сообщила она. — Я всё найду сама, — и ушла к бару.
Возле меня остановились двое, парень с девушкой, чуть постарше нас с Гамелиной.
— Ну, я так и знала, — возмущённо говорила рыженькая девушка, — что билетов не будет. Надо обо всём думать мне! Всегда так…
— Мне обещали, — растерянно повторял парень в модном галстуке-«селёдке». — Мне пообещали, но что-то случилось.
Девушка огладила твидовую юбку и поправила ремень сумки на плече.
— С головой у некоторых что-то случилось, — ворчливо сказала она. — Слава, ну поспрашивай, в конце концов, может, есть лишний билетик у кого-нибудь.
— Это что? — возмутился молодой человек. — Ты хочешь, чтобы я попрошайничал? Цыганил?!
Девушка сунула руки в карманы жакета, было видно, как она сжала там кулаки.
— У меня есть лишний билетик, — сказал я.
Рыженькая быстро обернулась и взяла меня за рукав.
— Ой, как хорошо, — обрадовалась она. — Продадите? Я бы так хотела фильм просмотреть.
Молодой человек состроил грозное лицо и навис.
— Девушка со мной, — сурово выговорил он, я различил у него на галстуке булавку с жемчужинкой, явно переделанную из швейной.
— Ненадолго, — мрачно ответил я и повернулся к рыжей. — Вообще-то у меня их два, билета в смысле, — сказал я. — уступлю за десятку.
— Слава, — потребовала девушка. — Расплатись быстренько, а то вон уже кто-то потрухает, сейчас уведут из-под носа, пока ты возишься.
Юноша с булавкой ткнул мне червонец. «Кем-то» оказалась Гамелина, с двумя стаканами сока.
— Остался только берёзовый, — хмуро брякнула она. Я уже просила-просила: «Дайте лучше воду из-под крана», — говорила. Так она, собака, ответила, что вода бесплатная внизу, в туалете… А ты, что тут делаешь?
— Людям помогает, — весело ответила рыженькая девушка.
— И спекулирует, — прибавил её расфрантившийся спутник.
— Слышишь ты, селёдка с булавкой, — сказала суровая Гамелина. — Не нравится, не бери. Подумаешь, тоже мне.
— Нет-нет, — заторопилась девушка, — ему всё нравится. Это он так пошутил. Неудачно.
Я допил липкий сок и отставил стакан на подоконник. Мы пошли в зал.
— Дай я устроюсь поудобнее, — прошептала Аня, как только погас свет, — руку подложи. Столько слышала об этом фильме. Говорили, они там чуть не замёрзли все, пока снимались. Там, на натуре. Настоящий горный монастырь нашли…
— Я даже книжку прочла, — донеслось слева. Рядом с Аней сидела пара из фойе.
— Ага, — радостно ответил я. — Я тоже читал, правда, в третьей копии. Офигенная вещь, — и хотел добавить, что не зря получила столько премий, но уснул, почти мгновенно.
… Она была всё там же — в саду Артиллерийской школы — и сидела под цветущей бузиной, на какой-то коряге. Ей докучали любопытные стрекозы. За прошедшие десять лет она ничуть не изменилась. Не дойдя до куста пару шагов, я остановился. Стрекозы затрещали жёсткими крыльями у моего лица. Во сне было лето, я был в сандалиях на босу ногу и льняных брюках. Она была невысока, худощава, рыжеволоса, одета в тон траве и листьям, лицо её было бледным, а губы очень светлыми, почти незаметными — казалось, на лице существуют лишь большие зеленые глаза, в обрамлении ресниц и теней от стрекоз.
Было душно, как бывает вечером в июне, перед дождем, бузина осыпалась тонкой пыльцой на её лицо, волосы, платье, не оставляя следов. Она внимательно смотрела на меня — я на нее, и время замерло… Она вздохнула, в ответ ей прошелестела бузина. Взмахнули раз-другой черные ресницы, новая стайка стрекоз вырвалась из-под рукава ее одеяния.
— Здравствуй, Тритан, — сказала она, голос у нес был хриплый. — Долго ждала этого твоего сна.
— Меня зовут по-другому, — ответил я.
Она опять вздохнула, отбросила со лба вьющуюся прядь темно-рыжих волос.
— Имена значат немного, — сказала она. — Важны истинные названия.
Я подошел поближе — пыльца от бузины, а может, от чего другого, окружала ее и куст — сердитые стрекозы сновали сюда-туда через границу из пылинок…
— Почему бы тебе не присесть рядом со мной? — спросила она.
— Там как-то неуютно, — заметил я, не рискнув приближаться к ней или к бузине.
— Вот как? — кашлянув, отозвалась она. — Неуютно? Почему?
— Там тень, — сказал я, утверждаясь в собственных подозрениях и пряча руки за спину.
— И такая дребедень… целый день, целый день, — выдохнула она. Пыльца взвилась смерчем и, перемежаемая стрекозами, окутала бузину. Она, однако, даже не шевельнулась.
— Так ты говоришь, тень? — спросила она, с ноткой утверждения в голосе.
— И не одна, — заметил я, отступая шажок назад и стараясь сделать это как можно незаметнее. Она поправила зеленый рукав — ни браслетов на запястье, ни перстней на пальцах — в общем, сверкать было нечему, но что-то блеснуло… Тут мне показалось, что губы её чуть изменили цвет, зарозовели…
— Ты так любишь книжки… — протянула она сладким голосом и сощурилась, словно сытая кошка у разгромленной норы.
— Разве это плохо? — с достоинством, хорошенько подпорченным опасениями, ответил я.
— Любить неплохо вообще, — произнесла она, наслаждаясь неподвижностью. — А хочешь, я пойду с тобой гулять? Позовёшь?
— Вам со мной будет неинтересно, — сказал я нервно, обнаружив за спиной не менее трёх десятков стрекоз, как бы просто так висящих в воздухе.
— Это бездоказательно, — заметила она, и бузина просыпала пыльцу, покачиваясь в знак согласия. — Мне интересно всегда со см… — последнее слово она так и не произнесла.
— Хотели сказать, со смертными, — уточнил я, ощущая, что тянет сыростью и заметив рядом с нею на коряге целую россыпь маленьких жаб.
Она поднялась, я отступил. Она поправила волосы. Кашлянула в кулак. Стрекозы ринулись к бузине, толкаясь в воздухе.
«Только не поворачиваться спиной!» — подумал я.
— Некоторые книжки я бы детям не давала. Все-таки рано. — сказала она без тени злобы или раздражения. — Ты разве меня не узнаёшь?
— Нет, будете богатой, — протянул я, откровенно паникуя и отступая лилипутиками к виднеющемуся неподалеку терновнику — выходу из Сада.
— Я не могу причинить тебе зла, — сказала она, и уголок её рта нехорошо дёрнулся. — Даже бы если хотела, не смогла бы.
Я прекратил отступление, и стрекозы сняли осаду.
— Да? — сказал я. — А так и не скажешь.
Она улыбнулась, блеснули меленькие зубы.
— Тебе разве не говорили о золотом правиле? — проговорила она и рыжие кудри её засияли победно в мареве бузинной пыльцы.
— А я ничего и не спрашивал, — утвердительно сообщил я и расстегнул сандалии.
— Вот ещё… — протянула она и поскользила вправо-влево, как рыбка в аквариуме, бузинная тень и стрекозы сопровождали её подобно шлейфу. — Я, что, похожа на вампира?
— Надо глянуть на зубы, — ответил я, подкатывая левую штанину брюк.
— Все свои, — ответила она и властно протянула руку. — Ну вот, мы наигрались, подойди ко мне, мальчик мой.
Я начал активно
