больше десяти? — язвительно поинтересовалась мама.
— Двадцать пять, — ответил я за тётушку, — аспирин на десерт…
— Он от суставов, — отбрехалась тётя Ада вполне замирённо. — Вы закрыли мне весь свет… Читать не видно.
Как всегда неожиданно отозвался телефон.
Мы посмотрели на притаившийся в углу на буфете аппарат. Словно застеснявшись, он тренькнул ещё раз и смолк — трубку у себя взяла Инга.
— Ладно, — сказала мама, — идём, Лесик, прогуляемся перед сном. Что-то колет сердце. Так недолго и грудная жаба — не успеешь испугаться…
— Там дождик, — миролюбиво заметила тётя Ада, изучающая раздел «Весы-ребёнок».
— Мы возьмём с собой зонт, — ответила мама.
— Правильно, — поддержал её я, — и калоши.
— Для счастья? — несколько надменно поинтересовалась мама.
— Нет, поиграем в кораблик, — сказал я, — там у тринадцатого номера такой поток. Ниагара просто.
— Всю жизнь она там, один раз Алису чуть не унесло, — отметав мама. — Ну, пошли. Ада, я тебе постелила у себя, на кресле.
— Укутайтесь, — невнятно ответила тётя Ада и углубилась в Линду Гудман.
Дождь на улице иссяк и собирался с силами где-то наверху — над шпилями и колокольнями, в пустом, холодном октябрьском небе.
— Пойдём по бульвару пройдёмся, — предложила мама. — Я давно хотела с тобой поговорить.
— Мы говорим всё время, — попытался увильнуть я.
— Важно и слушать, согласен? — и мама цепко ухватила меня под руку. — Ты не думаешь, что заигрался в безделье?
— Думаю, нет, — легкомысленно ответил я. — Можно я брошу школу?
— С балкона? — спросила мама, явно заинтригованная.
— Нет, — ответил я свирепо, — в бездонную пропасть. И аспарагус сверху.
— А растение зачем? — встревожилась мама. — Такое жизнелюбивое, нарядное.
— Бестолковое оно какое-то, — сказал я, веселясь, — поэтому в пропасть.
— Смотри как бы самому не пропасть, — философски заметила мама, — были случаи.
— Это где? — тревожно заметил я. — На углу, у тринадцатого номера? Или в хлебном?
— На углу, — согласилась мама, — только у первого номера. У Зáмка Сальве. В войну мы там чуть не пропали…
Она помолчала. Ветер стряхивал с деревьев крупные капли. Я поёжился.
— Саша, — сказала мама, — ты захотел в ПТУ? Мне опять звонила Флора. Ты прогуливаешь.
— Я иду в медучилище, — гордо сказал я. — Через площадь, на троллейбус, десять минут, и я там! Плевать на школу и Флору Дмитриевну. Семь месяцев осталось потерпеть.
— Ты рассчитываешь попасть туда через окно? — поинтересовалась мама. — Или в виде дворника?
— С чего бы? — заподозрил подвох я.
— С твоими оценками по физике в дверях застрянешь — дальше не пустят, поймут, что вообще ни бум-бум, — с напускным равнодушием заметила она. — Вручат веник.
— Ну, наверное, — злобно сказал я, — далась вам всем эта физика! За лето подтянусь.
— Сколько раз? — поинтересовалась мама.
— Двести двадцать, — пробубнил я и решил сменить тему. — Так ты поедешь в Ленинград?
— Я бы посоветовала тебе поменьше плевать, — ровным я недобрым голосом сказала мама, — а то ведь проплюёшься, умник, тоже мне.
Она кашлянула, похмыкала и продолжила:
— Да, придётся ехать. Октябрь в Ленинграде — приятного, конечно, мало. Ветер этот, дождь с Балтики несёт. Темно. Но сделать ничего нельзя.
— На самом деле, — важно сказал я, — очень редко, когда вообще ничего нельзя сделать.
— Думаешь? — нехорошим голосом спросила мама.
— Иногда да, — честно ответил я. — А что?
— Видимо, короткие мысли у тебя, — ответила она. — Я, Лесик, вот что скажу тебе. Решил работать — работай. И даже без мозгов. Я не против. И медучилище — прекрасно! Будешь как тётя Ада, уважаемая профессия — медсестра-гость. А спекуляцию свою и фокусы оставь для выходных. Только внимание привлечёшь… лучше меня знаешь, чьё.
— А… — сказал я и осёкся.
— Давай возвращаться, — сказала мама, — скоро дождь пойдёт. В такую погоду хорошо сидеть в тепле, ещё князь Мышкин говорил.
— Ну, он идиот, — нашёлся я.
Дома нас встретила хмурая Инга.
— Мама! — решительно сказала сестра моя. — Нам надо поговорить.
Я поспешил вдоль коридора и чуть не наступил на чёрную тварь, валяющуюся на коврике.
— Куда ты?! — провопили мама с Ингой. — Ботинки сними! Грязь!
— Тороплюсь, — просипел я, — надо многое собрать. Постельное бельё, хрусталь, коврик…
Спиной я почувствовал недоуменные взгляды. Бася решила мяукнуть, видимо, чтобы привлечь к себе внимание хоть как-то. Тётя Ада с шумом явилась из кухни — лицо её выражало ужас.
— Это что же? — подозрительно спросила тётушка. — Это как? Хрусталь? При… при… приданое?
— Оно, — с шумом выдвигая ящики комода, ответил я.
— С чего вдруг? — поинтересовалась из глубин коридора Инезилья наша.
— С Костиком говорила? — отбился я. — Теперь маму на беседу зазываешь. Всё таинственно. Наверное, будут сватать. А приданое не сложено. Сорочки, рушнички, рюмочка, ложечка… Не готова скрыня.
— Сам ты скрыня, — бесцветно сказала Инга. — Ну что ты трещишь всё время? Можешь помолчать?
— Так что? — едва переведя дух, спросила тётка. — Ещё не того? Не замуж?
Мысль о незасватанной до сих пор Бобе и скороминущих её кавалерах грызла тётю Аду постоянно.
— Ты больше его слушай, — весело сказала мама, — он выдумает ещё и не такое.
— Ничего я не выдумываю, — рассердился я, — не говори мне больше это слово! Сказал же ведь — готовим ей приданое, значит, не зря. Мне было знание.
— Ну-ну, — радостно ответила мама, — в угол меня поставь ещё. Какой строгий, вы гляньте, слово ему не скажи. Я могу хоть предложение целое — у тебя будет ответ?
— Ну, ты же всё время отмахиваешься, — пробурчал я, развязывая ботинки. — Смысл что-то говорить.
— Дядя Саша звонил, — продолжила тираду заметно осерчавшая Инга, — у него там с девочкой из класса что-то. Освободилось место. Предложил мне съездить с ними в Ригу на недельку.
— За бесплатно? — быстро спросила тётя Ада. Мама вздохнула и зачем-то расправила зонт. Я задвинул ящики назад и закрыл шкаф. Бася потянулась и сладостно поточила когти об стену.
— Брысь! — рявкнули мы в четыре голоса.
Чёрная тварь умчалась.
— Рига! — сварливо сказала тётя Ада, — я так и знала. Едут к буржуям в гости.
— Да-да, — быстро сказал я, — будут спать в их буржуйской школе, в буржуйском классе, на буржуйских раскладушках. Смотри не сильно вертись там, — сообщил я сестре, — а то все буржуйство им обтрепешь. Взыщут потом.
— Иногда это просто невозможно, — церемонно сказала Инга и закрыла за собой дверь. — Болтун! — донеслось до нас.
— Это она спокойной ночи пожелала, — сообщил я тёте Аде, — вы не думайте.
— Коридор моешь ты, — припечатала меня мама и сложила зонт.
— Нет чтобы сказать что-нибудь по-настоящему приятное, — злобно буркнул я.
— Например? — мрачно спросила тётушка.
— Ляг, солнышко, отдохни, котик, — ответил я и стал развязывать шнурки. — Расслабь спинку…
— Вот же клоун! — фыркнула тётя Ада и удалилась в кухню, обронив листок из размышлений мисс Гудман.
— Как смоешь
