Услышав последний вопрос, он столь яростно на нее зыркнул, что Юля рефлекторно вздрогнула, чувствуя, как холодок промчался по спине.
— За языком-то следи! И не воображай слишком много — мне нет до тебя дела!
— Вы жалеете, да? — прошептала одними губами. — Жалеете, что спасли меня? В этом причина ваших нападок? В таком случае… лучше бы вы за мной вообще не приезжали! Дали бы мне умереть и жили бы теперь спокойно!
Пауза. А следом изумленное:
— Попова, у тебя с головой все в порядке?
— А у вас?
— Во-первых, не дерзи мне — это чревато последствиями! А во-вторых… как ты могла такое подумать? Мозгов совсем нет?
— А что мне остается? — на эмоциях повысила голос. — Только думать! Гадать! И пытаться понять, чем разозлила вас! Так чем же? Одним своим существованием, что ли?
Каримов недовольно скривился, поглядывая на нее исподлобья диким, до крайности взбешенным взглядом. На его скулах заиграли желваки.
Казалось, еще мгновение… крохотный миг, и он собственноручно свернет ее хрупкую шею. Несколько секунд, показавшихся ей вечностью, он молчал.
А затем просто развернулся и ушел. Отправился по своим делам, так и не удостоив девушку ответом. Только сейчас, сбросив с себя оцепенение, Юля осознала, что стоит посреди главного университетского холла и предъявляет претензии Серпу на глазах у целой толпы любопытных студентов.
«Господи, что со мной такое? Что за бред я несу? Я ведь должна была всего лишь поговорить с ним о Шершневой! А в итоге… во всех смертных грехах его обвинила! И кто только за язык меня тянул? Ой, идиотка!»
— Марат Евгеньевич? — выкрикнул кто-то из толпы. — Подождите, пожалуйста! У меня вопрос по последнему реферату!
Обернувшись на звук, Юля обнаружила все ту же Селезневу. Старшекурсница сорвалась с места и со скоростью взбесившейся лани побежала за Каримовым. Но заведующий кафедрой не сбавил шаг и вскоре скрылся за поворотом. Однако Веронику это нисколько не смутило — она так же шустро помчалась следом. А Попова вдруг поняла, что задыхается от недостатка кислорода. Ибо сделать полноценный вдох почему-то… не может. Больно. Что-то давит за грудиной. И сильно жжет.
«Он нравится ей! — настигло запоздалое прозрение. — Нравится Селезневой!»
Внезапно на нее такая лютая злость обрушилась, что разум помутился.
Мышцы превратились в камень, и кровь точно увесистым обухом ударила в голову. Не чувствуя земли под ногами, Юля зачем-то двинулась по тому же маршруту. За каким-то чертом ей необходимо было увидеть все своими глазами. Свернув за угол (в малолюдный, едва освещенный коридор), она без труда обнаружила этих двоих. Вероника кокетливо наматывала волосы на палец, пока Серп довольно грубо отчитывал ее за что-то.
«Ладно! Спокойно! — уверяла себя, приближаясь к ним вплотную. — Это не мое дело! Просто спрошу его про Аньку и уйду…»
Но как только оказалась рядом, испытала острую потребность в конфликте.
— Ты куда без очереди лезешь? — будто со стороны услышала свое угрожающее шипение. — Ослепла, что ли? Он еще меня не до конца отчитал!
Пожалуй, впервые с момента знакомства Юля лицезрела вытянувшееся от изумления лицо Марата Евгеньевича. Мужчина буквально охренел от услышанного. Селезнева так вообще растерялась и заикаться начала:
— Чт… что?
— Топай отсюда! Потом с ним о своих ущербных рефератиках поворкуешь!
— Попова, ты сдурела? Ты как со старшими разговариваешь?
— Если слов не понимаешь, могу объяснить на языке жестов!
Объяснять не пришлось. Раскрасневшись от возмущения, Вероника бросила гневное «коза драная» и торопливо засеменила в обратном направлении.
— Сама дура! — крикнула Юля ей вслед и с опаской покосилась на Каримова. — Простите, конечно! Но мы еще не все обсуди…
Договорить она не успела — Серп буквально впечатал ее спиной в холодную стену, одним махом вышибая весь воздух из груди. А после навис над ней. Загнал в ловушку своим собственным телом и угрожающе прогромыхал:
— Чего ты добиваешься?
Его глаза полыхали самым настоящим безумием.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
В них не было сейчас и намека на человечность.
Лишь дикая, неуемная, болезненная жажда.
— Хочу знать, — промямлила Юля, буквально вибрируя от напряжения.
— Знать что?
— Почему вы злитесь на меня? Почему вы вечно на меня злитесь?
Загоготав в потолок подобно душевнобольному человеку, Марат склонился прямо к ее уху, вынуждая вздрогнуть, и прохрипел тихим шепотом:
— Вот тут ты сильно ошибаешься, пташечка! Я злюсь не на тебя. Я злюсь на самого себя! Ведь даже зная, какая ты лживая… зная, чемты промышляешь и как на самом деле относишься ко мне, я… ничего не могу с собой поделать!
* * *
— Простите? — ошарашенно.
— Ты все прекрасно слышала. И поняла.
Конечно, она поняла. Любой на ее месте понял бы.
Но так обидно стало вдруг. Так тяжко и невыносимо больно.
Словно острую заточку прямо между ребер вогнали.
Что есть мочи прикусив щеку изнутри, Юля уставилась на Каримова взглядом, полным презрения. А после, разозлившись окончательно, ударила его ладонями в грудь, пытаясь оттолкнуть от себя. С места он не сдвинулся.
Но рассвирепел еще больше. Его дыхание сбилось. Взгляд потемнел.
Каримов бросил папку с документами к их ногам, освобождая вторую руку.
Руку, которая тут же легла на ее талию. Властно и требовательно.
— Не знаю, за кого вы меня принимаете, — гневно выплюнула Юля ему в лицо, — но мне это надоело! Я вам не девочка для битья! Обидите меня еще хоть раз — отомщу! И плевать мне на последствия! С этого дня я запрещаю вам повышать на меня голос! Запрещаю ругать меня на глазах у всей группы! И трахать своих баб, представляя на их месте меня, я вам тоже запрещаю! Нечего моим именем всяких стриптизерш называть! Понятно?
Столь гневная тирада произвела на него совершенно неожиданный эффект.
Он улыбнулся. Медленно. Заторможенно. Плотоядно.
Испепеляя ее. Раздевая. И пожирая своим поплывшим масляным взглядом.
Попова замерла точно пришибленная, ощущая дрожь в коленях.
Гул в ушах. И странное тепло внизу живота. Томное. Манящее.
— Ох, милая! — раздался его зомбирующий, продирающий до мурашек шепот. — Ты не в состоянии запретить мне ровным счетом… ничего! Но…
— Но?
— Ты можешь хорошенько попросить!
— Это как же?
— Примерно… так!
Юлю кинуло в жар, когда он прижался к ней всем телом, пробудив к жизни миллиарды нервных окончаний на ее коже. Сверхчувствительной. Нежной.
— Марат Евге…
— Ш-ш-ш!
Не разрывая зрительного контакта, мужчина переместил свою руку с талии девушки на живот. Затем ниже. Ниже. И еще немного ниже. К пуговице на ее джинсах. Юля запаниковала, невольно впиваясь ногтями в его запястье.
— Что вы делаете?
— Как ты там сказала? Я не до конца тебя «отчитал»? Сейчас отчитаю!
Пульс взревел, оглушая. Выброс адреналина в кровь был запредельным.
— Вы с ума сошли?
— Не мешай! — хрипло возразил Каримов, пытаясь протолкнуть руку под ее одежду. Под джинсы. И даже под нижнее белье.
«Господи! Он хочет… Он собирается…»
— Нет! — испуганно пискнула, перехватывая его ладонь. Выразительно глядя ему в глаза, отрицательно замотала головой. — Пожалуйста!
Марат нехотя остановился. Отстранился. И ядовито произнес.
— Ах, да! Совсем забыл! Ты же меня боишься до чертиков!
— С чего вы…
— Да и сердце твое занято! Даже догадываюсь, кем именно!
Внутри нее все замерло, свернулось в тугой комок и рухнуло в бездонную пропасть от осознания одной простой истины:
«Это мои слова! Мои! Я говорила их Аньке в тот вечер, когда Каримов довез меня до общежития. Неужели… нет! Боже, нет! Что я наделала?»
Нервно сглотнув, Юля обреченно выдохнула:
— Вы все слышали?
В ответ Каримов лишь зловеще ухмыльнулся.
— Простите! Я не хотела обидеть вас! Сама не знаю, зачем так сказала! Просто… глупо получилось, но что еще я могла им ответить?
