Никогда не было. Но сегодня всё. Наша мирная реальность с Глебом больше не существует. Он не идиот… Он знает. Догадался. Считал! Подслушал! Не знаю… Но он знает про нас с Серёжей.
Когда он паркуется во дворе, я сама выхожу, не дожидаясь, пока откроет мне дверь. Скинув в прихожей каблуки, сворачиваюсь комочком на кресле. Я вымотана и физически, и эмоционально. Закрываю глаза…
Глеб заходит следом. Открывает бар, наливает себе ром и залпом выпивает стакан. Делает несколько шагов по гостиной — от лестницы к кабинету и обратно.
Ну вот… Началось.
— Настя… Мои люди поговорили с Ольгой, — глубокий вдох.
Бедная Оля!..
— Скажи мне, Настя: я когда-нибудь тебя обижал?
— Нет…
— Быть может, я уделял тебе мало внимания? Был неласков? Мало заботился? Мало одаривал?
— Нет.
— Нет… — еще один вдох, в попытке вернуть самообладание.
— Бил? Принуждал? Изменял? Унижал?
Сглатывая отрицательно качаю головой. Разводит руками.
— Тогда я тебя просто не понимаю, Настя. У тебя есть всё… Я дал тебе всё!.. Благосостояние, верность, любовь! Свободу тебе дал, защиту!!! — рявкает он. — Чего еще надо-то тебе дуре было?
— Ничего. Я очень благодарна, — срывается мой голос.
Может, я и правда последняя тварь? Не знаю… Он во всем прав. Он дал мне всё. Я не имела морального права желать большего, приняв его помощь и защиту.
Несколько раз Глеб задумчиво кивает.
— Благодарна? Может, ты забыла из какой клоаки я тебя вынул?
Щёлкает пультом, включая плазму.
Моё сердце заходится от накатывающей панический атаки. Это был очень страшный момент в моей жизни. Страшнее, пожалуй, только похороны жениха, на которые меня не пустили.
Но я поднимаю глаза на плазму и смотрю. Заставляю себя дышать ровно. Я. Все. Сделала. Тогда. Правильно.
И я смотрю, как моя рука скользит в кобуру, доставая ствол.
Опять зажмуриваюсь на выстрел. Звука нет, но я его помню.
Глеб ставит на паузу.
— Перемотай, пожалуйста на начало, — прошу я.
— Ты не в себе?
— Пожалуйста…
— Зачем? — меняется он в лице.
— Ну ты же зачем-то включил?
В гостиной повисает тишина. Я вижу испарину на его лбу. Его потряхивает. Пирогены и алкоголь — это очень плохое сочетание.
Перемотав на начало, он запускает еще раз. Разглядывая меня как какое-то странное насекомое, которое видит в первый раз.
И я опять на экране стреляю в пах ублюдку. Он загибается. Я помню его вопли и хрипы.
Я третий раз вижу это видео. Но в первый раз у меня возникает вопрос: а зачем полковнику было снимать на камеру то, что там происходило? Угрозы, домогательства, изнасилование… Это же компромат. Кто поставил эту камеру? Зачем? Как запись попала к Глебу?
Пауза всегда включается на одном и том же месте. Когда мразь падает и глаза его закрываются. Он там еще живой… иначе, глаза бы остались открыты…
Встаю с кресла, подхожу к плазме.
Вглядываюсь в себя.
Веду по экрану пальцами.
— Девочка совсем была… глупая… потерпела бы тогда эти десять минут его мерзкого тела, может и оставил меня в покое.
— Не оставил бы, — жестоко. — Была бы и дальше его подстилкой.
Опускаю взгляд…
— Я хочу увидеть дальше. Его смерть.
Глеб гасит экран. Выдергивает флешку. Убирает карман.
Ясно…
— Я не забыла, Глеб. У меня много памятников этому событию. Один из них — ты. И… я подстилка… не отрицаю. Только теперь твоя.
Мне наотмашь прилетает пощечина. Оглушает так, что отлетаю к стене и в полубессознательное состоянии стекаю по ней вниз.
Лицо онемело, всё плывёт… дезориентированно поднимаю взгляд.
Он оседает передо мной на колени, его всего трясёт.
— Я же тебя люблю, дура… что ты творишь?.. — сжимает до боли моё лицо в ладонях. — Я ради тебя, блять… такого намутил… во век не отмыться… тварь неблагодарная! Бабы… бляди! Все до одной!
— Прости… — беззвучно и равнодушно двигаю губами.
Во рту все солёно…
Кровь из разбитых губ течет по подбородку.
— Зачем?!.. Настя?…
— Потому что… если ты сам утонул… то не надо топить других, наверное. Такого права ни у кого нет.
— Зольникова своего пожалела? Дура… У него таких как ты!.. Он тебя трахал, а параллельно еще мою телку, что я ему подложил. Не побрезговал, ни одной из подстилок! На него меня променяла?! Глупая баба!! — сжимает моё лицо еще больнее. — Я же его не хотел убивать, Настя. Ну почему ты такая тупая дура?! — в ярости припечатывает меня затылком об стену.
Я даже почти не чувствую боли, всё просто немеет и кружится снова. Только щека начинает гореть. Меня отключает на несколько мгновений.
— Настя! — трясёт меня. — Настя!.. Настя!!!
Прижимает к себе. Я тону в его тихой неподвижной истерике.
С трудом открываю глаза. Замечаю, что ему плохо.
Он отталкивает меня с рычанием, злясь еще сильнее. Скатываюсь с его колен на гранитный пол.
Мой телефон звонит в кармане. Это с работы…
В каком-то шизофреничном спокойствии, я ставлю его на громкую и отвечаю.
— Да. Барковская.
— Настасья Андреевна, у нас тут катастрофа! Григорий Васильевич с симптомами. Едва на ногах стоял — госпитализировали. Выйдете, пожалуйста, как можно быстрее!
— Конечно. Я буду.
— Чего ты будешь? — рявкает Глеб. — Ты никуда не поедешь? Я тебя не отпускаю, Настя. Тонуть будем вместе.
— Ну я же блядь… подстилка… зачем тебе? Ты же можешь взять любую!! Любую, которую захочешь. Еще и за честь сочтут…
— А я захотел тебя! Представляешь! — снова впадает в истерику. — Захотел и взял!!! И ты — блядь, да. Но ты моя блядь. И так это и останется. Уяснила? Не захотела женой быть, будешь подстилкой. Рабыней будешь! Будешь делать всё, что скажу!!
— А ты меня ведь еще до того полкана захотел… да?
В моем помутненном сознании носится какое-то ощущение, что я поняла, что-то важное. Но я слишком хочу спать и мне так плохо, что я не могу уловить конец этой нити.
— Замолчи, Настя. Не буди во мне зверя! Удавлю… Как Рогожин свою Настасью Филипповну удавил[1], так и я тебя удавлю. И сам в петлю влезу!
— Господи… — закрываю разбитое лицо. — Давай, завтра, Глеб. Мне сегодня на работу надо? А завтра — пожалуйста. Сама приду… Дави… устала я.
— Нет… — злая ухмылка. — Сначала, ты своего любовника подформатируешь. Может, и рано нам пока в петлю. Я еще поборюсь. А не отформотируешь, я дам сигнал своим людям, они его несчастным случаем уберут.
— Ладно, — сглатываю я. — Сделаю, как скажешь… Хватит убивать людей.
Глеб срывается с места, едва добегая до уборной. Я слышу, как его выворачивает.
Всех отформатирую… заебали вы меня, сил нет. Ложусь горящей опухшей щекой на холодный пол. Закрываю глаза. Надо ждать…
Глава 35. Страшное заведение
Открываю ноутбук, пальцы на автомате набираю пароль. У меня двойная защита. Следом за паролем прикладываю палец к сенсору.
Несколько суток он был не со мной, поэтому первое, что я делаю, проверяю не шарился ли кто-нибудь в моих документах.
Палец мой могли и приложить, пока я был в коматозе, а пароль взломать.
Папка с «фото злоумышленника» пуста, но это любой юзер за собой почистит. Здесь поинтересней ловушка есть. Бук требует пароль каждые полчаса. И чтобы его взломать, как не крути, но ты должен загрузить хакерский софт. А это только через порт флешки. И у меня есть программа, которая фиксирует каждый контакт с новой флешкой. Новая, написанная нашим программистом, замаскированная под файервол. И данные она сохраняет в скрытую системную папку с виндой. Если ты не знаешь, что искать, ты ее не найдёшь. Ввожу еще один пароль, чтобы увидеть все скрытые папки. Нахожу из пары сотен нужную. Проверяю… Есть! Порт использовался несколько раз. С моим компьютером кто-то поработал…
Раздраженно стучу пальцами по панели.
На рабочем столе отчет по Гузову и Муратову. Запускаю. Внимательно вчитываюсь, доедая бургер и принимаясь за яблоки.
