которое сражается против большевиков. А мы его в расход? – не унимался Анненков.
– И что вы предлагаете, мичман? Сдать ему государя и самим сдаться на милость Сибирского правительства? – раздражался Бреннер.
Каракоев и Лиховский молчали.
– Я предлагаю … взять с поручика Хлевинского слово чести и отпустить, – сказал Анненков.
– Господи, Леонид! – отмахнулся Бреннер. – Ну вы же не ребенок, в конце концов!
Подошел повар Харитонов.
– Господа, прошу за стол! И его величество велели также и этого взять с собой, пленного.
Для четверки стало откровением, что государь вообще знает о пленном.
– Нет, этого нельзя делать, – сказал Бреннер. – Я сейчас пойду к государю …
– Его величество предвидели, что вы так скажете, и велели передать, что надо выполнить их волю беспрекословно.
Четверка и Хлевинский вошли в большую комнату, когда семья уже сидела за длинным столом, составленным из нескольких. Повар Харитонов и лакей Трупп прислуживали. Хлевинскому не сказали, куда его ведут, и он в оцепенении смотрел на царя, на великих княжон, на наследника. Он искал их и не верил, что найдет, и вот нашел …
Николай нарушил молчание:
– Ваше имя, звание?
Хлевинский сглотнул и отрапортовал:
– Поручик Хлевинский Восьмого уланского Вознесенского Ея Императорского Высочества Великой Княжны Татьяны Николаевны полка, ваше величество!
– Таня, у нас в гостях твой подшефный, – сказал Николай.
– Здравствуйте, поручик, – сказала Татьяна.
– Здравия желаю, ваше императорское высочество!
– Садитесь, поручик. И вы, господа, прошу садиться, – сказал Николай.
За столом было пять свободных мест. О пятом стуле для пленного уже заранее позаботились. Хлевинский медлил, и Бреннер слегка подтолкнул его в спину.
– Помолимся, – сказала Александра Федоровна, когда все расселись, и прикрыла глаза.
То же сделали и Николай, и дочери, и наследник. Четверка и Хлевинский опустили головы. Каждый молился про себя.
– Ну что ж, господа. Прошу откушать, чем Бог послал, а Иван Михалыч приготовил, – сказал царь и принялся за суп.
Все ели с аппетитом, только Хлевинский не притронулся к еде.
– Ешьте, поручик, не стесняйтесь, – сказала Александра Федоровна. – Наш Иван Михайлович прекрасно готовит. Он умудрялся даже в заключении у большевиков изобретать для нас что-нибудь особенное.
Поручику явно было не до еды, но он подчинился и через силу проглотил пару ложек супа.
– Расскажите о себе. Какими судьбами вы здесь? – спросил Николай.
– Я, собственно… – Поручик сжимал ложку до белизны пальцев, и лицо его было так же бледно.
Все смотрели на него.
– Поручик Хлевинский прибыл, чтобы арестовать ваше величество, – безжалостно пригвоздил Бреннер.
– Это правда? – спросил Николай с интересом.
– Не совсем так, ваше величество, – выдавил Хлевинский. – Временное Сибирское правительство поручило мне выяснить ваше местонахождение …
Но Бреннер снова откомментировал:
– У поручика найден приказ, подписанный председателем Временного Сибирского правительства, об аресте вашего величества.
– Мне было приказано найти его величество, а про арест я ничего не знаю, – в отчаянии пробормотал Хлевинский.
– Предполагаю, что молодцы вроде вас с такими приказами ищут государя по всей Сибири. Я прав, поручик?
– Не могу знать, по всей ли Сибири, но не я один – это верно. – Хлевинский страдал.
– Оставим это, – сказал Николай. – Вы были на фронте?
– Так точно, ваше императорское величество! – Хлевинский обрадовался смене темы. – С первых дней войны и до февраля семнадцатого!
– И все поручиком?
– Два раза дошел до ротмистра, и два раза разжаловали.
– За что?
– Первый раз в пятнадцатом году ударил по лицу дивизионного командира. Он бросил кавалерию на немецкие пулеметы безо всякого резона. От моего эскадрона десять человек в строю осталось.
– Мерзость… – сказал Николай. – А второй раз?
– Это уже после февраля семнадцатого. Отказался отступить с занятых позиций по приказу комиссара Временного правительства.
– Да вы бунтарь, поручик. Впрочем, на мой взгляд, в обоих случаях вы были правы. Если бы мне было известно в пятнадцатом году о вашем демарше, я бы восстановил вас в звании. Тогда меня самого еще не разжаловали.
Поручик Хлевинский встал и вытянулся. Он хотел что-то сказать, но не смог – боялся, что голос подведет и сорвется.
– Садитесь, поручик, садитесь, – сказал Николай. – Выпейте водки.
Лакей Трупп, стоявший за спиной царицы, налил Хлевинскому водки, тот выпил залпом.
– Расскажите нам, что там в мире. Где красные, где белые? Как себя чувствует Сибирское правительство? Мы тут давно уже газет не читали.
– Не могу знать, ваше величество. Сам давно газет не видел.
Хлевинский сидел, низко опустив голову. Вдруг снова встал.
– Ваше императорское величество, позвольте мне удалиться … туда, где мне определено будет место.
Николай посмотрел на Бреннера, потом на Хлевинского и тоже встал.
– Разумеется. Но, с вашего позволения, я хотел бы переговорить с вами с глазу на глаз.
– Почту за честь, ваше величество, – пробормотал Хлевинский, и они вышли, провожаемые настороженными взглядами четверки.
Великие княжны грустили над своими тарелками. Алексей дремал, уткнувшись в плечо доктора.
– Иван Михайлович, превосходный суп, – сказала Александра Федоровна. – Подавайте жаркое.
Аудиенция царя и поручика длилась недолго. Минут через пять Николай заглянул в избу и вызвал Бреннера.
Во дворе стоял Хлевинский, торжественный и печальный, как памятник поэту. Царь сказал Бреннеру:
– Капитан, поручик дал мне честное слово офицера, что никто не узнает о нашей с ним встрече. Верните ему оружие и лошадь. Он переночует здесь на правах гостя и уедет утром.
Бреннеру ничего не оставалось, как сказать:
– Будет исполнено, ваше величество!
– Пойдемте за стол, – сказал царь. – Иван Михайлович подает жаркое из телятины.
Царь ушел в дом. Бреннер и Хлевинский посмотрели друг на друга. В наступающих сумерках нюансы мимики уже не различались, и обоим оставалось полагаться только на интонации голосов.
– О чем вы говорили с государем? – спросил Бреннер.
– О смотре нашего полка в тринадцатом году. Были Татьяна Николавна и Ольга Николавна и сам государь.
– Мне вы тоже должны дать слово офицера, что никому не расскажете о встрече с государем.
– Ничего я вам не должен, капитан, – сказал Хлевинский. – Государь дал мне честное слово, что больше не занимается политикой, что единственная цель его теперь – спасение семьи …
Бреннер не поверил своим ушам.
– Государь дал вам честное слово?
– Да, слово императора, и я ему верю …
– Что?! Вы забываетесь!
– Оставьте, капитан. Мы оба знаем, что государь обманывал нас, всю Россию обманывал … Но сегодня я ему поверил. – В голосе Хлевинского слышалась такая тоска, что Бреннер передумал бить его по лицу.
Помолчав, Хлевинский добавил:
– У этого письменного приказа есть негласное устное дополнение: если государя не удастся доставить живым, надлежит ликвидировать его на месте.
– Это правда? – не поверил Бреннер.
– Опять вам нужно мое честное слово?
– Вы
