при случае и от других учеников (одновременно со мной обучались 5 человек) уверенного владения профессиональной терминологией. Он отличался развитым чувством юмора и мог настоять на терминологической точности даже в некоторых курьезных случаях. Участником одного из таких казусов стал В. Дерявко, по прозвищу Ды́ра, проходивший обучение у мастера М. Половинко. На одежном шкафу ученика красовалось написанное хозяином имя «Володя». Какой-то шутник дополнил его словом «Ды́ра». Случайно обратив внимание на надписи, Б. А. сделал Володе замечание о том, что «дыра́» на языке металлистов именуется «отверстием», а слово «дырка» в общении с токарями используют лишь малограмотные представители водостанции из числа сантехников. Затем, перечеркнув прозвище-приписку, выполнил новую надпись: «Володя Отверстие».
Возможно, этот произошедший при мне случай подтолкнул Володю к началу игры по созданию различных стилистических фигур, в том числе с использованием профессиональных терминов. Вскоре он предложил моему мастеру продолжить процесс правки имен собственных, в частности, написать на шкафу молодого токаря Землянского японский вариант его фамилии, которая будет звучать, как «Виктор Хата-Яма».
В другой раз он попросил Ревницкого, как председателя цехкома профсоюза, учесть при распределении путевок в дом отдыха, что работает в составе бригады с двумя бабками – передней и задней (так называются две крупные детали токарного станка).
Со временем между Володей и мною началась необъявленная игра «в переводы» с различных языков. Арбитром был Ревницкий. Из моих находок помню, что в переводе с казахского на карачаевский город «Бай-Конур» должен был именоваться «Дом-Бай». Положительную оценку мастера заслужил предложенный мною перевод с немецкого на китайский фамилии Блюхер. Он выглядел так: «Блю-Хер» – «Синь-Хуа».
Впрочем, непринужденное общение такого рода не мешало Борису Александровичу без каких-либо поблажек выполнять программу обучения и скрупулезно проверять качество получаемых мною знаний и навыков.
Надо сказать, необходимости торопить меня с усвоением программы у него не было. Я увлекся новым миром станков и обработки металла. В сравнении убогими инструментами (стертыми напильниками и тупыми ножовочными полотнами), которыми я пользовался на протяжении всей предшествующей жизни, новые возможности вызывали у меня восхищение. Мне нравились мощный гул станка, вид и запах ровно вьющейся стальной или фонтанирующей чугунной либо бронзовой стружки. Особое удовольствие вызывал процесс появления детали из куска проката или слитка.
Я с готовностью впитывал знания о видах резьб, допусках, посадках, скорости обработки различных металлов, особенностях проходных, расточных, резьбовых и отрезных резцов и способах их заточки. Наизусть знал виды твердосплавных пластин для токарных резцов, применявшихся в различных ситуациях. Это были лучшие в мире отечественные ВК8, Т15К6, Т15К10 и другие. Сейчас их покупают в Китае. Пару лет назад я прочел интервью «главного ваучера» А. Чубайса о попытках «воссоздать» (?) их аналоги на базе «Роснано». Процесс, по словам нано-руководителя, был на пути к завершению, когда выяснилось, что ниши мирового рынка твердых сплавов уже заняты конкурентами. Вопросы: 1) Надо ли изобретать велосипед? 2) Почему «успешный менеджер» не может переплюнуть конкурентов на мировом рынке? 3) Отчего он не может организовать сбыт пластин на рынке отечественном?
Задержки с применением знаний на практике не было, поскольку сплошь и рядом виды работ менялись в течение дня по нескольку раз. Пришлось обновить свои прежние знания в чтении чертежей. Однако в отличие от абстрактных школьных заданий, графические изображения деталей, которые следовало изготовить, воспринимались играючи. По-новому представлялись прикладные задачи из геометрии, необходимые для выбора режима резания (определение длины окружности, помноженной на число оборотов шпинделя и вытекающей отсюда скорости продольной или поперечной подачи).
Время от времени практика тыкала меня носом в пропущенные предупреждения учебника. Например, о возможной погрешности измерений детали, нагретой в процессе резания. Был случай со стальным валом, диаметр которого я «прослабил» на 2 сотых миллиметра, хотя по ходу работы дважды контролировал микрометром выбранную глубину резания. На какое-то мгновение этот «прокол» поставил меня в тупик. Однако затем стало понятно, что «сотки» ужались при остывании детали, которую я замерял без учета температуры. Ведь знал же о законе теплового расширения. Не сомневался, что он действует и на моем станке, но практическое подтверждение получил в неподходящий момент.
Впрочем, о нагревании деталей в процессе обработки периодически напоминало и другое обстоятельство. Мои ладони от постоянного вращения в них рукояток продольной и поперечной подач суппорта быстро приобрели вид и твердость промасленной подошвы. По этой причине, вынимая готовую деталь из патрона, я порой не сразу обращал внимание на то, что от руки идет дым. Боль от плавящегося на коже машинного масла доходила позже. Затем некоторое время кожа ладони выглядела так, словно ее разгладили раскаленным утюгом. В начале самостоятельной работы я чуть не поплатился левым глазом за нежелание пользоваться защитными очками. Отлетевшая от патрона мелкая стружка пробила роговицу и застряла в районе зрачка. Доставали ее сначала в заводской амбулатории, а затем в районной больнице. Глаз был здорово расковырян и долго ныл.
21 января 1959 года, сдав экзамен по теории и выполнив в отведенный срок квалификационную работу, я получил свидетельство № 671 на право «занимать должность (рабочее место) место токаря 4-го разряда». Всего разрядов в нашей тарифной сетке было 6.
По случаю окончания учебы одна из знакомых мамы, ориентируясь на изображение плакатного рабочего-передовика, пошила мне отличный полукомбинезон с помочами и накладным карманом на груди. Обновка выгодно отличалась от казенных комбинезонов с их необъятной шириной и карикатурно короткими штанинами.
Самостоятельная работа началась с изготовления нескончаемых потоков немудреных деталей: болтов, шпилек, гаек, валиков для цепей Галя, фланцев, звездочек, шестерен, штуцеров, ниппелей, масленок для шприцевания, роликов подвесной дороги и т. д.
Одна из простеньких (2-го или 3-го разряда) работ этого периода на несколько десятилетий стала моим личным памятным знаком – напоминанием о днях начала токарной карьеры. Это были 20 декоративных заглушек из чугуна, предназначенных для установки на вертикальные стойки перил моста через речку Адагум в районе 25-й школы и заводского парка со стадионом. Вероятно, заказ комбинатского ЖКО своей примитивностью вызвал скрытое раздражение мастера цеха Селезнева. Размеры деталей были указаны на бланке наряда. «Декоративную» часть заказчик отдал на откуп моей фантазии. С его согласия я придал видимым элементам яйцевидно-коническую форму. Впоследствии эти заглушки встречали меня на мосту по пути в парк или на стадион в течение многих лет: сначала в период работы на комбинате, затем во время приездов в отпуск. Они исчезли одновременно с мостом, парком и стадионом после спрямления излучины реки по инициативе комбинатских пакостников – «преобразователей природы».
В числе несложных работ, которые периодически доставались почему-то именно мне, было изготовление колес тележек для перевозки пакетов металла
