вышел человек невысокий, слегка полноватый, круглолицый, с тёмными пронзительными глазами, доброжелательной улыбкой. На нём был белый фрак и галстук бабочка. Аккомпаниатор сел за рояль. Никто не объявлял название песен или романсов. Певец это делал сам – кратко, сухо. Зал замер в ожидании. И вот он пропел первую фразу: «Мой костёр в тумане светит…» Сразу началась бурная овация. Люди выразили свой восторг и мгновенно затихли. Волшебный голос! По моей спине побежали мурашки.
Гром оваций сменялся глубокой тишиной. Я увидел, что Валентина записывает название песен. «Молодец», – подумал я.
Не уходи, тебя я умоляю, Слова любви сто раз я повторю, Пусть осень у дверей, я это твёрдо знаю, Но всё ж не уходи, тебе я говорю, —
пел певец своим неповторимым, завораживающим голосом.
Было уже заполночь, но публика не отпускала. Казалось, певец был безотказен. Но вот он замолк. Потом тихо заговорил:
– Нам пора расставаться. Я спою вам ещё три песни. Они родились здесь, в Магадане, на Колыме. Они посвящены этому краю, который стал моей второй родиной и который я люблю. «Магаданский вальс», – объявил он. Песня была замечательной. Я запомнил только две строчки:
«У Охотского моря гуляют ветра, а на сопках расселись туманы…» Потом прозвучали песни «Магаданский романс», «Магаданский ветерок». Свои колымские песни Вадим Козин посвятил тем, кто строил, долбил кирками мёрзлую землю, добывал под землёй уголёк.
Концерт закончился. Публика неистовствовала. Певец спел ещё одну песню, посвящённую женщине.
Женщина всегда чуть-чуть как море, А мужчины словно корабли. Женщины – особенное море, В нём лишь можно только утонуть.
Расходились по домам утомлённые, но с любовью и радостью в душе.
Последние песни были очень уместны и своевременны. Люди любили свой край.
Были среди них и такие, кто стал легендой, потому что посвятил свою жизнь расцвету края и благу людей.
Знаменитый на всю Колыму агроном Гутыдзе выращивал в парниках огурцы. Их было столько, что стали продавать в магазине. Для Крайнего Севера, с его вечной мерзлотой и отсутствием свежих овощей, это был королевский подарок. Картошка здесь продавалась сухая, но мы и ей были рады. Свежая картошка появилась позже, когда центральная колымская трасса достигла Якутии. Тогда с посёлка осенью снаряжали машины, собирали деньги и ехали покупать свежую картошку в Якутию, заготавливали на зиму. Понятно, что по цене она была золотая.
Гутыдзе завёл коров, детям стали давали молоко. Говорили, что грузин Гутыдзе выращивал виноград. Жаль, что я лично не был знаком с этой почти легендарной личностью.
У нас были друзья, с которыми приятно встретиться, пообщаться, порадоваться вместе интересным событиям. Нина немного округлилась. У неё теперь был свой гинеколог и детский врач. Вот так мы жили-поживали.
Встреча с другом
Я очень люблю начало марта на севере. Это ещё не весна, но уже подготовка к её приходу. Мне всегда казалось, что зима в марте мечтает уйти на отдых. Дни значительно удлинились. Большие морозы ушли. Солнце светило особенно ярко. Снег искрился, сиял. С непривычки опасно долго смотреть на его яркую белизну, можно ослепнуть. В это время особенно приятно кататься на лыжах с гор. Все неровности, кусты и стланик скрыты под снегом. Мы забирались на сопку со стороны Нового Кадыкчана. Здесь сопки были крутые, даже обрывистые. На вершине надевали лыжи и катились по пологому склону протяжённостью в несколько километров. Лыжня ровная, без единой помехи. Домой приезжали с Игорем на машине.
Однажды в выходной, после такой прогулки, я был безумно удивлён, обрадован своим гостем. Валентина в этот раз не ходила с нами на прогулку. Ничего не подозревая, я открыл двери, взглянул из прихожей в открытую дверь и обмер. Я был близок к потере сознания. За столом сидел Лёва, мой Лёва, мой друг, с которым столько было пережито в прошлом.
– Живой! – закричал я. – Лёва, мой дорогой, мой самый любимый друг, ты жив!
Мы бросились навстречу друг другу, обнялись и не могли разжать объятия. Я улыбался и чуть не плакал.
– Ох, Лёва! Как же я оплакивал тебя, когда очнулся, а тебя не нашел рядом. И нигде не было. Я думал, тебя расстреляли. А ты жив. Я так рад!
– Сердце моё! Я долго тебя разыскивал. От Людмилы знал, что ты жив. Но твой след терялся в Берлине. Я тебе всё потом расскажу. Потом, сейчас не могу. У меня сердце бьётся, как овечий хвост. Давай сядем.
Мы прошли и сели на диван. Я взглянул на Валентину. Она была в растерянности. Она не знала, что у меня есть такой друг. Она вообще не знала ничего о моём прошлом. Не расспрашивала, зная моё шаткое положение спецпереселенца.
– Я соберу на стол. Вы тут поговорите, – засуетилась она и ушла на кухню.
– Я искал тебя там. Но нигде не находил. Решил, тебя убили как еврея. А ты жив! Значит, это ты шептал мне прощальные слова, когда я раненый валялся в беспамятстве на телеге. А я думал, что мне просто почудилось.
– Да, я прощался с тобой, не зная, что выживу. Я ведь тоже был изрядно ранен. Но мог идти. А днём при мне расстреляли несколько евреев. Я понял, что меня ожидает. Заставят спустить брюки, увидят обрезание. Ссылка на армянина меня не спасёт. Я пополз не к колючей проволоке. Там были полицаи и немцы. Я полз в середину лагеря. Мне повезло. В одном тёмном месте я почувствовал, что лежит мёртвый. Через несколько метров – ещё один и ещё один. Притащил, положил их вместе. Вырыл небольшую яму. Подлез под эти трупы и затаился. Дело в том, что когда утром лагерь снимался с места, полицаи делали всем неподнявшимся контрольный выстрел в голову, чтобы не оставлять живых. Три трупа в одной куче их не заинтересовали. Они решили, что пленные сами стянули их в кучу, чтобы они им не мешали.
Так я остался жив. Ждал, когда наступит тишина и лагерь снимется со своего места. Выполз в лес. Попал в партизанский отряд.
Потом с нашей армией дошёл до Берлина. Ты знаешь, что еще до капитуляции Германии часть наших войск была срочно переброшена на восток. Я был среди рокоссовцев, мне довелось участвовать в разгроме Квантунской армии. Остальное расскажу чуть позже.
Жена моя вышла замуж. Я не возражал. Стал искать тебя. Случайно встретил Людмилу. Я думаю, это рука судьбы. Я гулял на Красной площади. Там, как всегда, стояла очередь в Мавзолей. Я не хотел подходить, у меня нет почтения к вождям. И вдруг увидел эту великолепную женщину
