ей не пара. Она вон даже в обычные дни ходит нарядная, словно в праздники».
Недаром по вечерам, когда девушки и парни окрестных илемов сходятся на гулянье за околицей, сын Топкая Ямбатыр вертится возле нее. Сын богатея собой парень невидный, на лицо некрасивый, но разодет всегда как жених на свадьбе: кафтан суконный, на ногах новые сапоги из лосиной кожи, смазаны чистым дегтем, в кармане позвякивают деньги. Отец у Ямбатыра — мужик скупой, железный горох, как говорят марийцы, у него зимой снега не выпросишь, жене и сыну полушки не даст. Но сынок, видать, ловок, подглядел, где отец прячет деньги, и потаскивает помаленьку.
«Когда в деревне для девушки есть такой богатый жених, нечего батраку-бедняку думать о ней», — решил Акпай, но сердцу не прикажешь: не идут из головы думы об Актавий.
Вечером Акпай пришел на гулянье за околицу.
Актавий подошла к нему, встала против него и, приплясывая, пропела:
Передо мною милый мой,
Передо мной любимый мой…
И тогда поверил Акпай, что девушка не смеется над ним, что мил он ей. С того дня не стало у парня другой мечты, как заработать денег, выбиться в люди и жениться на Актавий. Но тут вскоре забрали его в лашманы.
Обо всем этом вспомнил Акпай и с замирающим сердцем ждал, что скажет ему Мендей.
Солдат вздохнул и глухо проговорил:
— Об ней больше не думай. Польстилась она на богатство, вышла замуж…
— За кого?
— Вот уж год, как Актавий жена сына Топкая — Ямбатыра.
Акпай застонал, в глазах у него потемнело.
— У каждого своя дорога, — продолжал Мендей. — Но и мы не пропадем. Великое дело начинаем. Сегодня же с народом надо поговорить.
Акпай согласно кивнул головой, но на сердце у парня было тяжело.
Горьким известием встретила ты своего сына, родная сторона!
Зимою правительственные войска разбили Пугачева под Оренбургом. Но напрасно обрадовались царицыны генералы победе, считая, что восстание подавлено окончательно. Из-под Оренбурга Пугачев ушел на Урал. Там в его армию влились новые силы: заводские рабочие, башкирские и марийские крестьяне. Новая могучая рать поднялась на борьбу. В начале лета Пугачев с многочисленными своими отрядами вышел к Каме.
Перейдя Каму, пугачевцы с боем взяли Сарапул, Мензелинск, Елабугу и Заинск. К повстанцам присоединились русские рабочие Ижевска и Воткинска.
Как вешние ручьи, которым нет числа, вливаются в реку, так шли к Пугачеву мужики и рабочие — русские, удмурты, татары, коми-пермяки, марийцы и чуваши. Разгорающееся восстание, словно буйный вихрь сокрушало все на своем пути. Чуя приближающуюся беду, помещики и чиновники Казанской губернии, бросив все, убегали в другие губернии. Казанский генерал-губернатор Брант перебрался на жительство в Козьмодемьянск.
Вот в какое время вернулся Акпай в родные места. Провожая его на Волгу, Пугачев сказал ему:
— Я иду на Казань, поднимай мне в подмогу своих сородичей-марийцев. Ведь и им не очень-то сладко живется под Катькой. Надеюсь на них. Возьмем Казань, откроется нам дорога на Москву и Петербург.
БУНТ
Когда совсем стемнело, Акпай и Мендей вошли в деревню. Кругом тихо. В небе сверкают звезды.
Пройдя две крайние темные избы, они остановились у третьей маленькой и низенькой избушки, в окошке которой пробивался слабый свет.
— Стой, прежде надо разузнать, кто там, — остановил Мендей товарища и приложил ухо к стене.
Акпай тоже прислонился к бревну. Изба была сложена из тонких бревен, к тому же вся в щелях, заткнутых кое-как мохом и тряпками. Поэтому все, что говорили в избе, было хорошо слышно.
— Нынче хуже, чем вчера, — слышался один голос, — только и ждешь новой беды и горя… Когда же кончится такая жизнь?
— Э-э, никогда не кончится, — ответил другой голос. — Бежать надо в чужедальние края, к башкирам.
— Да, да, на Белую, к башкирам, — подтвердил третий.
— Там, говорят, жизнь тоже вроде нашей, — возразил первый. — Видать, так уж суждено нам страдать всю жизнь…
— Будешь всего бояться и плакать, конечно, проведешь весь свой век в горестях, — произнес знакомый твердый голос, и Акпай узнал кузнеца Тоймета. — Пора вспомнить подвиги старых патыров, и самим встать против врагов. Так оно будет вернее.
— Дело говоришь, — поддержал кто-то Тоймета. — Намедни встретил я одного юшутского марийца, Келдывая, он говорил, что тот, кого называют Чолкопом, уже перешел Каму.
— Не Чолкоп, а Пыкачоп, — поправил Тоймет. — Только он не Пыкач, а царь Петр. Он хотел дать мужикам свободу, наделить всех землей, а жена его за это задумала его убить. Катерина-то очень уж погулять любит, и вот испугалась, ежели он землю раздаст, то и погулять ей будет не на что. Поэтому она и велела своим любовникам прикончить муже законного. Но Петр Федорович проведал об этом злодейском умысле и скрылся. Двенадцать лет ходил он по Руси, храня в тайне свое имя и звание, теперь же, когда увидел своими глазами народное горе, решил объявить, кто он такой есть, прогнать Катерину, и самому сесть на трон родительский.
— Хорошо бы ему удалось, что замыслил. Среди народа ходючи, уж он-то поймет наше горе.
— А я слышал, что он не царь, а вор какой-то, — послышался еще один голос из угла.
— Ложь! — возразил Тоймет. — Кто только тебе, Яныш, такое наврал?.
— Да слышал от людей, которым можно верить. Которые богу служат…
Далее Акпай с Мендеем разобрать ничего не смогли, потому что поднялся шум, крик.
Мендей поднялся на крыльцо, постучал в дверь. Разговоры в избе сразу оборвались, наступила прямо кладбищенская тишина.
Кто-то прошел через сени, остановился у двери и спросил:
— Кто там ходит!
— Дедушка Эшплат, это я, Мендей.
Стукнул засов, дверь открылась.
— Здравствуй, Мендей, — сказал Эшплат и кивнул в сторону Акпая: — А это кто с тобой?
— Акпай. Наш, деревенский.
— Акпай? — оживился дед Эшплат. — Я-то сразу и не узнал. Говорили, что пропал, помер…
Эшплат провел Мендея и Акпая в избу.
В тесной избе собралось человек десять. Большинство сидели прямо на полу. Возле печи на деревянной скамейке, над корытом с водой стоит железный светец. В нем горит березовая лучина, бросая колеблющиеся отсветы на лица.
Все обернулись и настороженно, с опаской смотрели на вошедших. Акпай понял, что соседи не узнали его. Конечно, узнать трудно: ушел он из деревни безбородым парнем, а теперь — мужик с густой бородой.
— Не бойтесь, — сказал Эшплат, — это же наш земляк, из нашей деревни.
Мужики зашевелились, удивленно переглядываясь.
— Не узнали? — засмеялся Эшплат. — Это же Акпай. Акпай, батрак Топкая.
— Акпай!
— А мы-то считали тебя погибшим…
— Рано нам погибать, — ответил Акпай, — пусть
