Вот и сегодня я лежал и думал. Обо всем. Этим меня заразил, кстати, Джим — раньше я жил проще. А сегодня я начал вспоминать, как я жил, правильно ли собираюсь поступать. Стоило ли сказать Джиму всю правду? Ведь он мог спросить, но не спросил… Правда штука очень неоднозначная. Стоит ли человеку, вообще человеку знать всю правду? Вот, например, живешь ты, совсем еще молодой, мальчик, который стал уже парнем и рано или поздно станет мужчиной. И вот тебе всю жизнь говорят, что твой папа был военным летчиком и был на войне. У вас дома есть его летная форма, и фуражка с кокардой, и модельки самолетов, и фотография, где папа в этой самой форме, вместе со своими друзьями стоит на фоне огромного бомбардировщика. А потом ты дорастаешь до определенного возраста и вдруг узнаешь, что твой папа, правда, служил в военной авиации, и действительно был во Вьетнаме, но сам не летал, а только обслуживал самолеты. Форму он надевал только в увольнительные, чтобы клеить местных девчонок, а по аэродрому в основном бегал с канистрами в синем замасленном комбинезоне. Правда, папа сумел наладить небольшой бизнес по продаже этих самых канистр с горючкой и маслом местным барыгам. Зарабатывал немного, но стабильно, ни разу не попался и когда через три года вернулся домой, то смог сам открыть маленькую автомастерскую. А еще через некоторое время, немного поухаживав, женился на твоей маме, затем открыл опять же небольшой магазин автозапчастей, затем родил тебя и пытался воспитывать, оболтуса, как мог, потом еще магазин, на это раз уже продуктовый, мама за кассой, затем вы переехали в другой дом, побольше, и так далее…
А герой-летчик, самый что ни на есть настоящий — командир экипажа, весь в орденах, любимец девушек и их мамаш, теперь валяется в лохмотьях между бензозаправкой и автомагазином твоего папаши и просит милостыню, когда не спит пьяный, уткнувшись в тротуар. Потому что тогда, в 70-м, он смог, в отличие от своего напарника, выпрыгнуть из горящего самолета. Правда, его на земле потом поймали гуки и провели небольшую экскурсию под дулами автоматов по местам падения его бомб с напалмом. Обгоревшие женщины выли, кричали и протягивали ему что-то похожее на поломанных черных кукол. Он не сразу понял, что это не куклы. И ему надавали их целую охапку, так, что он не смог больше нести и свалился с ними на дорогу. Через два года его обменяли, и он тоже вернулся домой, героем. А еще через несколько лет он спился и теперь аэродром базирования у него справа от крыльца магазина и твой папа с ним уже не здоровается, когда приезжает на работу на новом «бьюике».
И теперь ты хочешь сказать, что твой отец не вправе говорить, что он бывший летчик? А ты не хочешь быть сыном такого «летчика», а предпочел бы быть потомком этого, настоящего? Но, к сожалению, ты бы не смог им стать, даже если бы мог выбирать. Во-первых, этот бывший капитан с тех пор боялся физически прикасаться к детям. Но он какое-то время еще мог прикасаться к женщинам, точнее они разрешали к себе прикасаться, и поэтому, чисто теоретически, ты мог бы быть зачат. Но твой возможный папаша сбежал бы сразу, как только услышал бы новость о твоем скором появлении на свет. Либо твоя возможная мамаша выгнала бы этого горе-летчика за постоянные пьяные дебоши. А так как твой, опять-таки возможный, отец, настоящий летчик и герой войны, был только героем войны, но никак не героем тыла, то предпочитал он женщин легких и быстрых. Любая из которых, поняв вскоре, что этот пасьянс не раскладывается, скинула бы карты, даже не сказав «пас»: капитана, если еще не сбежал сам, — за дверь, тебя, заведшегося где-то внутри, — выскоблить, если вдруг поздно, то отписаться еще в роддоме и вперед, покорять новые города, забыть старое и встретить, наконец, свое, так долго ожидаемое и выбарываемое женское счастье.
Так что у тебя не было ни единого шанса стать сыном настоящего летчика, а была единственная возможность стать сыном своего отца, и ты ее не упустил! Поэтому не надо сердиться на папу, если он не всегда говорит правильную правду — возможно, он ее заслужил, такую. Ну, а если ты говоришь правду, то это вовсе не означает, что ты прав, кроме правды ведь есть еще и справедливость, подумай об этом.
Я поймал себя на мысли, что снова начал разговаривать сам с собой, причем делая это уже практически во сне. Я повернулся на бок, как бы сменив граммофонную пластинку в автомате с мыслями-снами, закрыл глаза и почти сразу заснул.
Глава одиннадцатая
Прошел год. Я сидел на веранде нового трехэтажного особняка, которые некоторые впечатлительные личности могли бы даже назвать дворцом, и пил латте. Внизу жила сильно разбухшая деревня, которую все те же восприимчивые натуры могли смело именовать небольшим городком. Все мужское население, прознав, что теперь здесь есть постоянная работа, за которую не только кормят, но и платят, вернулось к своим глиняным гнездам. Но рабочих рук все равно не хватало, поэтому со всей округи понаехало еще семей. Налепить новых домиков им оказалось раз плюнуть, растереть и сверху — пару веток. Рабочих же, оставшихся здесь еще со строительства железной дороги, размещали поначалу в палатках, а затем выстроили для них просторнейший барак с нарами, кадкой с водой и всеми прочими удобствами во дворе.
В поле хоть и работало безустанно три комбайна, ручной работы все равно хватало. Тем более, что железные лошади из-за жары часто ломались и тогда приходилось выгонять в поле всю имеющуюся в наличии рабсилу — жать урожай. А иногда я просто давал возможность комбайнам отдохнуть, а людям поработать, чтобы они не чувствовали за собой вины, что получают зря зарплату и паек. Для безопасности работ и поддержания необходимого порядка на производстве пришлось завести свою небольшую армию — в этих местах это модно. Численность была небольшой, всего пару десятков штыков, зато все отборные — в основном белые, в основном из бывших военных и главное, что не все в розыске.
Поле по периметру было огорожено колючей проволокой, на въезде — ворота и вышки, патрули по внешнему периметру, получился такой себе натуральный концлагерь с ботаническим уклоном. В России, правда, такие штуки называли почему-то колхозами. Впритык к полю был выстроен небольшой навес для упаковки просушенной продукции в тюки, и паровозик Барнса исправно возил туда-сюда пять закрытых вагонов. Наоми в Порту рулила небольшим офисом по оптовой продаже «табака-сырца» в Штаты. Командир таможенников получал раз в месяц коробку из-под обуви, но не со штиблетами, а с тугими хрустящими пачками и не задавал лишних вопросов. Начальник порта получал точно такую же коробку с идентичным содержанием по тому же расписанию и был ровно в той же степени нелюбопытен к нашим делам. Шефы полиции и погранслужбы Порта получали по половине такой коробки каждый, просто как знаки внимания и уважения с нашей стороны. Груз уплывал по назначению, вовремя и всегда без проблем. Как там его, на той стороне океана встречал Майки, — это было уже не моей заботой. А через месяц прилетал курьер с двумя объевшимися чемоданами. Но очень быстро мы смогли наладить отправку партий каждую неделю, так что скоро и чемоданы стали прибывать обратно более часто. После того как я платил по всем счетам и раздавал зарплату — кому в коробках, а кому в жменьках, то оставалось еще очень много, очень. Практически сразу стала проблема, где хранить чемоданы. Я самостоятельно (в таком деле нельзя было доверять никому) вырыл погреб под полом свой комнаты, в бывшей миссии, для хранения уже не таких полных, после всех расходов, чемоданов. Рыл по ночам, а днем приказал высаживать цветы в больших кадках, причем землю в них я засыпал самостоятельно. Конспирация была не хуже, чем в «Побеге из Шоушенка», и вскоре подвальчик был готов, чемоданы плотненько, но радостно разместились в нем, а я начал спать спокойно на своей кровати, зная, что незаметный лаз в сокровищницу был аккурат под ней и без моего ведома в него не проникнут даже кроты в поисках Дюймовочек. Меньше повезло цветам в кадках, засохшим через неделю, но это были запланированные потери, главное, что они выполнили свою отвлекающую миссию. Довольно скоро моим чемоданчикам стало становиться тесно в их убежище и я, поняв, что большая часть из них недостаточно просто плотно набита, потратил полночи и две свечки на то, чтобы уплотнить одни и освободить полностью другие. В результате у меня получилось шесть полностью пустых чемоданов и некоторое свободное место в погребе. Но тут же возникла проблема, куда деть пустые чемоданы, чтобы эти подозрительные и любопытные людишки ничего не заметили. На следующий день был объявлен выходной и праздник в честь моего прошедшего уже давно дня рождения. Барнс быстренько смотался в магазин за полторы сотни миль и вечером начался небольшой банкетно-фуршетный сабантуй с применением салюта — того самого, который слишком поздно нашли на предыдущем празднике. Вот только беда — от фейерверка загорелся небольшой сарайчик, и как в него могла попасть ракета? Я не мог этого объяснить, знал только, что в том сарае сгорело еще шесть пустых кожаных чемоданов и что все следы были заметены.
