242. УРНА
Вот все, что осталось от этойБезумной и пламенной жизни,От лавров и рукоплесканий,От этого божьего гнева —Над хижинами и дворцами,Над шумом германских полесий,Над всем цепенеющим миром —Когда даже небо казалосьВсе в молниях, в трубах, в громах.От этого страшного взгляда,Прозрачного, как у медузы,Когда и железное сердце,Внимавшее в битвах с улыбкой,Как пели парфянские стрелы,Вдруг падало и холодело.
Вот все, что осталось для РимаОт ранних твоих пробуждений,Когда умолкали за дверьюВсе шепоты и разговоры —И слушали в трепете люди —Сенаторы, откупщикиСкрипучий и старческий кашель…
Увы, где мечты о великомИ мысли о счастье народов?Где пурпур? Где лавры, где лавры?И где триумфальные арки —Прохладные своды титановНад пыльной дорогою в Рим?
Наверное, ты променял быВсе арки и все монументыИ все — на один только сладкийГлоток из солдатской баклаги,На хижину и на овчинуПоследнего из пастухов…
243. ПРИГЛАШЕНИЕ В ПУТЕШЕСТВИЕ
Вы слышали, как пароходыТрубят у входа в старый порт,Приветствуя зарю природы,Миндаль в цвету иль римский форт?
Вы слышали подобный лире,Прекрасный пароходный глас,Чистейшую слезу в эфиреИз медных и глубоких глаз?
Хотите с опытным поэтомПуститься в сей опасный путь,Довериться ночным планетам,Отправиться куда-нибудь?
Амфитеатром белый городСпускается к воде с горы,И ветер за открытый воротСлетает к деве для игры.
И розовым воспоминаньемАкрополь средь олив и горСтоит над меркантильным зданьем,А мусор — черепки амфор.
Спешите, смертная, сквозь слезыУвидеть этот берег, гдеЦветущие деревья, лозы,Где рыбаки живут в труде.
Как ветер будет флагом, платьемИграть и волновать умы,Как будет по перу собратьямЗавидно, что в эфире мы!
Все приближается, все ближе,Увы, неотвратимый час,И Вы, которая в Париже,Спешите же, скорей, сейчас!
Ведь смерть подобна грузной гире,Влекущей к рыбам берег весь,И никогда в загробном миреДеревья не цветут, как здесь.
244–246. ОСЕННЕЕ
I. «Пчела спешит в последний раз…»
Пчела спешит в последний разВ укромный гинекей цветка.О, не обманывает насПредчувствие — зима близка.
Смотрите, как дубовый листЛетит в стеклянной тишине…Косматый виолончелист —Осенний дуб — приник к струне.
Что говорить — всему конец:Всем мотылькам, всем соловьям,Всем разрушителям сердец,Ликуй, копатель черных ям.
Пчела спешит в последний разВ укромный гинекей цветка.А ветер? Мудр, кто про запасСобрал дровец для камелька.
II. «Не лист дубов, а лист газеты…»
Не лист дубов, а лист газеты,Шуршащий, утренний в руках.Не тот дубовый лист поэта —Любимый образ — в облаках.
Не перелет бездомной пташкиЗа океан, в ночную мглу,А черный кофе в белой чашкеВ кафе парижском, на углу.
И все же, это — осень, муза:Набит пшеницею амбар,Пшеном стихов, пудами груза.А поле все — один гектар.
III. «Прогнав все мысли и заботы…»
Прогнав все мысли и заботыО соловьях и мотыльках,Не хочется среди работыИ думать нам о пустяках.
Теперь себе представить надоОгромный и печальный мир,Прозрачнейшие слезы ада,Как те, что источает сыр.
Теперь нам надо прелесть небаПопробовать соединитьС куском вещественного хлеба…Как трудно, а ведь надо жить.
Париж. 1935
247. «Из атласной своей колыбели…»
Из атласной своей колыбелиТы порхнула, как бабочка, в свет,В дом, построенный зябким Растрелли,В черный воздух придворных карет.
Ты росла, хорошела, дышала,Анфиладою призрачных зал,И хрустальная люстра дрожала,Отраженная в мире зеркал.
А над детским моим вдохновеньемДнем и ночью шумели дубы,Осеняя, как благословеньем,Кровлю бедных, превратность судьбы.
Но, быть может, в той сельской дубравеНас дубы научили впотьмахО прекрасном вздыхать и о славе,О стихиях и о небесах.
248–249. СТИХИ О ПАРОХОДЕ
I. «Торговый неуклюжий пароход…»
Торговый неуклюжий пароходВ сияньи голубых латинских вод.
Без крыльев мачты, жалкая труба,Тяжелый груз и скучная судьба.
Не торопясь — так, пять иль шесть узлов,Идет он мимо райских берегов.
На берегу — луна, миндаль цвететИ женщина о небесах поет.
Шумят дубы, то — летняя гроза,То первая больших дождей слеза,
Но прозаичен хмурый капитан,Что для него слеза небесных стран?
Вот будет скоро он на берегу,Съест в ресторане порцию рагу,
Запьет его отличнейшим вином,За счастьем сходит он в игорный дом.
Резвится вслед за кораблем дельфин,Играет средь пленительных пучин.
Чему ты, глупый, радуешься так?Ведь этот пароход — печальный знак:
На Кипре, где забвения зола,Твоя богиня умерла.
II. «Пять чувств и пять материков…»
Пять чувств и пять материков.Дубы дубрав и лавр Европы.Хозяйство, пряжа и альковТрудолюбивой Пенелопы.
Вот солнце из памирских горОгромным шаром выплывает,И Африки звериный хорЗверинец нам напоминает.
Америка — за морем. Где?Как новый Карфаген из гроба,Дрожит на нефтяной водеГудзона башня небоскреба.
В сияньи райской наготыАвстралия средь океанийВ араукариях с луныЖивет в своем счастливом плане.
И белый, белый пароход,Какой рисуют на плакате,Торжественно в дыму плыветВ большом тропическом закате.
Как будет жаль покинуть вас —Дубравы, пальмы, горы, воды.Не оторвать влюбленных глазОт закругленных плеч природы.
Меня не будет на земле,И все останется, как было,Кипеть в страданьи, как в котле,Цвести на берегу могилы.
Париж. 1935
250. «Быть может, лихорадит нас, и мы…»
Быть может, лихорадит нас, и мыБольны, и бредим в холоде зимы.Ведь если б были мы в своем умеИ не томились в мире, как в тюрьме,
Не проливали бы моря чернил,Не тратили бы на пустое сил,Ведь если бы не этот страшный жарТемператур высоких, как пожар, —
Наверное бы процветали мыНа холоде практической зимы,Имели бы имущество, и дом,И уважение в кругу земном.
Париж. 1935
251. ПОСЛЕ ЛЕТА
Ты вся еще в загаре лета.Как расточительный богач,Живет на золоте планетаУ моря, где играют в мяч.
Теперь ты снова в доме тесном,В закрытом платье городском,Ты вспоминаешь о небесном,О южном береге морском.
Я на тебя гляжу с Парнаса,Из зимних стран, со снежных гор,Я вижу пляж, зонты паласа,Купальщиц, белых чаек жор.
Я вижу, как в часы купаньяТы шла в сандалиях на пляж,Средь воздуха и ликованья,Каких не знает север наш.
Еще я вижу путь, опасныйДля кораблей, сердец и лир,И тот спокойный и прекрасный,Безоблачный, счастливый мир —
Мир девушки и христианки,Куда дороги вовсе нетДля легкомысленной беглянки, —Для музы, для тебя, поэт,
Тот мир девический, в которомТвоя душа блаженно спит,Где жизнь, с ее бумажным сором,Бессильно бьется о гранит.
Как странно! Глыбой вертикальнойСтоит большой парижский дом,В провале лестницы спиральнойГрохочет лифт глухим баском,
А я услышал море, скрипку,Залив увидел, как дугу,Тебя, как золотую рыбку,Лежащую на берегу.
252. ВОКРУГ СВЕТА
