Мой взгляд невольно возвращался к завернутому в парусину телу Христиана Джесперсена и к японцам, зашивавшим парусной бечевкой его морской саван. У одного из них правая рука была обмотана ватой и бинтами.
– Разве он тоже ранен? – спросил я.
– Нет, сэр. Это – парусник. Оба они парусники. И этот очень хороший работник. Его зовут Ятсуда. Но у него только что было заражение крови, и он полтора года пролежал в госпитале в Нью-Йорке. Он наотрез отказался от ампутации. Сейчас он совсем здоров, но рука целиком парализована, за исключением большого и указательного пальцев; он учится шить левой рукой. Он самый искусный парусник, какого только можно найти в море.
– Сумасшедший и бритва – жестокая комбинация, – заметил я.
– Она вывела из строя пять человек, – вздохнул мистер Меллер. – Сам О’Сюлливан и Христиан Джесперсен, и Энди Фэй, и Карлик, и еврей. А плавание еще и не начиналось. Да еще у нас Ларс со сломанной ногой и Дэвис, который положен для «сохранения» ног. Право, сэр, скоро мы так ослабеем, что потребуются обе вахты для того, чтобы поставить один парус.
Пока я беседовал с мистером Меллером, я все время был взволнован… Нет, не тем, что рядом с нами была смерть. Я слишком долго занимался философией, чтобы меня могли смутить убийство или смерть. Что меня взволновало – это полнейшее, нелепейшее зверство этого бессмысленного убийства. Я могу понять даже убийство – убийство, имеющее какую-либо причину. Можно понять, что люди убивают друг друга из любви, ненависти, патриотизма, из религиозной вражды. Но тут было иное. Тут было убийство беспричинное, какая-то оргия жажды крови, нечто чудовищно-бессмысленное.
Позднее, гуляя с Поссумом по главной палубе и проходя мимо открытой двери лазарета, я услышал бормотание О’Сюлливана и заглянул в дверь. Он лежал, крепко привязанный, на нижней койке, на спине, вращая глазами, и бредил. На верхней койке, как раз над ним, лежал Чарльз Дэвис, спокойно посасывая трубку. Я поискал глазами свайку. Она лежала тут же, под рукой, на постели, рядом с ним.
– Это же ад, сэр, не так ли? – приветствовал он меня. – И как я могу уснуть хоть немного, когда эта обезьяна все время здесь что-то бормочет? Он никогда не умолкает, продолжает лопотать и во сне, только еще громче. Как он скрипит зубами, это просто ужас! Ну, вот я вам предоставлю судить, сэр: хорошо ли помещать подобного сумасшедшего вместе с больными? Ведь я болен.
В то время как он говорил, массивная фигура мистера Пайка появилась рядом со мной и остановилась так, что человек на койке не видел ее. Он продолжал:
– Я по праву должен бы получить эту нижнюю койку. Мне тяжело взбираться сюда. Это бесчеловечно – вот что, а матросы в море теперь лучше охраняются законами, чем раньше. И я вызову вас свидетелем в суд, когда мы придем в Сиэтл.
Мистер Пайк вошел в дверь.
– Замолчи ты, проклятый юрист! – зарычал он. – Разве ты недостаточную гадость сделал, втесавшись на судно в таком состоянии? И если я еще что-нибудь от тебя услышу…
Мистер Пайк был так рассержен, что не мог докончить своей угрозы. Побрызгав немного слюной, он сделал новую попытку:
– Ты… Ты… Ты раздражаешь меня, вот, что ты делаешь.
– Я знаю законы, сэр! – быстро ответил Дэвис. – Я работал как опытный моряк на этом судне. Вся команда может это подтвердить. Я с самого начала был на мачте. Да, сэр, и по шею в морской воде днем и ночью. И вы брали меня вниз убирать уголь. Я выполнял всю свою работу, покуда меня не свалила эта болезнь.
– Ты насквозь прогнил и окаменел, прежде чем в первый раз увидел это судно, – перебил его мистер Пайк.
– Суд выяснит это, сэр, – невозмутимо ответил Дэвис.
– А если ты будешь продолжать орать своим юридическим ртом, – добавил мистер Пайк, – я вышвырну тебя отсюда и покажу тебе, что такое настоящая работа.
– И подвергнете владельцев хорошеньким убыткам, когда мы придем в порт, – усмехнулся Дэвис.
– Да, если не похороню тебя до того в море, – быстро ответил помощник. – И позволь мне сказать тебе, Дэвис, ты не первый морской юрист, которого я спустил за борт с привязанным к ногам мешком угля.
Мистер Пайк повернулся с заключительным «проклятый морской юрист!» и зашагал по палубе. Я шагал позади него, когда он внезапно остановился.
– Мистер Патгёрст!
Он сказал это не так, как офицер обращается к пассажиру. Его тон был повелительный, и я прислушался.
– Мистер Патгёрст. С этой минуты, чем меньше вы будете видеть, что творится у нас на судне, тем лучше. Вот и все!
И опять он повернулся и пошел своей дорогой.
Глава XVI
Нет, море не кроткая стихия. По всей вероятности, жестокость жизни на нем делает всех моряков жестокими. Разумеется, капитан Уэст не замечает существования своей команды, а мистер Пайк и мистер Меллер обращаются к ней только с приказаниями. Но мисс Уэст, положение которой на судне скорее вроде моего – положения пассажира, – игнорирует людей. Она даже не здоровается с рулевым у штурвала, когда утром выходит на палубу. Но я здороваться буду, по крайней мере, со стоящим у штурвала. Ведь я же только пассажир.
Тут я вдруг вспоминаю, что официально я не пассажир. «Эльсинора» не имеет разрешения на перевозку пассажиров, и я записан в качестве третьего помощника, получающего тридцать пять долларов в месяц. Вада значится прислугой в каютах, хотя я заплатил за его проезд крупную сумму, и он – мой слуга.
В море не тратят много времени на похороны умерших. Через час после того, как я видел парусников за работой, Христиан Джесперсен был спущен за борт, ногами вперед, с привязанным к ним в виде груза мешком угля. Был тихий, ясный день, и «Эльсинора» лениво ползла по два узла в час и не кидалась вверх и вниз. В последний момент капитан Уэст вышел на бак с молитвенником в руках, прочел краткую молитву, положенную при похоронах на море, и сейчас же вернулся на ют. Тут я впервые видел его на баке.
Я не стану описывать похороны. Скажу только, что они были так же унылы, как и вся жизнь и смерть Христиана Джесперсена.
Что касается мисс Уэст, то она сидела в кресле на корме, прилежно занимаясь каким-то изящным рукоделием. Когда Христиан Джесперсен и его мешок угля шлепнулись в море, команда немедленно рассеялась: свободная вахта направилась к своим койкам, а очередная – к своей работе. Не прошло и минуты, как мистер Меллер уже отдавал приказания, и люди натягивали и накручивали канаты. Итак, я вернулся на корму и был неприятно поражен равнодушием мисс Уэст.
– Ну, вот его и похоронили, – заметил я.
– Да? – произнесла она абсолютно безразличным тоном и продолжала шить.
Вероятно, она почувствовала мое настроение, потому что остановилась через минуту и взглянула на меня.
