Курсанты быстро привыкли, что Брыла ежедневно является в батарею за полчаса до подъема. Он входит, слегка запыхавшись, принимает рапорт от дневального и, здороваясь с ним, задает один и тот же вопрос:
— Как жизнь?
До подъема они беседуют. Брыла безошибочно угадывает, что интересует курсанта, и время бежит быстро, надо только не прозевать подъем.
Вспоминают детство и школьные годы, довоенную жизнь и гитлеровскую оккупацию. Говорят о своих любимых занятиях и планах на будущее.
Вряд ли кто в батарее догадывается, что эти утренние беседы, задушевные и непринужденные, являются важным фактором воспитательной работы Брылы. Хорунжий придает им огромное значение, они помогают поближе узнать каждого курсанта, понять настроение.
Благодаря этим беседам курсанты относятся к нему с большей симпатией. Ребята видят, что он такой же, как и они, и ничем особым не отличается. После подъема Брыла отправляется в преподавательскую и начинает читать. Но, как только дневальный объявляет построение на зарядку, снова появляется в коридоре, наблюдает за курсантами.
Осенний день наступает поздно, утренний рассвет хмурый и промозглый. Зарядка проводится на плацу перед училищем. Не каждому курсанту удается побороть себя, чтобы выйти без сожаления из теплого помещения на улицу, где слякоть и холод.
Первые дни Брыла молча присматривался к своим подопечным. Однажды во время утренней поверки он подал команду:
— Курсант Куделис! Выйти из строя!
Тот выходит с недоуменным выражением на лице. Он смущен — видимо, совесть у него не совсем чиста.
Брыла говорит серьезно, хотя глаза его светятся улыбкой.
— Расскажите, Куделис, какие тактические приемы вы применяете, чтобы обвести вокруг пальца командира, а самому не ходить на зарядку?
Ну и врезал ему хорунжий! И вообще-то он мастак на такие штучки! Стекла в окнах задрожали от хохота. Куделис стоит красный как рак, пытаясь что-то бормотать в оправдание. А его товарищи все еще продолжают смеяться. Даже старшина Зубиньский, обычно невозмутимый, и тот тихонечко хихикает.
А результаты оказались неожиданными.
Курсанты перестали игнорировать утреннюю зарядку, старшине уже не приходится разыскивать их по разным уголкам, в коридоре и помещениях батареи и силой выгонять на плац. Так Брыла сумел добиться того, за что давно и безуспешно боролись многие командиры.
На утренней поверке хорунжий обращает внимание курсантов и на их внешний вид. Те постепенно подтягиваются, выглядят стройнее. Впрочем, не только они.
Как-то вечером, за ужином, Брыла спросил Казубу:
— У тебя есть костюм?
Командир батареи посмотрел на него с удивлением.
— А почему это тебя интересует?
— Я разговаривал со старшиной… Надо подогнать твой мундир.
Казуба настолько удивился, что даже отложил вилку.
— Тебе что, делать нечего?
— Да ты посмотри, мундир висит на тебе как на вешалке.
Чтобы скрыть обиду, Казуба склоняется над тарелкой и тут же иронически замечает:
— Я и не стремлюсь соперничать с Чарковским…
— Дело не в этом. Ты должен иметь приличный вид. Нельзя относиться к этому небрежно, — категорическим тоном заявляет Брыла.
Командир батареи молчит. Настроение у него испорчено на весь день. Но Брыла от своего не отступает. И через несколько дней Казуба является на построение в хорошо подогнанном мундире, вызвав тем самым сенсацию во всем училище. Теперь все видят, какой представительный поручник Казуба.
Брыла все чаще думает о нем: «Золото, а не парень…» Это определение как нельзя лучше подходит к Виктору Казубе. Прекрасный товарищ, опытный наставник, хороший, хотя порой и чересчур уж мягкий, командир. Главная черта его характера — настойчивость. Учился он много и упорно, стремясь постичь тонкости артиллерийской науки. Казуба не ограничивался книгами. Он присутствовал на всех полевых занятиях и совещаниях. Его кумир — полковник Воронцов, поражавший его глубиной знаний вопросов тактики.
После завтрака начинаются занятия. Брыла побывал на самых важных. Он поставил перед собой нелегкую задачу: в короткий срок овладеть артиллерийской наукой в объеме офицерских курсов.
Курсанты замечают, что политработник учится вместе с ними. Некоторые пытаются подсмеиваться над этим, но большинство относится к этому с уважением. После лекций — самоподготовка. Брыла ведет семинар в одном из взводов. Ребята охотно участвуют в дискуссиях.
Наконец ужин, затем немного свободного времени — и вечерняя поверка. Чаще всего бывает так, что батарея уже спит, а хорунжий только возвращается домой.
Все вечера трех проживающих вместе офицеров похожи один на другой. Брыла корпит над какими-нибудь трудами по общественным наукам. Казуба учит тактику, Мешковский изучает материальную часть.
Командир батареи все время приносит домой новые учебники. Бисерным почерком заполняет тетради. Из всех карманов у него торчат блокноты. Читает конспекты за завтраком, обедом и ужином, в перерывах между занятиями и даже по дороге в училище.
— Вы просто одержимый, — не без уважения подтрунивает над ним Мешковский, — ведь так можно и загнуться!
— Ничего со мной не случится, — философски отвечает Казуба, — поймите, что я поставил перед собой цель…
— Знаем, — опережает его Брыла, — стать преподавателем.
Чаще всего Мешковский ложится спать первым и тут же засыпает, Брыла следует его примеру где-то через час, нередко и позже. Последним засыпает Казуба.
Брыла шутит:
— Могу спорить, что каждую ночь тебе снится твоя любимая…
— Это кто же? — не понимает Казуба.
— Любимая тактика…
Их рабочий день длится семнадцать часов.
II
Перекрывая уличный шум, Кшивка с жаром рассказывает о своих невзгодах во время гитлеровской оккупации:
— …и тогда брат крикнул мне: «Беги, а я их задержу!» Я не хотел оставлять его одного, но он как врежет мне под ребро! «Сматывайся! — кричит. — Сматывайся!.. Хоть один из нас останется в живых!» У меня не было оружия, и ничего не оставалось делать, как уходить, хотя сердце подсказывало другое. Я перепрыгнул через забор, а там дворами…
Брыла слушает с большим вниманием. Воспоминания разволновали Кшивку, лицо покрылось пятнами.
Офицер и курсант идут по главной улице Хелма с покупками. Сумка Брылы набита тетрадями, акварельными красками, мелками и тушью. Кшивка несет огромный рулон ватмана и пакет с бритвенными принадлежностями, которые просили купить товарищи.
Миновали перекресток. Разговор пришлось прервать, поскольку их разделила толпа, а шум стоял такой, что слов не разобрать. На противоположной стороне улицы толчея была не меньше.
— Такая давка, что трудно пробиться, давай лучше свернем в какой-нибудь переулок, — предлагает Брыла.
В это время посреди площади, в том месте, где больше всего народа, раздается выстрел. За ним второй, третий… Шум тут же смолкает, а спустя минуту одновременно с новыми выстрелами раздается истерический крик. Мимо двух военнослужащих несется куда глаза глядят охваченная паникой толпа. Бегут мужчины, женщины, дети… Люди толкаются, стремясь поскорее оказаться подальше от этого опасного места. Брыла отскакивает к стене и тянет за собой Кшивку.
На площади, где стоят подводы, продолжают греметь выстрелы. Кто-то строчит из автомата над головами людей. Невдалеке со звоном падает стекло. Весь этот шум перекрывает чей-то истошный вопль. Через минуту стрельба затихает так же неожиданно, как и вспыхнула.
Площадь опустела. Слышен лишь топот бегущих. Другие испуганно жмутся к стенам. На проезжей части, среди брошенных подвод, стоя на четвереньках, кричит человек.
На противоположной стороне улицы, на ступеньках у дома с вывеской «Коммунальный банк», лицом вниз лежит мужчина. Пальцы его вытянутой руки судорожно царапают тротуар.
Брыла подбегает к стоящему на четвереньках человеку, вместе с Кшивкой поднимает его и укладывает на траву. Это крестьянин среднего возраста, приехавший, видимо, на ярмарку. Он ранен в грудь и уже умирает. Слегка загорелое лицо его приобретает желтоватый оттенок…
— Ой, боже ты мой…
Стон постепенно стихает.
Улица и площадь снова заполняются народом. Притихшие люди окружают раненых плотным кольцом. Появляются милиционеры, кто-то приводит врача. Тот склоняется над раненым и говорит:
— Надо перенести его в аптеку напротив.
Несколько мужчин поднимают умирающего, медленно и осторожно несут через дорогу. Слышится громкий женский плач.
Брыла с Кшивкой направляются к банку. И здесь собралась толпа. Подъезжает офицер милиции, несколько человек в штатском.
Лежащий на ступеньках человек мертв. Из-под полы его черного грязного сюртука вытекает струйка крови.
