- Никогда не забуду ваш рецепт успеха, когда мы купили у вас магазины: «Поставьте в витрину то, что бросится в глаза, и назовите справедливую цену». Мы задали вам вопрос, помните? И ожидали целого набора рекомендаций с использованием соответствующего жаргона из учебника по менеджменту, но вы сказали всего одну фразу. Никогда не забуду.
Именно на его лошади Алессандро и проиграл у финиша, но американец давно владел скаковыми лошадьми и разбирался в том, что видел. Он подошел ко мне, как только лошади промчались мимо финишного столба, и сказал:
- Нет ничего позорного проиграть чемпиону..,, а этот ваш мальчик еще покажет себя.
На следующей неделе Алессандро скакал в четырех забегах и в двух победил, причем во втором случае побил звезду прошлого сезона среди учеников на родной земле в Ньюмаркете, и пресса начала задавать вопросы. Четыре победы за три недели сразу выделили его среди учеников… Откуда он взялся, хотели они знать. Пару раз репортеры разговаривали с самим Алессандро, и я с облегчением увидел, что он отвечает им спокойно, скромно опустив глаза долу, даже если язык чесался. С детства усвоенная надменность была надежно скрыта от чужих.
Обычно Алессандро приезжал на скачки в «дженсене», но Карло не бросал слежку. Заключенное между нами соглашение превратилось в рутину.
Я многое узнавал в дороге. Говорил он естественно, живо, раскованно. Большей частью мы обсуждали своих лошадей, их достоинства и возможности по сравнению с противником, но иногда я получал мимолетные зарисовки его необычной домашней жизни.
Он не виделся с матерью приблизительно с шести лет, когда у них с отцом произошла ужасная сцена и долгая, как ему показалось, - на несколько дней. Алессандро сказал, что испугался, потому что они оба были в дикой ярости, а он не понимал, из-за чего разгорелся весь этот сыр-бор. Мать бросала в лицо отцу одно слово, и оно его бесило, сказал Алессандро. Он запомнил это слово, хотя много лет не понимал его значения: стерильный. Его отец был бесплодным. Вскоре после рождения Алессандро заболел, и за эту болезнь мать постоянно попрекала его. Алессандро не помнил черты ее лица, только ядовитый и горький голос, которым она говорила с отцом, каждую фразу начиная словами: «Со времени твоей болезни…»
Он никогда не спрашивал отца об этом, добавил Алессандро. Задавать вопросы на эту тему невозможно, сказал он.
Я отметил про себя, что, если Алессандро был единственным сыном Энсо и других детей у него быть не могло, это объясняло в какой-то мере его чрезмерно пылкое отношение к сыну. И кроме всего прочего, Энсо, с сильно развитыми криминальными наклонностями, не был нормальным человеком.
Так как победы Алессандро уже нельзя было считать случайными, Этти коренным образом изменила свое отношение к нему, а Маргарет преуспела в этом еще больше. В течение почти четырех дней продолжалась мирная, плодотворная работа всей команды, в конюшне установилась дружеская атмосфера. На фоне недавнего прошлого это казалось столь же нереальным, как снег в Сингапуре.
Такая погода стояла четыре дня. В одно прекрасное утро Алессандро появился в страшном волнении и сказал, что его отец собрался в Англию. Прилетает прямо сегодня. Он звонил по телефону, очень недовольный.
Глава 13
Энсо поселился в «Форбери», и на следующий же день манеры Алессандро резко изменились, мы вновь увидели надменного задаваку. Он отказался ехать в Эпсом со мной в «дженсене»: его отвезет Карло.
- Прекрасно, - сказал я спокойно, и у меня создалось впечатление, что он хотел что-то объяснить, извиниться… возможно, что-то вроде этого… но влияние отца помешало ему. Я слегка улыбнулся с сожалением и добавил: - Но в любой день, когда захочешь, можешь опять ехать со мной.
Черные глаза вспыхнули, но он отвернулся без слов и пошел к машине, где его поджидал Карло. А уже в Эпсоме я обнаружил, что с ним приехал и Энсо.
Он стоял в ожидании у дверей весовой: приземистая, тучная фигура, выглядевшая совершенно безобидно под апрельским солнцем. Никакого тебе револьвера с глушителем. Ни резиновых помощников. Ни веревок, ни шприца. Однако у меня волосы встали дыбом.
Энсо держал письмо, которое я написал ему, а враждебность, сверкнувшая из-под тяжелых век, на добрых двадцать корпусов оставила позади рекорды Алессандро.
- Ты не выполнил мои инструкции, - сказал он таким голосом, от которого люди и посмелее меня бежали бы куда глаза глядят. - Я сказал тебе, что Алессандро должен заменить Хойлейка. И обнаруживаю, что это не сделано. Моему сыну достаются только крохи. Ты изменишь все это.
- Алессандро гораздо чаще участвует в скачках, чем большинство учеников в первые полгода, - ответил я, стараясь по возможности сохранить невозмутимость.
Глаза загорелись с накалом в тысячу киловатт:
- Ты не будешь разговаривать со мной таким тоном! И ты сделаешь, как я сказал. Понятно? Я не потерплю, чтобы ты игнорировал мои инструкции.
Я сопоставлял. Куда девалось хладнокровие той ночи, когда меня похитили? Тогда он вел себя осмотрительно, а сейчас его сжигало какое-то сильное внутреннее волнение. Это не делало его менее опасным. Вот более - да, может быть.
- Сегодня днем Алессандро скачет на очень хорошей лошади в гандикапе, - сказал я.
- Он говорит, что эта скачка неважная. Важно выиграть большой приз Метрополии. Он должен участвовать в той скачке.
- Он сказал, что хочет участвовать в ней? - спросил я с любопытством, потому что мы выставили на приз Метрополии Трафика, который сбросил его, и даже Томми Хойлейк относился к этой перспективе без восторга
- Конечно, - утверждал Энсо.
Но я не поверил. Я подумал, что он, вероятно, вынудил Алессандро сказать так.
- Боюсь, не удастся убедить владельца, - сказал я с наигранным сожалением. - Он настаивает, чтобы скакал Томми Хойлейк. Он тверд как алмаз.
Энсо вскипел, но от борьбы за проигранное дело отказался. Вместо этого он сказал:
- В будущем станешь больше стараться. Сегодня я тебя прощаю. Но не должно быть никакого сомнения, даже тени сомнения - ты понимаешь? - что Алессандро скачет на этой твоей лошади на приз в две тысячи гиней. На следующей неделе он скачет на Архангеле, как он хочет. На Архангеле.
Я ничего не сказал. Посадить Алессандро на Архангела все равно невозможно, даже если бы я захотел. А я не хотел. Банкир ни за что не согласится заменить Томми Хойлейка учеником с пятинедельным опытом участия в скачках, да еще на самой перспективной из всех его лошадей, которых он готовил для Дерби. Да и ради спасения моего отца на Архангеле должен скакать наш лучший жокей. Энсо принял мое долгое молчание как знак согласия, несколько поостыл, лицо разгладилось, он повернулся ко мне спиной, давая понять, что разговор окончен.
Алессандро плохо провел скачку с препятствиями. Он знал, что скачет на ту же дистанцию, что в Дерби, и понимал, что, раз я даю ему возможность попрактиковаться на полутора милях, значит, надеюсь на его победу в больших скачках учеников на этой дистанции через два дня. Но он безнадежно ошибся в оценке положения, плохо вошел в поворот, не сумел сбалансировать лошадь до и после прыжка через препятствие и так и не развил требуемой скорости.
Он избегал моего взгляда, когда спешился, и после того, как Томми Хойлейк выиграл большой приз Метрополии, чем сильно удивил как Трафика, так и меня, мы уже не виделись с ним в тот день.
Алессандро участвовал на этой неделе еще в четырех скачках и ни в одной не показал своего прежнего блеска. Он проиграл скачки учеников в Эпсоме по абсолютно ясной причине: неправильно рассчитал время, позволив всем участникам обогнать себя за полмили от финиша. Сделав резкий бросок слишком поздно, он на полголовы отстал от третьей лошади, хотя и скакал на финише быстрее всех.
В Сандауне в субботу два владельца, на чьих лошадях выступал Алессандро, сказали мне, что они не согласны с моим мнением, будто Алессандро перспективный жокей, и что мой отец быстрее разобрался бы в этом, а они в следующий раз хотели бы другого наездника.
Я передал эти замечания Алессандро, вызвав его из раздевалки в весовую. Теперь мне редко выпадала возможность поговорить с ним в другом месте. По утрам он выглядел как выжатый лимон, исчезал сразу после проездки, а на скачках постоянно присутствовал Энсо, не говоря уж о Карло, который ходил за ним по пятам, как телохранитель.
Алессандро выслушал меня с отчаянием. Он понимал, что скакал плохо и не делал попыток оправдаться. Какие там оправдания, если он оба раза уже к середине скачки оказывался в хвосте на дорогостоящих трехлетках. И все-таки спросил:
- Могу я скакать на Архангеле на приз в две тысячи гиней?
- Нет, - ответил я.
- Прошу вас, - говорил он настойчиво, - прошу вас, скажите, что я могу скакать на нем. Умоляю вас.
Я покачал головой.
- Вы не понимаете. - Он действительно умолял меня, но я не хотел и не мог позволить ему то, что он просил.
