вопросов жизни русского государства и еврейский вопрос в его целом впервые после многих лет поставлен на очередь законодательной работы.
Правда, его далеко не забывали и в предшествующее время, его даже назойливо выставляли на первый план, подвергая евреев в жизни жестокой травле, в административном обиходе — беспрерывным угнетениям, в законодательстве — всесторонним ограничениям. Евреями пользовались, как громоотводом для разряжавшихся на сумрачном небе всенародного неустройства молний, стремились отвести на них нараставшее недовольство, выместить на них народные обиды.
Евреям тщательно закрывали доступ к просвещению, их отстраняли от общественной и государственной службы, во всех ее проявлениях; ограничивали в выборе занятий и местожительства; громадное большинство — массу заперли в перенаселенных городах и местечках черты оседлости, предоставляя им там вымирать от голода и болезней. То, что по отношению к другим являлось нарушением прав личности, прав имущественных, по отношению к евреям стало нормальным порядком существования. И как в экономическом отношении — масса доводилась до нищеты, а привилегированным группам всячески затруднялось существование, так в нравственном — евреев забрасывали грязью, стремясь унизить душу гнетом бесправия, позором бессильного перенесения обид. Не было того шага, который еврей мог бы сделать, свободно дыша; не было минуты в его жизни, уголка в его существовании, где бы кошмаром над ним не тяготело насилие, безнадежно отравляя то, что еще называлось жизнью.
И вот теперь собираются пересмотреть касающийся нас регулированный произвол и в известных пределах его видоизменить.
Мы не предугадываем результатов этого пересмотра: вне коренного изменения государственного строя России мы не можем рассчитывать на удовлетворение им наших запросов.
Тем не менее в эту минуту открытого проявления всех общественных требований и мы считаем своим долгом громко и недвусмысленно выяснить свой взгляд на наше положение, как евреев.
Мы заявляем, что считаем бесплодной всякую попытку удовлетворить и успокоить еврейское население какими-либо частичными улучшениями. Мы ждем равноправия. И не во имя того мы его ждем, что евреи при достижении его принесут остальному населению пользу или будут способствовать укреплению чьего-либо благосостояния, и не в благодарность за то мы желаем его, что наши братья проливают кровь на полях Маньчжурии, как они проливали ее и в предшествовавших войнах, и даже не на том основании мы его требуем, что можем выставить исторические доказательства своей многовековой жизни на территориях, входящих в состав государства российского. Мы требуем равноправности и равноподчиненности общим законам, как люди, в которых несмотря ни на что живо чувство собственного достоинства, как сознательные граждане современного государства. Мы требуем уничтожения тяготеющих над нами ограничений во имя элементарного достоинства человеческой личности, во имя основ культурного правопорядка.
И мы заявляем, что считаем несостоятельной всякую политику постепенного устранения тяготеющих над нами ограничений. Не признавая права давности за преследованием народа, мы не считаем, что продолжительность предшествовавшего угнетения давала основание для постепенности освобождения от него. То, чего мы хотим, не представляет суммы льгот и не может быть распределено на порции. Не об облегчении нашего существования идет речь. Облегчение может быть большим и меньшим, — речь идет о равноправности, а равноправность неделима.
Мы ждем уравнения нас в правах с русским народом; наравне и вместе со всеми народами России мы и будем устраивать свою судьбу, свободно развивая свои силы на благо государства и человечества.
И не как дела милости или великодушия мы этого ждем, и даже не только как дела политического расчета, но как дела чести и справедливости.
А. А. ГОЛЬДЕНВЕЙЗЕР. ПРАВОВОЕ ПОЛОЖЕНИЕ ЕВРЕЕВ В РОССИИ
I. Общая характеристика системы правовых ограничений. — II. Правовое положение русского еврейства накануне первой мировой войны. — III. Годы войны (1914—1917).
I
В конце изданного 20 марта 1917 года «Постановления Временного Правительства об отмене вероисповедных и национальных ограничений» приводится полный список ограничительных законов, подлежавших отмене. В этом списке значится 140 законов, извлеченных из разных частей двенадцати томов Свода Законов Российской Империи, — в совокупности эти законы могли бы составить целый «кодекс еврейского бесправия».
Эти ограничительные законы, разновременно изданные и плохо между собой согласованные, дали обильную жатву сенатских толкований и правительственных циркуляров: в комментированном издании «Законов о евреях» Я. И. Гимпельсона, вышедшем в двух томах в 1914—1915 гг., они занимают около тысячи страниц.
Политика русского правительства по еврейскому вопросу, нашедшая выражение в этой сложной системе правовых ограничений, поражает не столько своей несправедливостью или жестокостью, — этим в наше время уже никого не удивишь! — сколько своей бездарностью. В ней не было никакой последовательности, руководящей идеи и общей цели. Она была вызвана самыми разнообразными мотивами и преследовала самые различные, часто исключавшие друг друга задачи. В 1856 году Александр II повелел пересмотреть законы о евреях «в видах слияния сего народа с коренными жителями», а между тем и при нем и еще более при его преемнике законы о праве жительства приводили к обратному результату — не слиянию, а обособлению миллионного еврейского населения, насильственно сосредоточенного в черте оседлости.[14] Министерство финансов всеми средствами стремилось извлечь из евреев побольше дохода для казначейства, а в то же время министерство внутренних дел всячески стесняло их хозяйственную деятельность и этим искусственно понижало их платежеспособность для налогового обложения. Для оправдания правовых ограничений обычно ссылались на врожденные пороки еврейской расы, но все же любой еврей, не взирая на присущие ему пороки, автоматически получал равноправие в награду за притворный отказ от своей веры.
Неустойчивость и непоследовательность политики в отношении еврейства неоднократно признавалась самим правительством. Через сто лет после первого «Положения о евреях», изданного в 1804 году при Александре I, Комитет министров в Высочайше утвержденном докладе от 3 мая 1905 года подводит следующий итог этому вековому экспериментированию над живыми людьми:
«В отношении правительства к еврейскому вопросу не усвоено такого твердого, устойчивого руководящего начала, которое, будучи раз принято, проводилось бы уже вполне последовательно и ясно определило бы характер внутренней относительно евреев политики. Несмотря на обилие разновременно собранных материалов, вопрос этот и до настоящего времени представляется окончательно не разработанным и еще ожидает своего разрешения».
Среди мотивов еврейских правоограничений в России исторически первым и долгое время господствующим был мотив религиозный. Когда в 1563 году царь Иван Грозный завоевал город Полоцк и бояре спросили его, как поступить с полоцкими евреями, он ответил: «согласных креститься — крестить, а несогласных — утопить в реке Полоте».[15] В течение 18-го века было издано четыре указа о выселении евреев
