него, я корчилась от смущения. Ясное дело, отвечать ему я не собиралась.
В дверь неуверенно постучали.
– Входи.
Ума вошла в комнату, пряча что-то за спиной.
– Как сборы?
– Почти закончила.
– У меня для тебя тут еще кое-что.
Чемодан у меня уже еле застегивался от ее подарков: дал, специи, тамаринд, здоровенная глыба пальмового сахара. Даже скороварка. Еще чуть-чуть, и мне придется доплачивать за перевес.
– Ты мне уже и так столько всего надарила.
Она вручила мне черную записную книжку в кожаном переплете. У меня оборвалось дыхание, я торопливо положила записную книжку на кровать.
– Но мама отдала ее тебе.
– Знай она, как ты любишь готовить, наверняка захотела бы, чтобы она досталась тебе.
– Очень сомневаюсь.
Ума посмотрела на меня с сочувствием.
– Послушай. Джобин мне рассказал, что произошло на свадьбе.
В груди у меня жарко полыхнул гнев. Я не просила Джобина хранить все в тайне, но почему-то предполагала, что он никому не расскажет.
– Зря это он, – пробормотала я.
– Не вини Джобина. Он за тебя волновался. Сказал, ты не отвечаешь на его эсэмэски.
– Всего этого было бы так легко избежать, если бы некоторые рассказали мне правду, – заявила я куда более сердито, чем собиралась.
Ума прикусила губу и потупилась.
– Я и хотела, но…
– Но папа твой муж, ты должна заботиться о нем, а не обо мне.
– Я пыталась позаботиться о вас обоих.
– Он знает, что я знаю?
Она покачала головой.
– Тебе надо с ним поговорить, – сказала она.
– Когда? Я уезжаю через… сколько? Примерно через полчаса.
– Он повезет тебя в аэропорт, а я останусь дома.
Несмотря на мою резкость, она говорила со мной очень ласково. Я поневоле начала смягчаться – в конце концов она тут была уж и вовсе ни в чем не виновата.
– Прости, что огрызаюсь. Я просто не знаю, что думать. Все кажется каким-то ненастоящим.
– Вот. – Она показала на записную книжку. – Вот это настоящее. Попробуй ее рецепт карри с бараниной. Его все любили.
Когда она ушла, я спрятала записную книжку на самое дно чемодана и не успела оглянуться, как уже настало время уходить.
– Я с вами не поеду, – сказала Ума.
– Уверена? – спросил папа.
– Совершенно вымоталась. Кроме того, так вы сможете толком попрощаться.
Я обняла Уму и вслед за папой вышла из дому.
Сперва мы ехали молча. Я смотрела в окно на выстроившиеся вдоль дороги многоэтажки, потоки машин, разноцветные киоски и прилавки. Я знала о Бангалоре не больше, чем две недели назад. И единственное, что успела осознать, – это глубины своего неведения.
– Соскучилась по Райану? – спросил папа.
– Угу.
– А какие-нибудь планы на Новый год у вас уже есть?
– Не-а.
– Когда снова выходишь на работу?
Я пожала плечами.
– Что с тобой?
Я помолчала. Было трудно даже решить, с чего начать. Разве он не сказал родителям Джобина, что хочет сам со мной поговорить? Но почему-то ответственность за то, чтобы начать этот разговор, легла на меня.
– Майя?
– Ничего. Со мной ничего.
– Последние пару дней ты как в воду опущенная. Не хочется возвращаться в Арктику?
– Дело не в этом.
– А в чем тогда?
– Просто… – Я снова умолкла. Во рту пересохло. Я откашлялась. – Ты мне ничего не сказал.
– О чем не сказал?
– Про маму. Про ее депрессию.
Я заметила, что он крепче сжал руки на руле.
– О чем это ты?
– Папа, я вспомнила. Я видела, как она гоняла еду по тарелке у Саджи с Тересой, а на меня не обращала внимания. И как раздирала курицу на волоконца, точно психованная.
– Не говори в таких выражениях о своей матери!
– А в каких выражениях мне о ней говорить?
Я была до опасного близка к тому, чтобы разреветься. Снова.
– Мне жаль, что ты вспомнила именно эти моменты. И надеюсь, ты не считаешь, что она всегда только такой и была. Обычно характер у нее был самый солнечный.
– А бездомных собак кормила?
– Ну да, конечно.
– А готовить любила?
– Да. Почему ты спрашиваешь? Она просто время от времени слегка хандрила, только и всего.
– Кажется, все-таки не просто «слегка». Джобин считает, она страдала от клинической депрессии.
Папа тяжело вздохнул:
– Я не хотел тебя расстраивать. Особенно теперь, когда у тебя в жизни так много перемен.
– Меня гораздо больше расстроило, что ты от меня это скрываешь. На дворе двадцать первый век. В Соединенном Королевстве каждый третий страдает каким-нибудь психическим заболеванием, включая, знаешь ли, твою собственную дочь, так что маму едва ли можно в этом смысле считать какой-то особенной.
– Прости.
И это, черт возьми, все, что ты можешь сказать? Но я не задала этого вопроса, промолчала. В конце концов у меня были хорошие учителя.
Город скользил мимо нас под ночным небом, окрашенный огнями магазинов, ресторанов и офисных зданий. Меня охватила острая тоска по чему-нибудь знакомому и привычному. По дому в Кройдоне, по моей спальне, где на стенах все еще висели плакаты с портретами моих подростковых кумиров. По квартирке, где я жила с Ниной, по кухне, ломящейся от всевозможных кулинарных приспособлений, специй и поваренных книг. По Райану.
– Не знаю, было ли это депрессией, – наконец произнес папа. – В иные дни энергия из нее фонтаном била. Она часами готовила и писала стихи…
– Она писала стихи? Почему я ни одного не видела?
– Потому что она все сожгла. Сказала, не хочет потом стесняться своих слов. Не то чтобы я вообще мог их прочитать. Она писала на панджаби.
– О-о.
Я покосилась на папу, но он не отрывал глаз от дороги.
– У нее бывали темные дни. Это она их так называла. Тогда она весь день лежала в постели, ничего не ела, даже не умывалась.
Голос у папы стал хриплым, сдавленным. В груди у меня заныло. Если бы только я знала раньше! Может, тогда чувствовала бы себя не такой одинокой в свои темные дни. Может, останься мама в живых, она бы помогла мне преодолевать их. А может, и нет, вспомнить только, как она отвернулась от меня, когда я ее окликнула, как напрочь меня проигнорировала.
Город расплылся маревом бесформенных огней.
– Ты должен был мне рассказать. – Я вытерла глаза тыльной стороной руки.
– Я пытался уберечь тебя. На тебя столько всего навалилось: переезд в другую страну, новая школа…
– Папа, это было двадцать лет назад. Я давно уже не маленькая девочка.
– Я боялся, что, если расскажу тебе про ее плохие моменты, она станет для тебя именно такой. Кроме того, когда ты все забыла, я подумал: а вдруг это не просто так? Бывали времена, когда я тоже хотел все забыть.
– Как
