся как-нибудь. Наливай. Выпьем за искусство, идущее в массы семимильными шагами. И за тебя, его вполне себе яркого представителя... надеюсь...
Вот так, Леша, и закончилась вся эта запутанная и динамичная история инсталляции моей колбасной сущности в высшие интеллектуальные сферы, к которым люди справедливо относят искусство. Я понимаю, что офицерский дом культуры - не Мариинский театр, но для меня этот факт большого значения не имеет, потому как мощный звук духового оркестра намного больше моему слуху приятен, чем пиликанье всяких скрипочек. А спектакли о подвигах простых русских разведчиков дадут сто баллов вперед какой-нибудь недосушенной Жизели или царю-неврастенику Борису в кроличьей шапке Мономаха. Ты можешь, Алексей, с моим мнением не соглашаться, я не настаиваю. Но поверь, что для рожденного колбасой я устроился в жизни довольно неплохо.
Как считаешь?
Эпилог, или Точки над всеми "Ё"
Тебя интересует, известна ли мне судьба тех, о ком я тебе здесь рассказывал? Честно говоря, я не собирался об этом говорить, но коль ты настаиваешь... Хорошо. С кого бы начать-то... Ладно, Алексей, давай по порядку. С лабораторных, короче.
Александр Огуречин вернулся в институт, но долго там не проработал. За спиной его шушукались, в коридорах пальцем показывали, а Наташа с Алёной - те даже не разговаривали. Не замечали будто. Единственным, кто поддерживал с ним на работе отношения, остался мой Николай, но и он-то ограничивался сугубо деловыми. В общем, ушёл Огуречин из института, завербовался куда-то то ли на Дальний Север, то ли на Крайний Восток поднимать и развивать научную мысль среди недоразвитых народов. Где-то там и остался. Говорят, в школе работает для умственно отсталых, столярные труды преподает и называется замысловато и непонятно - олигофренопедагог.
