опрашивает возможных свидетелей.
– Я – не кто-то! – возмутилась Маша, сметая ногой в носке пыль от картошки. – Я участковый. И для меня важен порядок на участке. И нужно иметь понимание, с какой стати на пенсионеров моего участка вдруг кто-то объявил охоту?
– Ага… Вот и ты об этом подумала. И, что странно, Машка, охота началась почти сразу после того, как вернулся из мест заключения Карелин, – с издевкой или странным удовлетворением дополнил Осипов.
Ей так хотелось взорваться вопросом: «А при чем тут Карелин?» Но она сдержалась. Провокации были фишкой Осипова. Это все знали.
Ее молчание его не остановило. Он продолжил:
– Слушай, старлей, а может, он маньяк? Начал восемь лет назад. И после зоны решил продолжить? А теперь, как я слышал, вообще какую-то коммуну из пенсов организовал. Чтобы жертвы всегда под рукой были. Так, что ли?
Он так мерзко рассмеялся, что Маша еле сдержалась, чтобы не отшвырнуть телефон подальше.
– Женя, ты чего звонишь? Предъявить мне пытаешься? Так я протокол не нарушала. Провела опрос подруги человека, который совершил суицид и…
– Если он его и совершал, то под давлением, – перебил он ее. – И звоню я просто так. Потрещать с тобой захотелось. Соскучился, если уж честно.
– Но начал ты не с того, – упрекнула его Маша и со вздохом, нагнувшись, сняла с ноги запачканный носок.
– А можно… Можно я к тебе сейчас приеду? Обсудим дело…
– Я не дома, – оборвала его Маша.
– Дома. Не ври. Твоя машина на стоянке. А я у тебя во дворе. Ты же меня не боишься, нет?
В одном носке она подбежала к окну и выглянула. Осипов подпер ее машину своей и стоял сейчас с задранной к ее окнам головой и махал ей рукой.
– Поднимайся, если тебе есть что обсудить, – нехотя проговорила Маша.
Еще не хватало, чтобы он в отделе трепался, будто Маша его боится, потому и избегает.
Она никому еще не успела сообщить о словах Валентины Ивановны Мироновой. Из опасений быть осмеянной. Мало ли, что бабка болтает! Какое письмо с угрозами, где оно? Никто его не видел. И родственникам ничего об этом неизвестно.
– Привет, а я с тортиком, – красиво улыбаясь, Осипов вошел в ее прихожую.
– Я не очень люблю, – неуверенно повертела она в руках коробку с тортом, тут же начав изучать состав.
– Это пальмовая ветвь, Климова.
– Это одно пальмовое масло, Осипов, – проворчала она, изучив состав.
– Не придирайся, Машка. – Он стащил с ног зимние кроссовки, оставшись в оранжевых носках, шевельнул пальцами. – Тапок нет?
Она отрицательно мотнула головой.
– Тапок не держишь. Уже неплохо. Значит, мужика постоянного здесь нет. И клюв мне никто не начистит.
– Так ты по делу или как? – Она придержала прыткого коллегу за рукав джемпера. – Мне никакой романтик не нужен, капитан. Даже с пальмовой ветвью.
– Не бойтесь, девушка, я не привык навязываться, – глумливо поиграл глазами Женя.
Выхватил из ее пальцев коробку с тортом и пошел в кухню. Там без разрешения захлопотал с чайником. Достал из шкафа чашки, блюдца. Заговорил с котом.
Рыжий, к слову, его не принял. Спрятался за углом холодильника и шипел оттуда на Осипова. Маша похвалила кота про себя. Верность была его отличительной чертой. Даже к ее родителям на руки не шел.
– Присаживайтесь, товарищ старший лейтенант, – пригласил Осипов ее за ее же стол. – Разговор будет долгим.
Маша мысленно пожалела, что впустила его. Всяких разговоров, особенно долгих, ей хотелось в свой выходной меньше всего. Нет, если бы на его месте был сейчас Карелин, то это в корне меняло бы дело. Но Карелин, она точно знала, был сейчас за городом.
– Так о чем ты хотел со мной поговорить, Женя? – Маша нехотя взяла в руки чашку с чаем.
Пробовать торт, в котором калорий было столько, сколько она за неделю не употребляла, она не станет.
– Я хотел поговорить с тобой о Карелине. – Осипов улыбнулся ей одними губами, глаза смотрели холодно. – Поговорить и предупредить… Не увлекайся им, Маша.
– В смысле? – Она поперхнулась чаем и закашлялась.
– Ходят слухи, что ты им увлечена.
– Слухи? Ты о чем вообще? – Она с грохотом поставила чашку на стол, сложила руки, как школьница. – Ты вообще здесь зачем? Сплетни передать решил? Если так, то тебе пора.
– Нет. Не сплетни. Просто пытаюсь тебя предостеречь, как коллегу, как друга. – Он цапнул ложкой кусок торта, отправил в рот. Забубнил: – Карелин хорош, конечно. И всегда женщинам нравился, но… Но не все с ним сейчас так однозначно. Ты знала, что в квартире повешенного Пачкина была обнаружена бита?
Маша кивнула.
– И что следы крови на ней принадлежат Карелину, знала. – Он вдруг вспомнил, что сам ей об этом рассказывал. – И что наш Пачкин был одурманен перед самоубийством тем же самым чаем, знала тоже. Тот же самый чай употребляла несколько дней соседка Карелина – Сироткина, перед тем как ее задушили. Кто? Кому было нужно? Кстати, что сказали эксперты по поводу лечебного сбора? Им поила Пачкина его толстая пожилая подруга – Валентина Ивановна.
– Сбор чистый.
– Н-да… – Он зацепил ложкой еще от куска торта и еще, задумался. – Ни в одной пачке чая Михаила Ивановича не нашлось этой дряни. Заварка как заварка. Вопрос: где он ее хлебнул? Кто его угостил?
– Не Карелин точно, – с убежденностью заявила Маша. – Пачкин его на дух не переносил. Ни за что не впустил бы к себе. Особенно с чаем!
– Не могу поспорить, – нехотя обронил Осипов, запивая съеденный кусок торта чаем. – Тогда кто? С кем еще общался Пачкин, кроме своих родственников и Валентины Ивановны Мироновой? Не знаешь. Но должна узнать, Маша. Это же твой участок. Поспрашивай жильцов. С тобой они будут более откровенны, чем со мной. И что там за разговоры о каком-то письме с угрозами? Почему я до сих пор не знаю об этом? Это сокрытие информации, старлей.
Она вкратце передала свой разговор с Мироновой.
– Как видишь, она промолчала по уважительной причине. Не видела. Не читала.
– Секундочку…
Осипов так глубоко задумался, что не заметил, как положил себе на блюдце сразу два треугольника торта из коробки.
– Ой, промахнулся. Тебе хотел второй, – коротко хохотнул он и задрал вверх чайную ложку, успев ее облизать. – Она не видела текста. И самого письма. Но почту принесла ему она. Именно она вытаскивала корреспонденцию из почтового ящика. А значит… Значит, видела конверт.
– Видела. Она и не отрицает. Белый прямо-угольный конверт. Тщательно заклеен. Ни печати, ни адреса, ничего.
– Значит, его принесли и подбросили в почтовый ящик. Плохо камер
