По тротуару то и дело проходят молодые женщины, я рассматривал их с удовольствием. Конечно, кроме них и всякие прочие, как самцы, так и престарелые, но инстинкт велит рассматривать только вот таких, и я рассматривал, привычно прикидывая на уровне подсознания, что и как с ними проделываю.
Платья и юбочки выпускают, как мне кажется, исключительно в стиле «Нагнись, детка!», то есть прикрывают спереди и сзади срамные места, как сказала бы моя бабушка, когда женщина стоит или идет. Но стоит ей нагнуться в магазине к нижней полке, опустить сумку на землю или даже поправить одеяльце в коляске ребенка, сразу во всей красе видны обе щели: обрамленный красивым кольцевым валиком анус и подкачанные красным гелем половые губы.
Против этих юбок не могут ничего сказать серьезного даже строгие борцы против нудизма. Женщины одеты пристойно, а что в какие-то моменты обнажаются какие-то места, то, извините, нужно именно присматриваться к ним, чтобы разглядеть. Это у вас, сударь, извращенные вкусы, ишь, куда глазеете! Посмотрите, сколько прекрасного вокруг: чистые скверы, цветы в вазах, мраморные плиты под ногами, прекрасные новые здания дивной архитектуры, фонтаны… а вы куда смотрите?
Дверь распахнулась ровно в восемнадцать, служащие хлынули через крыльцо деловыми муравьями. Большинство бросились к остановке общественного транспорта, теперь за пользование им еще и доплачивают, а Тамара вышла с опозданием на пять минут.
Я выскочил и распахнул перед нею дверцу. Она улыбнулась еще издали.
— Вы не изменились в манерах, Владимир.
— Спасибо, — сказал я.
— Хотя с виду возмужали.
— Спасибо, — повторил я. — А вот вам не могу ответить тем же. Вы ничуть не изменились. И не возмужали.
Она сдержанно улыбнулась:
— Спасибо. Вы стараетесь возмужать, мы — остаться… какими были.
Я усадил ее, закрыл дверцу и, обойдя машину спереди, сел за руль. В кабине уже повис запах легких духов, Тамара посматривала на меня искоса, в уголке глаза таится сдержанный смех.
— Это же сколько лет прошло? — спросила она. — Три?
— Больше, — сказал я.
Она ахнула:
— Неужели четыре?
— Пять, — ответил я. — Но как промелькнули… Одно могу сказать твердо, мы в самом деле внедрили новые правила. Теперь ничего нельзя убить вот просто потому, что захотелось. Ну, разве что муху или комара, но тех у нас пока нет.
— Но введете?
Я кивнул:
— Обязательно. Но когда-нибудь, когда объедимся сладким и люди восхотят негатива.
Она спросила с интересом:
— А они восхотят?.. Кстати, а почему вы поторопились выложить новость, едва я села? Теперь могу и уйти…
Я помотал головой:
— Не уйдете. Вон там, на заднем сиденье, ноут, у него загружена альфа-версия «Виртуальной Москвы». Я покажу вам и красивые виды, и ролики, и саму байму.
Она переспросила настороженно:
— «Виртуальная Москва»? Что, и там бедные зверюшки?..
— Зверюшки везде, — ответил я. — В самом городе действуют правила, защищающие животных, будь это свои петы или бродячие собаки, а за городом охотничьи зоны, где бродит дикое и злобное зверье… Все увидите!
Она сказала живо:
— Вы не могли бы перестроиться в левый ряд?
Дорога с разбегу проныривала под мостами, по которым, как деловитые муравьи, бегут большегрузные автомобили. Перед аркой моста сужение дороги, но, хотя идут в одну полосу, мы промчались достаточно быстро.
Слева проплыла странная башня, похожая на мечеть марсиан, вроде стилизованного космического корабля с острым носом боеголовки, потом уродливое здание справа, а напротив него — массивный дом с яркой надписью рекламы «Ереван Плаза» разделяет автомобильный поток надвое.
Я пошел на рискованный обгон, не выношу, когда передо мной маячит что-то высокое, загораживая обзор, затем проскочили через небольшой туннель, ненадолго ощутив себя спелеологами, из желтого света фонарей вынеслись в яркий солнечный день, после Крымского моста я повернул, ушли направо, здесь старые дома в боярском стиле, много лепнины, улочка узкая, потащились медленно, и только попав на бульвар, машины ликующе начали набирать скорость, разбегаясь в разные стороны.
— Нравится водить? — спросила она.
— Честно? — ответил я.
— Ну да, — сказала она с удивлением, — странный у вас вопрос…
— Почему же, — ответил я, — все правила этикета построены на том, что нужно говорить не то, что есть, а что нужно в данной ситуации. Потому официально я люблю водить, как и всякий мужчина, а также обожаю футбол, пиво и гладиаторские бои на ринге.
— А неофициально?
— Пиво не люблю, — ответил я, — разве что под настроение и в жару. К футболу равнодушен, гладиаторство и любой экстрим презираю. Насчет машины… дожидаюсь времени, когда по всем дорогам установят путевые датчики, как на стоянках. Я предпочел бы серфить в инете, чем держаться за руль и выискивать щели, куда бы проскользнуть.
Она повернула голову в мою сторону и посмотрела уже внимательнее.
— А вы изменились, Владимир. Не только внешне.
— Спасибо.
— Куда везете на этот раз?
Я сказал с уязвленной ноткой:
— Вы так говорите, словно я вас всю жизнь таскаю по злачным местам!.. Могли бы сделать вид, что рады знакомству с новым интересным человеком. Я сейчас для вас в чем-то новый и, возможно, полезный.
Она с прежней улыбкой покачала головой:
— У нас слишком разные области.
Быстро проехали памятник Гоголю, дальше движение замедлилось. Она с интересом рассматривала не столько свою сторону, сколько мою, где за массивной чугунной изгородью, невысокой, чтобы можно перешагнуть, прогуливаются по бульвару беспечные пары, кто-то выгуливает пуделя, кто-то сидит на лавочке и лопает мороженое, но главное, что все обнажены до пояса.
Бульварное кольцо вообще стало неофициальным местом, которое уже полностью под неофициальной юрисдикцией Go Topless Russia. Началось с инициативы студенток Литературного института, ее охотно подхватили, и вот теперь, хоть институт на каникулах, москвичи поддерживают прекрасное начинание.
Тамара сказала с интересом:
— Нравится?
— Еще бы, — ответил я искренне.
— Уверены, — поинтересовалась она со странной ноткой в голосе, — что это хорошо?
— Абсолютно, — сказал я, — на все сто! Начиная с пещерных времен, мы только одевались и одевались, пока не началась эпоха хай-тека. И вот тогда-то и пошел процесс обратный…
Она переспросила:
— Вы уверены, что есть связь?
— Прямая, — ответил я убежденно. — Линейная. Уже не только козе, но и блондинкам понятно, что ради безопасности общества гражданам придется все больше поступаться личными свободами, не так ли? В том числе и неприкосновенностью личной жизни.
— Ну… допустим.
— Бурные протесты, — сказал я, — против установленных камер на перекрестках стихли? Стихли. Нарушителей сразу стало меньше. И аварийность на дорогах резко снизилась. Стихают и крики тех, кто не желает, чтобы видеокамеры наблюдали за каждым их шагом в их квартирах и даже в туалете. Зато общество получает гарантии, что в туалете или в ванной тайком не мастерят разрушительную бомбу. А если вздумают мастерить, то спецназ вломится и всех повяжет еще в начале работы.
Она сказала медленно:
— А какая связь с этим плавным переходом к нудизму?
— Тотальное подсматривание, — объяснил я, — будет меньшим шоком, если человека приучить к мысли, что в его обнаженности ничего ужасного нет. В том числе и его собственной.
Она поморщилась:
— Не знаю, не знаю. Я все-таки не решаюсь… вот так, на улице.
Солнце блестит в задних стеклах машин, заставляя нас щуриться. Тамара опустила фильтр, мимо медленно проплыла вытянутая кверху каменная часовенка с позолоченной блестящей полусферой, из-за чего напомнила гордо поднятый фаллос.
Мы свернули в переулок, я деликатно втиснул машину между «инфинити» и «мерседесом».
— Здесь хороший ресторан, — объяснил я.
— Не вижу вывески, — сказала она.
— Он там, во дворе.
Она хитро прищурилась:
— Что-то для своих?
— Нет, — ответил я честно, — вход свободен. Но за количеством посетителей здесь не гонятся.
— Значит, дорогой, — сказала она.
— Юристы получают больше, — ответил я.
— Адвокаты, — поправила она. — А зверушки, которых мы защищаем, нам не оплачивают шикарные обеды.
Глава 4
Зал в старинном стиле, люстры с хрустальными висюльками, стилизованные светильники на стенах, массивные столы с резными ножками, все знакомо, только на смену тонкостенным бокалам пришли граненые из перестроенного стекла, и, когда в них льется струя красного вина, грани вспыхивают, как драгоценные рубины.
— Давно я здесь не был, — сказал я уныло, — уже и не узнаю…
