железной рукой.
– Идем, купим джалеби, – позвал Джобин.
Людское месиво в два счета поглотило его. Он уходил от меня все глубже и глубже в толпу. Я рванулась вдогонку.
Кто-то схватил меня за руку – тощая девочка в рваном нарядном платье. В другой руке она держала пучок роз и что-то быстро-быстро мне говорила, пронзительно и резко.
– Простите. Я не понимаю.
В глазах девочки вспыхнула злоба. Она все так же тянула меня к себе. Волоски у меня на руках встали дыбом. Я выдернула руку. Слишком сильно. Девочка качнулась назад и уронила розы. Люди вокруг начали оборачиваться на нас, во всех глазах читалось осуждение. Толпа обступала нас со всех сторон, все теснее и теснее, поглощая весь воздух, все пространство.
ТРЕВОГА! ТРЕВОГА!
КОД КРАСНЫЙ! КОД КРАСНЫЙ!
Ты не умираешь, не умираешь, не умираешь.
Вспышки света и голоса сливались в одно тошнотворное фантасмагорическое пятно.
Я бросилась бежать.
Казалось, я бежала целую вечность, проталкивалась через толпу без конца и без края, тревожные колокола и гудки сирен раздирали мне голову изнутри, каждое случайное соприкосновение с другим человеком било разрядами электротока. Наконец через несколько минут – а может быть, лет – я добежала до конца улицы, завернула за угол и увидела какие-то бетонные ступеньки. Рухнув на них, я забилась в тень, как можно дальше от толпы, шума, огней.
Горло у меня перехватило. Я не могла дышать.
Ты можешь, можешь, уговаривала я себя.
Грудь пронзало острой, точно игла, болью.
Это пройдет. Всегда проходит.
Но на сей раз мне казалось – я и в самом деле умираю.
Тебе всегда кажется, что ты умираешь, а ты еще ни разу не умерла. Ну же, дыши поглубже.
Вдох…
Выдох…
Вдох…
Выдох…
Медленно, но ровно дышать становилось легче, паника начала отступать.
Ко мне постепенно возвратилось осознание себя, где я и кто я, а вместе с тем и глубочайший стыд. Бедная девочка всего-то-навсего хотела продать мне розу, а я в буквальном смысле слова отшвырнула ее от себя. Ну почему я не способна справиться с такой простой задачей, как сходить куда-то поесть? Случится ли в моей жизни хоть один-единственный день без школиков, день без боли в груди и спазмов в животе, день, когда мне будет так же легко справляться с простейшими делами, как и всем окружающим?
Считалось, что моя тревожность находится где-то в диапазоне от «легкой» до «умеренной». Ни то ни другое определение я бы к своим паническим атакам не применила. Во всяком случае, до тех пор, пока я не присоединилась к группе поддержки для людей, страдающих от повышенной тревожности. Никогда я не видела в одном месте столько дерганых. Кто часто-часто моргал, кто ерзал, кто вертел что-нибудь в руках. Никто не мог посмотреть другому в глаза. Кладезь материала для какого-нибудь комика. Кстати, один из участников, Ти-Джей, как раз и хотел стать комиком, но не выступал, потому что, сколько ни пытался, перед выходом на сцену с ним приключалась паническая атака. Пару раз даже до обмороков. А он был одним из самых забавных людей, которых я только встречала.
Эта группа вознесла тревожность на новые, граничащие с одержимостью высоты. Энни всегда волновалась, как одеться на прием к врачу. Если она будет выглядеть слишком хорошо, врач, чего доброго, решит, что ей лучше, и не выпишет таблетки от тревожности, которые она глотала одну за другой, точно чипсы. Но если она будет выглядеть слишком больной, вдруг ее запрут в больницу или отберут ребенка. Она никогда не назначала себе время приема раньше четырех, потому что не успевала собраться. Другой участник, по имени Билл, так боялся приступа спонтанной эрекции в общественном месте, что зимой и летом носил толстое шерстяное пальто. Но стоило ему завести роман (что случалось довольно часто, потому что он постоянно торчал в «Тиндере»), он начинал переживать, вдруг у него не встанет. Что, конечно, было самосбывающимся пророчеством. Дженни переживала из-за того, что переживает по слишком многим поводам. В конце концов в мире ведь миллионы людей, которым живется гораздо хуже, чем ей, – у нее был прекрасный муж, а работала она дизайнером на фрилансе, – так чего же она постоянно из-за всего волнуется?
Мысли о группе разогнали последние остатки моей паники. Я не одна такая. По всему миру полным-полно людей, которым трудно выйти из дому, назначить прием у врача, удержаться на работе. Людей, изо дня в день ведущих борьбу с незримыми демонами. Боже мой, до чего же эти битвы изматывали! Какую вызывали досаду! Сколько ни ходи на терапию, тревожность никуда не денется, неизменно будет следовать, точно тень, за тобой по пятам. И единственный путь вперед – найти в своем унылом ничтожестве хоть крохи смешного. Кстати говоря о том, что надо найти, – надо бы поискать Джобина.
Это не заняло много времени. Он стоял перед выходом на улицу с парой бумажных тарелок в руках и лихорадочно озирался по сторонам. При виде меня он весь так и обмяк от облегчения.
– Где ты была? Все в порядке?
– Вполне. Просто там слишком уж людно.
Я повела его за собой к ступенькам, он протянул мне тарелку. После панических атак мне всегда хочется сладкого.
Джалеби – пропитанные сахарным сиропом горячие, хрустящие спиральки сладкого теста, поджаренного во фритюре, – не разочаровали.
– Майя, прости, – внезапно произнес Джобин.
– За что?
– Надо было мне спросить. Твоя мама тоже терпеть не могла толпу.
– Не бери в голову, я сама должна была предупредить. Кстати говоря, Джобин, сколько тебе лет?
– Тридцать три.
– На четыре года старше меня. Ты должен ее помнить.
– Ну разумеется. Она была очень славной. Кормила всех бездомных…
– Да, да. Но она когда-нибудь, не знаю, казалась расстроенной?
– Все время от времени расстраиваются.
– Когда я была у вас в гостях, то тоже кое-что вспомнила. Как ем аппамы. А мама на меня даже не смотрит. У нее был такой несчастный вид.
– Я такого не помню.
– Наверняка бывали и другие случаи. Ты же наверняка что-то видел?
Он прятал глаза.
– Прости. Я тоже был совсем мальчиком – и взрослые дела меня не интересовали.
В первый раз за все это время он тоже, похоже, занервничал.
– Джобин, ну пожалуйста.
– Кажется, я припоминаю, что настроение у нее иногда гуляло – вверх-вниз, – наконец произнес он.
– И насколько вниз?
Джобин пожал плечами. Я с трудом сдерживала желание хорошенько его встряхнуть.
– Со слов папы у меня сложилось впечатление, что счастливей нее во всем мире никого не было.
– Ну разумеется, он вспоминает только самые лучшие моменты.
