что он, в самом деле, тоже дёрганый такой?!
Разве может это дурацкое происшествие отравить всю жизнь?
Они заходят в магазин, удачно покупают хлеб – он сегодня почти совсем свежий. Но это как-то
не утешает. Порядок, понимаешь, у них там! К чертям собачьим такие порядки! Перед глазами всё
этот главврач с расщеперенными коленками. «Порядох есть порядох!» Ну хорошо, пусть – порядок.
Порядок, и в самом деле, необходим. А человеческое отношение уже кем-то отменено? Нет, такой
врач – уже не врач. Быть хорошим врачом такой человек не может. А ведь говорят, будто у него
самая высокая зарплата в селе. Даже зарплата Трухи намного меньше. Борису Бадмаевичу платят
и за главврача, и ещё за всякие там совмещения, которых он себе набрал. По слухам, он получает
по пятьсот-шестьсот рублей в месяц. Это просто фантастика!
– Доча, ты не отставай, – говорит Роман, поджидая насупленно шагающую Машку, не понимая,
впрочем, куда он сам-то бежит – всё равно делать уже ничего не хочется.
Дочка подходит, хватается за мизинец.
– Ты что, устала?
– Не, – коротко и с каким-то достоинством отвечает она.
Невольно улыбнувшись, Роман гладит одуванчик её меховой шапки.
– Ничего, пойдёшь скоро в свой садик…
– У меня плохая лишяя, да? – удручённо спрашивает она.
– Ерунда, не переживай. Твой лишай хороший – так себе, пустячная зараза…
– А плохой лишяя бывает?
– Бывает. Видела там, в больнице, – неожиданно для себя говорит Роман. – Толстый, в белой
шапочке?
– Ой, я его боюсь! – восклицает дочка, прижавшись к ноге.
«Тьфу ты, что я болтаю, – спохватывается Роман, – ещё и вправду бояться будет. . Хотя, может
быть, и правильно. Пусть лучше боится, да в руки к таким не попадает».
– Ничего, – успокаивает он дочку, – скоро мы этих «лишяев» выводить начнём.
И впрямь, ну сколько же, в конце концов, будет этих трудностей, этих глупейших преодолений?
В Выберино Роман считал, что подобные трудности даже закаляют его. И даже гордился
преодолением их. А здесь почему не может спокойно преодолевать? Чего обижаться на них, если
вся история нашей страны – это сплошное преодоление, постоянное движение к лучшему? Ведь
всё равно ни в одной другой стране люди не живут счастливей, чем у нас, потому что у нас самый
передовой социалистический строй. Диалектический материализм, создаваемый самыми
передовыми философами истории, врать не станет. Тут вся закавыка лишь в том, что Пылёвка
почему-то отстаёт от той общей благополучной жизни страны, о которой постоянно рассказывают
радио, газеты, телевидение. (Ну не могут же постоянно и обо всём врать!) И раскочегарить эту
местную жизнь почему-то непросто. Разве справедливы здесь такие, можно сказать, «низшие»
трудности, как трудности с водой и дровами? Бедные старики… Сейчас, по осени, у них одна
445
печаль: как бы зиму пережить. А эта больница с её главврачом! А почта, из которой даже с
райцентром переговоры не закажешь. Уж не говоря о газетах, которые приходят сюда уже
состарившимися на неделю. И всё это зависит от людей, живущих здесь. Только от чего зависят
сами люди? Почему их всё устраивает? Может быть, потому, что они не знают о лучшем?
Свою борьбу Роман намеревается начать наконец-то с выступления на отчётно-выборном
партийном собрании. Конечно, говорить там о недостатках, известных всем, нелепо, а если всё
проанализировать, обобщить, показать главный корень недостатков?
Причина лени и всеобщей совхозной спячки, пожалуй, в неосмысленной, тупой работе, когда
нужно лишь работать и выполнять план, не понимая, зачем он нужен. Парадокс, но люди ленятся
жить лучше. Об этой лени директор талдычит на каждом собрании, да только дальше этого
заключения его мысль не идёт. Не знает, куда идти, заходит в тупик. А ведь тут, вроде бы, и ничего
мудрого нет.
Вот однажды по областному телевиденью показали колхозника из соседнего села, который в
ответ на вопрос корреспондента о положении в хозяйстве простосердечно сказал: «Да начальство
у нас плоховато сейчас. Какого-то дурака из района поставили, и дела сразу пошли под укос. А так-
то народ надежды пока не терят». Странно, как вообще показали это по телевизору, можно сказать,
опозорив директора на всю область. Но тут интересно и другое. Пожалуй, ни один пылёвский
мужик не сказал бы про своих односельчан – «народ». Такой категории в Пылёвке нет. Тут всё идёт
не от народа, а от начальства, которое время от времени лишь сообщает ленивым работникам, что
они лентяи и что работать они не хотят. Да, тут есть о чём порассуждать…
* * *
К выступлению на партсобрании Роман готовится больше недели: много пишет, вычёркивает,
отбраковывает не очень убедительные, на его взгляд, доводы, анализирует свои старые наброски.
Сочинить такую речь, оказывается, не просто. Вечерами, засыпая, он думает о ней, а утром
просыпается с какими-то новыми доводами, потому что, кажется, и ночью думал о том же.
Хорошо бы своим выступлением вызвать нечто вроде шока, создать некое событие. Все
выступления на собраниях обычно таковы, что, подходя к трибуне, каждый очередной оратор ещё
не знает, о чём он сейчас скажет; выступая, тянет кота за хвост, собирая всё, что подходит по теме,
а возвращаясь в зал, уже не помнит, о чём говорил. Зато он выступит чётко, доказательно,
взвешенно. Он объяснит главную проблему хозяйства.
Перед собранием Роман останавливает в фойе клуба парторга Таскаева.
– Николай Афанасьевич, мне бы выступить, – с неожиданным волнением и неловкостью просит
он. – Вот, взгляните.
Таскаев с расширенными от удивления глазами пробрасывает листы выступления,
переписанные максимально возможным аккуратным почерком, считает их количество,
задумывается. Потом пробегает начало и вовсе скребёт по затылку. Обычно с выступлениями
просто беда – не допросишься, чтобы выступили, а тут. .
– Так это же целый доклад… Ну что ж… – замявшись, говорит он, идёт дальше, но на полпути
останавливается, вдруг забыв, куда и зачем шёл.
Во время собрания парторг, сидя за красно-бархатным столом, время от времени поглядывает
на Романа, видимо, раздумывая, давать ему слово или не давать. Основной доклад читает Трухин,
белёсо глядя в зал поверх очков и время от время бросая взгляд сквозь стёкла в листок от
перекидного календаря с сегодняшней датой. На этой шпаргалке записаны основные тезисы,
которые он вольно развивает, говоря и том, и о другом, и о пятом, и о десятом. И всё у него опять
же сводится к тому, что «мы, товарищи, плохо работаем, потому что работаем очень плохо». И всё!
Роман, слушая его, испытывает даже волнующий зуд обязательно выступить, высказаться:
директор не знает, что и как делать, а вот он
