В десятый раз он повернулся на сиденье, чтобы посмотреть в заднее стекло. Карло не отставал, преданно следовал позади.
- Завтра мы едем в Ливерпуль, - сказал я, - он может снова нас сопровождать. Кроме Бакрема, на котором завтра скачешь ты, у нас заявлено еще пять лошадей, и я задержусь там на три дня. Я не смогу поехать с тобой в Тиссайд, где у тебя Ланкет.
Алессандро открыл рот, чтобы запротестовать, но я опередил его:
- Вик Янг поедет с Ланкетом. Он позаботится о лошади и решит все организационные вопросы. Это большие скачки, как ты знаешь, и в них будут участвовать очень опытные жокеи. Но ты должен спокойно набирать скорость на этом жеребце, направлять его куда нужно и подсказать ему, где прибавить. И если он победит, ради бога, не хвастайся всем вокруг, какой ты великолепный. Ничто не может повредить жокею больше, чем хвастовство, и чтобы пресса была на твоей стороне, - а ты, конечно, этого жаждешь, - расхваливай лошадь. Если ты начисто лишен скромности, притворись скромным, уверяю тебя, не пожалеешь.
Алессандро воспринимал мои слова с упрямой миной, которая постепенно уступала место раздумьям. Я решил воспользоваться моментом и продолжал выдавать перлы мудрости.
- Не отчаивайся, если в какой-то скачке у тебя ничего не получится. С каждым такое бывает, время от времени. Просто признайся в этом себе. Никогда не морочь себе голову. Не занимайся самоедством… и не задирай нос от похвалы… и научись контролировать свои чувства на ипподроме. Можешь проявлять их сколько угодно на пути домой.
Немного погодя он сказал:
- Вы дали мне больше советов, как вести себя, а не как выиграть скачку.
- Твоему умению вести себя в обществе я доверяю меньше, чем твоему искусству наездника.
Он прикидывал, принять ли мои слова за комплимент или обидеться.
После блеска Донкастера ипподром Каттерик разочаровал Алессандро. Он окинул взглядом простые трибуны, скромную комнату для взвешивания, небольшое количество зрителей и с горечью произнес:
- И это… все?
- Не обращай внимания, - успокоил я его, хотя сам не был подготовлен к такому зрелищу. - Там внизу, на скаковом кругу, семь важных ферлонгов, только это и имеет значение.
Выводной круг выглядел привлекательно, его со всех сторон окружали деревья. Алессандро появился в шелковом желто-синем камзоле в большой толпе учеников, одни выглядели самоуверенно, другие робели, и все нервничали перед стартом.
Алессандро был исключением. На его лице вообще не отражалось никаких эмоций. Я ожидал, что он будет взволнован, но ошибся. Он с таким видом наблюдал, как Пулитцера провели по параду, будто перед ним корова на лугу. Он небрежно устроился в седле, неторопливо подобрал поводья. Вик Янг стоял, держа попону, и с сомнением смотрел на Алессандро.
- Сразу постарайся вырваться вперед, - сказал он наставительно. - И возглавляй гонку, сколько хватит сил.
Алессандро встретился со мной взглядом поверх головы Вика.
- Скачи так, как ты планировал, - сказал я, и он кивнул.
Не выказывая никакого волнения, он направился к скаковому кругу, и Вик Янг воскликнул:
- Вот никогда мне не нравился этот маленький заносчивый ублюдок, да и сейчас не похоже, чтоб он болел душой за скачку.
- Давай подождем немного, - сказал я примирительно, - сейчас все увидим.
И мы подождали. И увидели.
Алессандро скакал точно так, как говорил. Выехав под номером пять из шестнадцати участников, он пробился к канатам на первых двух ферлонгах, оставался прочно на пятом или шестом месте в течение трех следующих, затем слегка продвинулся вперед, а на последних шестидесяти ярдах нашел просвет и резко бросил Пулитцера вперед. Всего за десять корпусов от финишного столба жеребец оказался впереди соперников, и то успел проявить нерешительность. Он выиграл полтора корпуса.
На Алессандро не ставили, и приветственных криков было мало, но он вроде и не нуждался в этом. Соскользнул с коня в огороженном для победителей загоне и наградил меня холодным пристальным взглядом, совершенно лишенным самодовольства, которого я ожидал. Потом внезапно его лицо расплылось в улыбке, которую я видел только однажды, когда он сидел у Маргарет: теплое, доверчивое выражение, просто счастье.
- Я сделал, - сказал он, а я подтвердил:
- И ты сделал здорово.
Он видел, конечно, что я так же доволен, как и он.
К победе Пулитцера ребята отнеслись спокойно. Никто не поставил на него ни пенни, и когда Вик вернулся и доложил, что, значит, старикан с возрастом стал скакать резвее, раз Алессандро победил вопреки всем указаниям, они дружно согласились с ним, не выказав доверия Алессандро. Он редко разговаривал с ними, и я сомневался, что он понимает, как они к нему относятся.
Алессандро вел себя в высшей степени сдержанно, когда вернулся утром в Роули-Лодж. Этти уехала с первой партией на учебное поле рядом с ипподромом, чтобы потренировать лошадей в ровной длительной езде галопом, а мне предстоял дальний путь на машине, и я не мог быть с ней. Она, по всей видимости, была довольна, что три дня будет управлять конюшней, и заверила меня, что Ланкет и Лаки Линдсей, заявленные в скачки на пять ферлонгов для двухлеток с опытным северным жокеем, прибудут в Тиссайд к субботе в целости и сохранности.
Алессандро поехал со мной в «дженсене», с Карло в качестве эскорта. В пути мы в основном обсуждали тактику скачек на Бакреме и Ланкете, и снова меня поразило его полное спокойствие, на этот раз еще более заметное. Я ожидал от него возбуждения, волнения - хоть какого-то предстартового знака, а он совершенно расслабился. Теперь, когда он действительно принимал участие в скачках, его лихорадка улетучилась.
Бакрем не пришел первым не потому, что Алессандро неправильно вел скачку. Бакрем пришел третьим потому, что две другие лошади оказались более резвыми, и Алессандро принял свое поражение с удивительным смирением.
- Бакрем сделал все, что мог, - просто объяснил он. - Но мы не смогли оказаться первыми.
- Я понял, - подтвердил я, и больше мы этого не касались.
В течение трех дней состязаний я познакомился с множеством людей, имеющих отношение к скачкам, и начал проникаться чувством профессиональной общности. Я седлал наших четырех лошадей для Томми Хойлейка и поздравил его, когда одна из них победила.
- Забавно, - сказал он, - в этом году лошади в замечательной форме, просто как никогда.
- Это хорошо или плохо? - спросил я.
- Издеваетесь? Теперь вся штука в том, чтобы сохранить их в такой форме до сентября.
- Это задача для отца, он скоро вернется, - заверил я его.
- О… да, наверное, вернется, - сказал Томми, не проявив ожидаемого энтузиазма, и отправился взвешиваться для следующего заезда.
В субботу в Тиссайде Ланкет пришел на четыре корпуса впереди всех, при ставках двадцать пять к одному, что увеличило мои выигрыши в сезоне с двух до четырех с половиной тысяч фунтов. И это, как мне рисовалось, последняя легкая прибыль: Ланкет был уже третьим победителем из нашей конюшни, в этой скачке участвовало девять скакунов, и никому уже в голову не придет, что Роули-Лодж в скверном состоянии.
Отчеты Алессандро и Вика Янга о том, что случилось в Тиссайде, были, как я и ожидал, прямо противоположными.
Алессандро сказал:
- Вы помните, на предварительных скачках я почти догнал остальных… но я тогда слишком рванул, потому что потерял время на старте, ну и Ланкет устал… Зато теперь он показал, на что способен, как мы и думали, и все вышло отлично. Я не гнал его до последнего ферлонга, а когда пустил - он просто птицей пролетел мимо остальных. Это было страшно.
Но Вик Янг все видел иначе:
- Он еле тащился до последней минуты. Его зажали. Другие, конечно, спокойно обгоняли его. Этот Ланкет, должно быть, какая-то особая лошадь, надо же, победил, несмотря на то что на нем скакал ученик, у которого всего третья скачка.
В течение следующей недели у нас было еще восемь скачек, из которых Алессандро участвовал в трех. Только одна была для учеников, и ни в одной он не выиграл. Один раз его вполне закономерно опередил в плотном финише чемпион жокеев, но Алессандро только сказал, что мог бы скакать лучше, но маловато практики.
Владельцы всех трех лошадей внимательно наблюдали за скачками, но не выразили неудовольствия. Алессандро вел себя с ними сдержанно и корректно, хотя я понял по его презрительной усмешке, которую он позволял себе, когда думал, что его никто не видит, что считает такой стиль поведения глупым.
Один из владельцев был американцем и, как выяснилось, одним из тех, кто субсидировал синдикат, купивший мои магазины. Его ужасно позабавило, когда он узнал, что я сын Невилла Гриффона, и он провел какое-то время на выводном кругу, рассказывая Алессандро, что вот «этот молокосос», имея в виду меня, может научить кого угодно, как заниматься бизнесом.
- Никогда не забуду ваш рецепт успеха, когда мы купили у вас магазины: «Поставьте в витрину то, что бросится в глаза, и назовите справедливую цену». Мы задали вам вопрос, помните? И ожидали целого набора рекомендаций с использованием соответствующего жаргона из учебника по менеджменту, но вы сказали всего одну фразу. Никогда не забуду.
