— Это ваш друг?
— Кто? Андрей? — удивился тот. — Конечно.
Я облизнула губы, потом твердо посмотрела в глаза джинсовому и добавила:
— Не правда. Он плохой человек и вас ненавидит.
Наступила зловещая тишина, то есть такую тишину принято называть зловещей. В этой самой тишине я направилась к двери под взглядами двух растерявшихся мужчин.
— Ты что, Варя? — с трудом придя в себя, смог произнести Владимир Иванович.
— Я чувствую, — произнесла я с мукой в глазах.
— Она сумасшедшая? — открыл рот Андрей.
«В самую точку, дядечка», — хотелось ответить мне, но фривольный тон был неуместен, поэтому я торопливо покинула кухню, а также дом моего соседа.
Док лежал в гамаке и вроде бы спал, я растолкала его и потащила в дом.
— Что случилось? — разволновался Док, а я, бегая кругами, принялась объяснять:
— Док, тебе надо сходить к соседям сегодня, нет, завтра. Придешь и скажешь, что тебя беспокоят мои постоянные отлучки. Далее жалостливо расскажешь историю о моем сиротстве, а главное — о болезни.
— Какой? — испугался Док.
— Ты меня с ума сведешь, — разозлилась я. — Ты должен объяснить людям, что я малость того, — в этом месте я выразительно покрутила пальцем у виска.
— Зачем, Варвара? — еще больше растерялся Док.
— Для жалостливости. У нас любят юродивых. Страна у нас такая: дуракам и психам везде широкая дорога. Ладно, Док, кончай глаза таращить, давай сядем и подготовим конспект твоей завтрашней речи. Она должна отвечать двум требованиям: произвести впечатление и не вызвать лишних вопросов. Так что за работу.
Док еще минут пятнадцать приходил в себя, потом наконец понял, что я от него хочу, и начал неплохо соображать.
Речь мы составили и даже отрепетировали.
— Одного не пойму, зачем тебе это? — все-таки спросил Док.
— Что «это»? — прикинулась я дурочкой.
— Вся эта чертовщина с твоей мнимой болезнью.
— Мне до смерти надоело играть в шахматы, — вздохнула я, а Док, конечно, не поверил и даже обиделся, что я держу в секрете от него свои планы. Вот так всегда: скажи человеку правду, и можешь твердо рассчитывать на то, что тебе не поверят.
Утром Владимир Иванович позвонил где-то около одиннадцати. Честно говоря, звонка я не ожидала, думала, он просто перестанет меня приглашать после вчерашнего инцидента и дружба наша расстроится, но он позвонил, а я, понятное дело, порадовалась.
Трубку снял Док и заговорил этим своим голосом, от которого я просто с ума сходила: шикарный такой голос, профессорский.
— Простите, я говорю с Владимиром Ивановичем? — начал Док, а я нервно хихикнула, потому что испугалась, что Док загнет какое-нибудь «имею честь», оно, конечно, здорово звучит и все такое, но для нашего соседа это все-таки слишком. Владимир Иванович ответил, что это в самом деле он. Тогда Док говорит:
— Простите, я хотел бы с вами встретиться… Это касается Вари… да… если можно, сейчас.
Оказалось, можно, и Док стал собираться.
— Ты уж расстарайся, — напутствовала я его. — Чтоб жалостливо и все такое.
Он только рукой махнул, очень нервничал. Конечно, во вражье логово идти — не сахар, но в настоящий момент повода для особого волнения я не видела.
Док ушел, а я устроилась в гамаке и стала ждать. Прошло минут двадцать, он не возвращался. Я забеспокоилась: о чем они болтают так долго? Моя история должна быть жалостливой, а не занудной.
Наконец Док вернулся. Выглядел он неважно, руки дрожали, а взгляд блуждал. Я в первую минуту перепугалась, все, думаю, раскусили враги наши хитрости, но тут же успокоилась. Выглядел Док паршиво оттого, что опять оседлал своего любимого конька и теперь стыдился, что говорил заведомую ложь (можно подумать, что не бандиту врал, а батюшке на исповеди), а также пытался докопаться до смысла затеянной мною игры. Я ему раз сто уже говорила: нет ни в чем смысла, нет, а он все ищет.
Док выпил холодненькой водички, сел в кресло и задумался. А я стала бродить по комнате и насвистывать.
— Ты знаешь, — сказал он со вздохом, — по-моему, он неплохой человек.
— Кто? — хмыкнула я.
— Этот Владимир Иванович.
— Папа? Папа неплохой. Ты досье на него читал, которое приносил Орлов? Точно, неплохой. Я тебе больше скажу: он хороший человек. Будь у меня талант, я бы про него книгу написала и озаглавила просто и со вкусом — «История хорошего человека». Или лучше «Жизнеописание», как считаешь, а, Док?
— Перестань паясничать! — разозлился он.
— Ты хоть сделал, что я просила? — тяжко вздохнув, поинтересовалась я, хотя ответ уже знала, но Док не любит, когда я копаюсь в его мозгах, а я чужие желания уважаю, потому и стала задавать ему вопросы.
— Конечно, — тоже вздохнув, ответил он и добавил с недоумением:
— По-моему, он к тебе привязался…
— Док, не отвлекайся, а?
— Я пришел и сказал примерно следующее: Владимир Иванович, я единственный близкий Варе человек, девушка больна, я всячески стараюсь оградить ее от внешнего мира и потому знакомство с вами не приветствовал. Но так как не усматривал в нем ничего особенно вредного, не возражал. Но вчера Варя вернулась от вас в сильном волнении, а это как раз то, что ей категорически противопоказано. Я вас убедительно прошу прекратить эту дружбу и все такое прочее.
— Ты сказал, что я чокнутая?
— Я сказал, что ты больна.
— Но понял-то он правильно?
— Надеюсь. — Док покачал головой с крайним недовольством и уставился на меня. Сейчас начнет свою любимую песню.
— Все отлично, — заверила я и торопливо исчезла в своей комнате. Теперь следовало ждать, как поступит Владимир Иванович. Скорее всего внемлет просьбе, тогда придется организовывать мой побег от Дока и разыгрывать душераздирающую сцену. Я поморщилась. Трагедии почему-то неизменно вызывали у меня глупую улыбку, наверное, что-то нервное. Все-таки я надеялась, что до трагедий не дойдет и игру в шахматы мы продолжим.
Поначалу казалось, что я ошиблась. Утром никто не позвонил. Я слонялась по трем жилым помещениям и косилась на телефон без всякого толка. Следующее утро прошло примерно так же.
Тогда я переместилась к ограде. Расстелила одеяльце, прихватила шахматы и стала играть с котенком. Он набегался, устал и вскоре уснул со мной рядышком, а я чутко прислушивалась: не раздастся ли звук шагов с той стороны. В конце концов раздался, но увидела я не Владимира Ивановича, а Резо. Он посмотрел на меня, потом на шахматы, потом опять на меня и сказал:
— Привет.
— Здравствуйте, — ответила я. В своем стремлении выглядеть маленькой девочкой я малость пережимала: бравый охранник был старше меня от силы лет на пять, да и то вряд ли. Просто у него такая физиономия, что точный возраст определить невозможно. Я было сунулась, но, по-моему, он и сам его не знал.
Шахматы Резо заинтересовали, он присел на корточки, тараща на них глаза. Тут надо сказать, что до сей поры я видела его неизменно в темных очках и светлым взором могла полюбоваться впервые. Глазки у него были маленькие, глубоко посаженные и весело блестевшие. Цвет их определению не поддавался, скорее желтые, чем карие. Без очков он здорово напоминал любопытную обезьяну, впрочем, ранее он тоже напоминал обезьяну, но в очках.
Сейчас этот достойный представитель человекообразных подпер подбородок здоровущим кулачищем и затих, вожделенно глядя на шахматы. Думал. Я легла и стала ждать, что будет дальше, то есть смотрела на шахматы и тоже думала.
— Интересно, — наконец кивнул он.
«Да неужто? — чуть не съязвила я. — Шел бы ты, парниша… Я жду твоего хозяина, а тебе здесь совершенно нечего делать».
Он перевел глазки на меня и с улыбкой проронил:
— Может, получится что-то интересное.
Редкое везение: передо мной примат, свихнувшийся на шахматах.
— Вы ко мне не пролезете, — с грустью сказала я, — а мне к вам ходить не велели.
— Кто? — удивился Резо.
— Леонид Андреевич.
— Это тот тип, с которым ты живешь?
— Да.
— Всегда можно найти выход из положения, — заявил он вполне серьезно. Смотри, какой умный. — Пододвинь шахматы, — предложил он. Я пододвинула, мысленно обругав его крепко и нецензурно, и мы начали играть.
Резо продолжал сидеть на корточках и называл свой ход, а я переставляла фигуры. Теперь я точно знала: больше всего на свете я ненавижу шахматы. Вооруженная этой мыслью, я разбила Резо в пух и прах. Он остался доволен, протянул руку сквозь прутья ограды, аккуратно пожал мою ладонь и сказал:
— Молодец.
— Спасибо, — ответила я. Вот тут и появился Владимир Иванович.
— Доброе утро, — произнес он бодро, я кивнула, отводя взгляд, а Резо незамедлительно исчез: был — и уже нету.
Владимир Иванович прикидывал, что бы мне такое сказать, а я торопливо собирала свои вещи, нервничала, уронила шахматы, и фигурки рассыпались.
— Как твои дела? — додумался спросить он.
— Спасибо, хорошо, — ответила я, подхватила котенка, который с перепугу громко мяукнул, и направилась в глубь сада.
