по прошлогоднему протоколу, несколько раз автоматически проговаривая не те
даты. Ну, понятно: перепишет потом всё это в новый протокол и отошлёт в райком. Обычно так это
и делается. А впиши туда что-нибудь новое, так у райкома ещё какие-нибудь вопросы возникнут.
Предчувствуя завершение собрания, все оживляются, шарят по карманам, отыскивая сигареты, но
Таскаев вдруг останавливает это общее движение.
– Товарищи, простите меня, пожалуйста, я совсем забыл о том, что сегодня в повестку собрания
нужно было ввести ещё один вопрос. Наверное, это не по уставу – изменять повестку, но нам
необходимо решить этот вопрос поскорее. Да вы не беспокойтесь – много времени это не займёт.
Речь идёт о приёме в партию главврача нашей больницы товарища Бадмаева Бориса Бадмаевича.
Главврач тут же с готовностью выходит к трибуне, поворачивается широким лицом к залу,
приготовившись, как и полагается, для вопросов. «Опаньки! – восклицает про себя Роман. – Его
ещё и в партию волокут!» Сидя напротив главврача, он смотрит прямо ему в глаза, но Борис
Бадмаевич отвечает спокойным, уверенным взглядом. Никакой вины или неправоты он за собой не
чувствует. Вопросы же, задаваемые ему, просто несерьёзны – даже при вступлении в комсомол
они бывают куда основательней.
Романа подмывает задать кандидату какой-нибудь каверзный вопрос по истории партии, но
после своего выступления его на это уже не хватает. Сейчас он будет выглядеть просто
скандалистом и мальчишкой. «Что ж, – вдруг приходит ему совершенно желчная мысль, – пусть он
будет коммунистом. Ему это очень подходит». Однако как понять эту мысль? Он что же, недоволен
самой партией?!
– Как ваша больница подготовилась к зиме? – задаёт в это время свой вопрос директор
совхоза.
– Да тах-то вроде ничо, хах-нибуть перезимуем, – отвечает главврач.
– Ну значит, подготовились, – разулыбавшись, заключает Труха, которому тоже хочется на
воздух. – А если подготовились, то о чём тут ещё спрашивать? Товарищи, вы слышали ответ
достойный коммуниста. Предлагаю – принять.
Бадмаева принимают с отметкой в протоколе «единогласно», хотя один воздержавшийся есть.
Это Роман. Проголосовать за него после стычки в больнице – это уж просто себя не уважать. Но
для чистоты протокола воздержавшегося не замечают.
Ожидание Романа на какой-то пусть хотя бы мини-переворот в мыслях коммунистов не
оправдывается. Для них его выступление вроде фантазии. Но, может быть, с обидой и
разочарованием не спешить? Должность редактора радиогазеты тоже что-то значит. Тебя не
поняли здесь, но дали более широкий рупор. Вот и внедряй постепенно все свои идеи и мысли
через радиогазету, формируя это, так называемое, общественное мнение или уклад.
Сразу после собрания Роман подходит к парторгу, сидящему за столом с кипой разных бумаг.
– Когда можно поговорить с вами о радиогазете, Николай Афанасьевич?
– Ну, теперь это не со мной, – даже с какой-то усмешкой, как с человеком, которого удалось
надуть, отвечает парторг. – Это дело комсомола. Свяжись с секретарём Зинаидой Седельниковой.
Вспомнить бы ещё, кто эта Зинаида. Ну, была какая-то Зинка в младших классах, когда он
учился в школе, а вот какая она на лицо?
Возвращаясь с собрания, Роман пытается себя успокоить. «Ну, а ты чего ожидал? – спрашивает
он себя. – Что собрание тут же запоёт «Интернационал», возьмёт флаги и пойдёт на баррикады?
Это нормально: всегда, когда ожидаешь большего эффекта, происходит меньший». Плохо, что
поговорить, обсудить это не с кем. Нине не интересно. Кармен сказала бы: «Ты вечно всем
недоволен». Матвей о совхозных делах и слышать не хочет; совхоз для него – это какая-то другая,
непонятная страна. Остаётся лишь пойти в гараж, сесть перед фигурой старика и поговорить не то
с ним, не то с самим собой. А ведь, если подумать, так в Выберино-то было даже легче. Там тоже
ничто никого не интересовало, зато не интересовало и тебя.
Весь следующий день Роман изучает пыльные полки сельской библиотеки, отыскивая что-
нибудь по организации радиогазеты. Ему везёт: нужная брошюра находится. Дома, начав читать,
он просто вливается в неё всеми своими мыслями. Радиогазета оказывается непростым, но
интересным делом. В ходе чтения приходит и несколько собственных оригинальных идей. Время
от времени Роман ходит по комнате, потирая руки – новое дело зажигает по-настоящему.
Зинаиду Седельникову он пытается выловить в клубе или в правлении целую неделю: сначала
она уезжала в райком, потом болела дома. А когда встречается с ней, то обнаруживает, что она как
секретарь комсомольской организации тоже была на партийном собрании. Ещё на собрании
испугавшись его «умного» выступления, Зинаида говорит теперь дрожащим голосом и только на
«вы». Зинаида, бывшая доярка, вообще не поймёт, зачем, для какой цели им какая-то
радиогазета? Доходит до смешного – она знает, что газета – это бумага, но как её по радио-то
передавать? Радиогазета – это что, для того, чтобы газеты по радио читать? Роман теперь уже с
некоторым знанием дела растолковывает, что это такое и как должно делаться, решив, что ему
следует не просто самому заниматься всем, а зажечь других и работать вместе. Нужно сначала
448
создать «горячее ядро», от которого пойдут лучи. А без сообщников, в одиночку, он так и останется
кем-то вроде шукшинского чудика, каковым, судя по всему, его и восприняли на собрании. Для
создания этого «горячего ядра» он предлагает Зинаиде собрать комсомольское бюро, которое
наверняка состоит из самых активных.
– Ну ладно, – вяло соглашается Зинаида, – попробуем собраться.
Сбор бюро намечается через четыре дня в пятницу, на шесть часов вечера.
В условленное время Зинаида оказывается в кабинете одна.
– Ну, и где же наше бюро?
– Все предупреждены, – сообщает она, – но почему-то не пришли.
Что ж, назначим новый срок бюро ещё через четыре дня. А через четыре дня и саму Зинаиду
приходится ждать полчаса.
– А когда вы собирались в последний раз? – уже с иронией спрашивает её Роман.
Не может припомнить. Но за последний год не собирались – это точно. Про комсомольские же
собрания лучше и не спрашивать. Если этих, «активных», не соберёшь, то остальных – и вовсе.
– А…, – безнадёжно машет она рукой.
– Но как же ты перед райкомом отчитываешься? Обычно они требуют протоколы собраний.
Вопрос вгоняет её в краску.
– Просто пишу да отсылаю.
– А как пишешь? Откуда, что берёшь?
– Со старого переписываю. Ну, добавлю что-нибудь…
– А если Таскаев узнает?
– Он меня и научил.
Ну, тогда всё понятно. Роман сидит, отквасив губу. Так, подвесив ожидание в воздухе, он сидел
когда-то перед Элиной, вызывая её на откровение. Это срабатывает и сейчас: Зинаида вдруг
покаянно сознаётся, как обрыдло ей всё это секретарство. Навязали – что тут поделаешь?
Конечно, сидеть
