Предложение Рогова застало Мешковского врасплох. Поначалу тот уже готов был согласиться. Предстоящая работа показалась ему интересной и заманчивой. Но, вспомнив о своем намерении подать рапорт, неуверенно ответил:
— Знаете, товарищ майор, я сегодня подам рапорт об отчислении меня из училища.
Рогов не понял:
— Какой рапорт?
— Хочу вернуться на фронт.
Наступило молчание. Майор снял фуражку и озабоченно почесал затылок. Он хотел было что-то сказать, но передумал, резко встал и начал ходить по залу.
— Причина? — спросил он.
Этого вопроса Мешковский боялся больше всего. Чувствуя, что говорит неубедительно, принялся объяснять, что хочет сражаться с гитлеровцами, что его место на фронте. Выслушав его, майор сказал:
— Я не хотел бы оказаться на вашем месте, когда явитесь со своим рапортом к Ольчику.
— Это почему же?
— Почему?.. Попомните мои слова. Уж Ольчик вам объяснит, что война — это не танцульки, где можно выбирать друзей и партнерш.
Мешковский смутился и невольно вспомнил свою первую встречу с полковником Ольчиком. Ему сразу стало жарко, отпало всякое желание писать рапорт об отчислении из училища.
А Рогов, словно угадав его мысли, остановился и, перейдя с официального «вы» на дружеское «ты», начал уговаривать:
— Советую тебе — брось ты все это… Подумай, какие могут быть последствия. Это несерьезный поступок. Только выставишь себя на посмешище. Скажи-ка лучше, что толкнуло тебя на этот шаг?
Мешковский вспомнил свои неудачи, потом разговор с Томицким. Как же обо всем этом рассказать майору? Но тут же в голову пришла спасительная мысль.
— Видите ли, товарищ майор, если остаться в училище, то, боюсь, придется распрощаться с мечтой о гражданке. И все пойдет насмарку!
Рогов поглядел на него. Мешковскому показалось, что в его взгляде он уловил понимание.
— Ах вот оно что…
— Военная служба меня не интересует.
— Даже во время войны?
— Ну нет… Во время войны — другое дело.
— Почему же? Не вижу никакой разницы.
— Во время войны это долг… Родина в опасности…
Рогов подошел к Мешковскому и положил руку на плечо.
— Неправильно рассуждаешь. По-твоему, после окончания войны родине уже ничто не будет угрожать?
Мешковский молчал.
— Ты забываешь, что существует капитализм, что на Западе наверняка найдутся последователи Гитлера. Нечего обольщаться! И после войны армия будет иметь важное значение. А знаешь почему? Потому что она будет защищать завоевания народа, завоевания, за которые было заплачено жизнью миллионов людей, морем крови и слез. Армия станет оборонительным щитом народа. Так что ты не прав.
Мешковский продолжал молчать.
— Вот такие-то, брат, дела! — говорил далее майор. — Вот об этом и надо думать. Учти еще одно — если тебя отзывают с фронта, значит, здесь, в училище, ты нужнее… Согласен?
— Да…
— А на фронте мог бы погибнуть. В любое время — сегодня, завтра, через неделю… Твой долг сражаться с врагом. Но разве ты не обязан подготовить новых защитников родины, отдать этому делу все свои знания и опыт?
Мешковский тяжело вздохнул.
— Сегодня утром я встретил фронтового товарища, и он мне сказал, что я отсиживаюсь в училище, избегаю опасности. А я хочу драться!
— Ах так! — понял майор. — Может, по-твоему, ты один такой в училище — кто рвется на фронт? А ты знаешь, что лейтенант Романов из вашей батареи несколько дней назад подавал рапорт с такой же просьбой? Я случайно оказался тогда у полковника Ольчика. У Романова был более веский довод, чем у тебя. Он получил известие, что гитлеровцы истребили всю его семью. И знаешь, что сказал на это Ольчик? «А кто будет обучать курсантов вашего взвода? Воюйте здесь, за улучшение качества подготовки офицеров». Лучше забудь о своем рапорте.
Рогов взял фуражку и собрался уходить. Мешковский еще колебался. Майор подошел к нему и протянул руку:
— Ну так как? Поможешь?
Мешковский уже принял решение. Он встал и пожал Рогову руку.
— Постараюсь.
— Вот это дело! — обрадовался Рогов. — Приходи после обеда, обговорим все подробно.
В офицерской комнате батареи Чарковский готовился к дежурству. Здороваясь с Мешковским, он спросил:
— Что, не живешь больше у Беаты?
— Нет, — лаконично ответил Мешковский. У него не было желания продолжать разговор на эту тему. Но Чарковский был явно заинтригован и не хотел отступать.
— И кто же кого бросил? — Он не сводил с Мешковского изучающего взгляда. Не дождавшись ответа, усмехнулся и подмигнул понимающе: — Беата мне кое-что рассказала…
Мешковскпй не слушал болтовню Дады, который не замечал или не хотел замечать этого.
— Говорила, что ты устроил ей сцену из-за какого-то капитана-танкиста…
— Что?.. — В голосе Мешковского прозвучало неподдельное удивление. — Я устроил сцену?!
— Ты же ревновал ее.
Мешковский от души рассмеялся. Однако Чарковский глядел на него недоверчиво. По-видимому, верил тому, что рассказала Беата.
— Я ведь говорил, что ее нельзя принимать всерьез, — начал объяснять он. — И не надо было порывать с ней сразу. Жаль. Согласись, что как женщина она просто прелесть.
Вся эта болтовня изрядно надоела Мешковскому. Разозлившись на Чарковского, он вышел из комнаты. За ужином, сидя за одним столом с Брылой и Казубой, признался им:
— Знаете, хотел вот подать рапорт с просьбой направить меня на фронт.
Казуба удивленно взглянул на него, Брыла слегка улыбнулся.
— Знаю даже почему.
На этот раз удивился Мешковский.
— Ну?
— Сердечные дела…
«Неужели Дада наболтал?» — подумал Мешковский и деланно воскликнул:
— Интересно, как ты пришел к такому выводу?!
Брыла рассмеялся.
— Очень просто. Романов говорил мне, что ты сегодня ночевал у него. Отсюда вывод — поссорился с хозяйкой. Видимо, это можно назвать сердечными делами?
И все трое рассмеялись. Первым стал серьезным Брыла.
— Значит, тебе так и не удалось отделить любовь от политики? Признавайся…
Мешковский пожал плечами.
— С меня причитается. Ты выиграл пари.
— А женщина она действительно что надо, у тебя губа не дура. Может, не стоило рвать с ней окончательно?
Мешковский ответил раздраженно:
— У тебя что, нет других забот?
— Чего злишься? Вот думаю, правильно ли ты поступил. Такие женщины не часто встречаются. Может, лучше было бы наплевать на свое самолюбие и извиниться перед ней? Ради такой девушки не грех забыть ненадолго о своих убеждениях.
— Ты это. Брыла, брось… Хочешь поссориться со мной?
— Ладно, не сердись. Это я нарочно. Просто хотелось слегка подзадорить тебя.
— А где ты собираешься жить? — вмешался в разговор Казуба.
— Найду себе где-нибудь квартиру.
— Зачем искать? В нашу комнату можно поставить еще одну кровать — и проблема решена, верно? — предложил Брыла.
— Если это устраивает Мешковского, — охотно согласился Казуба. — Для нас это было бы удобно. Втроем-то всегда веселее.
Часть четвертая
I
Брыла обычно просыпается первым. Еще темно, комната тонет в густом, убаюкивающем мраке. Глубокая тишина навевает сон. Теплая постель согревает расслабленное тело. Как бы продлить это удовольствие еще на полчасика! Ну хотя бы на пять минут!
Брыла не поддается искушению. Он сбрасывает с себя одеяло и одним махом выскакивает из кровати на середину комнаты, включает свет, прогоняя остатки сна. С шумом умывается. Натыкается на табуретки. Насвистывает какую-то мелодию. Однако Казуба еще спит. Пора его будить, но сделать это не так-то просто. У командира батареи необычайна крепкий сон.
Когда тот наконец просыпается, Брыла уже собирается уходить. Хорунжий с завистью бросает взгляд на спящего Мешковского и исчезает в сумерках наступающего утра. До училища всего несколько сот метров. Утреннюю зарядку заменяет короткая пробежка.
И Брыла и Казуба немного завидуют Мешковскому. У него есть еще время поспать. Ему не нужно, как им, восполнять пробелы в образовании. При случае Брыла шутя говорит ему об этом. Мешковский почему-то обижается. Наутро он совершает «героический» поступок: встает вместе с Казубой. Что-то читает, учит. И это продолжается дня два. На третий день, проснувшись, Мешковский долго лежит на кровати, наконец отворачивается к стене и натягивает на голову одеяло.
Казуба слегка подтрунивает над ним.
— Что делать — у каждого свои слабости, — ворчит с обидой Мешковский. — Я, например, люблю поспать.
И больше уже не пытается лишать себя этого удовольствия. Тем не менее с того памятного воскресенья он здорово подтянулся. Изучал материальную часть, пополнял знания по тактике. Эти занятия не доставляли ему особых хлопот. Обстановка в квартире способствовала учебе.
