– Пойдемте смотреть цыплят! – О, какое чисто женское чувство собственности в этом простом приглашении! Может ли что-нибудь превзойти в дерзости свивающую гнездо, населяющую планету самку – женщину? – «Пойдем смотреть цыплят!» – О да, может быть, матросы на баке и закоренелые негодяи, но я могу уверить мисс Уэст, что здесь, на юте, имеется один пассажир мужского пола, который не женат и решивший никогда не жениться, который является таким же закоренелым искателем приключений на матримониальном море. Просматривая в уме свой перечень, я вспоминаю, по крайней мере, нескольких женщин с бóльшими данными, чем у мисс Уэст, которые пели мне свою песню пола, но не смогли избежать крушения.
Перечитывая то, что я написал, я замечаю, как морская терминология прокралась в мой мыслительный процесс. Я невольно думаю морскими терминами. Еще я замечаю избыток превосходных степеней. Но ведь на «Эльсиноре» все – в превосходных степенях. Я постоянно ловлю себя на выискивании точных и подходящих выражений. И постоянно сознаю, что мне это не удается. Например, всех слов во всех словарях мира не хватило бы для того, чтобы передать, насколько ужасен Муллиган Джекобс.
Но вернемся к цыплятам. Несмотря на все предосторожности, очевидно, им пришлось тяжко за время последних бурь. Так же очевидно, что мисс Уэст не забывала о них даже во время своей морской болезни. По ее указаниям буфетчик установил в большом курятнике маленькую керосиновую печку, а сейчас она вызвала его на крышу, проходя к кубрику, чтобы дать ему дальнейшие инструкции относительно их кормления.
Где отруби? Им необходимы отруби. Он этого не знал. Мешок с отрубями затерялся среди разнообразных запасов, но мистер Пайк обещал прислать после полудня двух матросов, чтобы разобрать склад и разыскать этот мешок.
– Побольше золы, – говорила она буфетчику. – Не забывайте. И если курятник не будет ежедневно вычищен, доложите мне. И давайте им только чистый корм – никаких порченых отбросов, помните это. Сколько было вчера яиц?
Глаза буфетчика светились восторгом, когда он ответил, что вчера было девять штук, а сегодня он рассчитывает на целую дюжину.
– Бедняжки! – сказала мне мисс Уэст. – Вы не можете себе представить, как дурная погода сказывается на их кладке. – Она снова обернулась к буфетчику. – Помните, наблюдайте за ними и заметьте, какие куры не несутся, и режьте их первыми. И спрашивайте меня каждый раз перед тем, как их резать.
Я почувствовал себя заброшенным здесь, на крыше, пока мисс Уэст рассуждала с китайцем о курах. Но зато это давало мне возможность наблюдать за ней. Продолговатый разрез ее глаз подчеркивает спокойствие взгляда – разумеется, с помощью темных бровей и ресниц. Я снова отметил теплый серый цвет ее глаз. И я начал разбирать, определять ее. Физически она – представительница лучшего типа женщин старинной Новой Англии. Никакой худобы, ни признаков вырождения, полное здоровье и сила, и в то же время ее нельзя было бы назвать богатыршей.
Она – воплощение жизненности. Когда мы вернулись на корму, и мисс Уэст ушла вниз, я обратился к мистеру Меллеру со своей обычной шуткой: – Ну, что, О’Сюлливан еще не купил сапоги Энди Фэя?
– Нет еще, мистер Патгёрст, – последовал ответ, – хотя он чуть-чуть не получил их сегодня рано утром. Пойдемте со мной, сэр, я вам что-то покажу.
Без дальнейших пояснений помощник повел меня по мостику, через среднюю и переднюю рубку. Глянув отсюда на люк номер первый, я увидел двух японцев, иглами и бечевкой зашивавших в парусину сверток, несомненно заключавший в себе человеческое тело.
– О’Сюлливан пустил в ход свою бритву, – сказал мистер Меллер.
– И это Энди Фэй? – воскликнул я.
– Нет, сэр, это не Энди. Это один голландец. Его имя, по спискам, Христиан Джесперсен. Он попался по пути О’Сюлливану, когда тот шел за сапогами. Это и спасло Энди. Энди оказался более подвижен. Джесперсен не мог спастись от самого себя, тем более – от О’Сюлливана. Вон там сидит Энди.
Я проследил за взглядом мистера Меллера и увидел смуглого пожилого шотландца, скорчившегося па перекладине и курившего трубку. Одна рука у него была на перевязи, на голове – повязка. Рядом с ним скорчился Муллиган Джекобс. Они составляли хорошую пару: у обоих голубые и у обоих недобрые глаза. И оба они выглядели одинаково исхудавшими. Нетрудно было заметить, что они с самого начала плавания почувствовали свое родство в злобности. Я знал, что Энди Фэю шестьдесят три года, хотя на вид ему казалось все сто; но Муллиган Джекобс, которому было только около пятидесяти, восполнял разницу лет адским пламенем ненависти, горевшим в его лице и глазах. Я старался угадать, сидел ли он рядом с раненым из сочувствия к нему, или же чтобы в конце сожрать его.
Из-за угла рубки показался карлик, послав мне свою низменную улыбку клоуна. Одна его рука была перевязана.
– Видно, мистер Пайк поработал, – заметил я мистеру Меллеру.
– Он зашивал искалеченных в течение почти всей своей вахты, от четырех до восьми.
– Что, разве еще есть раненые?
– Еще один, сэр, еврей. Я не знал раньше его имени, но мистер Пайк сказал мне: Исаак Шанц. Я никогда в жизни не видел еще в море столько евреев, сколько у нас сейчас на «Эльсиноре». Евреев обычно не тянет к морю. Но к нам несомненно поступило их больше, чем следовало. Шанц не тяжело ранен, но вы бы послушали, как он верещал!
– Где же О’Сюлливан? – спросил я.
– В средней рубке с Дэвисом – и без единой царапины. Мистер Пайк разнимал их и уложил его ударом в скулу. Теперь он связан и бредит. Он напугал Дэвиса до смерти. Дэвис сидит на своей койке со свайкой в руках, грозит убить О’Сюлливана, если тот попробует освободиться, и жалуется, что наш госпиталь содержится не так, как положено. Он, кажется, хотел бы иметь обитые войлоком стены, смирительные рубашки, сиделок днем и ночью, усиленную охрану и палату для выздоравливающих на корме в стиле королевы Анны.
– О Господи, Господи, – вздыхал мистер Меллер. – Это самое страшное плавание и самая странная команда, которые я когда-либо видел. Это добром не кончится. Каждому это понятно. По ту сторону Горна будет суровая зима, а работу должны будут выполнять кучка калек и сумасшедших. Вот взгляните хоть на этого. Совершенно безумен! Готов в любой момент броситься за борт!
Я последовал за его взглядом и увидел того самого грека Тони, который прыгнул за борт в первый день нашего плавания. Он только что вышел из-за угла рубки и, если не считать, что одна рука у него на перевязи, казался абсолютно здоровым. Он шел легкой и сильной походкой, свидетельствовавшей о качестве хорошего лечения мистера Пайка.
