Меня хотят лишить власти, и выбрали для этого отличный способ — через Солу. И я сам все испортил, позволив им подобное. Еще два года назад не следовало подпускать к себе эту девчонку. Я предвидел последствия, но ее красота вскружила мне голову. Сола словно хрупкий мотылек порхала вокруг, не представляя, что ее ждет рядом с таким человеком, как я, что лучше не провоцировать во мне бурю. И в какой-то момент мне стало наплевать, если я погублю свою дикую розу, столько лет расцветающую вдали от меня. Одним прикосновением она стерла все границы. Держаться на расстоянии оказалось выше моих сил. Тогда я впервые проявил слабость, сделал первый шаг навстречу собственной гибели. Даже сейчас пальцы покалывает от призрачного ощущения ее бархатистой кожи, а легкие наполняются запахом сладкого персика. Эта девчонка имеет надо мной власть, о которой никогда не узнает. В ту ночь я проявил к ней интерес и автоматически привлек лишнее внимание. Показал свое слабое место. Поэтому факт, что мой сын сделал предложение через полгода отношений, привел ту самую девушку в мой дом, не могло быть простым совпадением. Бабник, который всю жизнь искал только отношений на одну ночь, вдруг полгода встречается только с одной женщиной? Я изначально чуял подвох, но вмешиваться уже не мог.
— Ну и долго мы будем играть в молчанку? — Уго разводит руки и шумно опускает их на бедра.
Я растираю ладонями лицо, пропуская пальцы сквозь волосы, и присаживаюсь на край стола.
— Ты уверен, что он поехал к Пелагетти? — Скрещиваю на груди руки и устремляю тяжелый взгляд на Гирландайо.
Сегодня былой легкости я в нем не замечаю. Как и я, он не спал эти дни. Мы оба чуем подступающую со всех сторон опасность. Нужно быть начеку, и в этих условиях сон для нас — впустую потраченное время. От очередного потока тревожных размышлений в висках начинает стучать, и мне приходится надавить на них, чтобы унять боль.
— Раф, мы проследили за ним до самого порога Каморры. Тебе стоит признаться самому себе, что твой сын оказался грязной крысой.
Прикрываю глаза, не прекращая разминать пальцами виски. Хочется заглушить тягостные мысли, ибо голова просто раскалывается. И дело не во взбалмошной девчонке, которая поселилась в моем доме. По крайней мере, рядом со мной она в безопасности, и поэтому одной проблемой меньше. В данный момент меня терзает то, какие предстоит принять решения.
— Я догадываюсь, о чем ты думаешь. Раф. — Уго подается вперед и опирается локтями о колени. — Давай, я возьму эту ношу на себя.
— Нет. Я должен сделать это сам. Не трогайте его. Час расплаты обязательно придет, а пока нужно ждать и смотреть в оба.
— Ждать? Ты серьезно? — Гирландайо вскакивает с места. — Под тебя копают, Раф! И нам пока неизвестно, откуда растут ноги! Мы не можем сидеть сложа руки. — Уго выдыхает и продолжает более спокойно: — Дон знает?
— Нет, и не стоит ему рассказывать. Старик слаб, а ты прекрасно знаешь, что нам он нужен живым. Без его поддержки нас сравняют с землей. — Падаю в кресло и достаю из ящика стола бутылку бурбона. — Я в заднице, Уго. — Откидываю голову назад и повторяю, будто самому себе: — В ЗАДНИЦЕ.
РОКСОЛАНА
От невыносимой обиды и боли, которую принесла мне открывшаяся правда, я проревела всю ночь, уткнувшись в подушку. Не помню даже, как заснула. И вот утро. Лежу с открытыми глазами, но слез больше нет. Мой взгляд обращен пустоту, я полностью погружена в себя. Разочаровавшись во всем мире, кажется, не могу пошевелить даже пальцем.
Словно на повторе прокручиваю вчерашний разговор с Росси, но так и не могу ничего понять. Однако сейчас это не так важно, ведь сердце до сих пор содрогается от предательства жениха. Я не знаю, правда ли то, что рассказывал Рафаэль, или это его выдумки, но того, что увидела собственными глазами, вполне достаточно, чтобы засомневаться в искренности Матвея по отношению ко мне. В голове непроизвольно прокручиваются недавние события: трусливое поведение Матвея в ресторане, похищение, подрыв машины. И то, как после случившегося Росси ухаживал за мной, заставляет о многом задуматься. Тогда на нем не было привычной маски подонка, хоть вежливость и давалась мужчине с трудом. А сейчас он утверждает, что вновь спас меня. Сама того не желая, я верю ему, даже несмотря на то, что злюсь, а руки так и чешутся придушить мерзавца.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Неприятное урчание в животе прерывает поток воспоминаний, заставляя задуматься, когда я в последний раз ела. В памяти всплывает вкус холодного кофе и карамельного круассана, и рот в мгновение наполняется слюной. Но в то же время они напоминают о нашей совместной ночи, поэтому я стремительно вскакиваю на ноги, словно пытаясь убежать от своих мыслей. Нельзя о нем думать, если не хочу давать себе ложную надежду на то, что дорога этому мужчине. Только вот теперь, когда Раф находится буквально в двух шагах, мне будет еще сложнее.
Невольно закрадывается вопрос, какой же этот мужчина на самом деле? Мне по-прежнему хочется разгадать его. Какие женщины ему нравятся? Почему после развода он больше не женился? Почему стал таким властным и не терпящим неповиновения? Почему живет по принципу, что Земля должна вращаться вокруг него? Каким было его детство?
Мой интерес к этому человеку вытесняет ненависть к нему, и я уже думаю не о том, как хочется придушить Рафаэля, а о том, чтобы увидеть его безмятежно спящим. О том, чтобы исследовать каждый сантиметр покрытой татуировками кожи, узнать значение каждой.
Интересно, спит ли вообще этот дьявол? Или просто иногда отдыхает в припрятанном где-то в кладовке гробу? Нет! Это просто бред какой-то. Нужно выбросить это из головы. Только вот где-то в глубине души слегка шевелятся глупые девичьи желания. Ведь когда-то я мечтала, чтобы Рафаэль забрал меня к себе, излечил от тоски по нему…
И вот я в его доме, и мне по-прежнему хочется увидеть его, хоть и не должно бы. Эмоции немного успокоились, и по трезвому размышлению я уже иначе смотрю на ситуацию. Нужно обязательно извиниться за пощечину. Я какая-то ненормальная, ей-богу, сама себе противоречу. Но мне действительно необходимо увидеть Рафаэля, поговорить, понять. Он нужен мне. Я потеряна и подавлена, одна в чужом мире. И как бы парадоксально это ни звучало, теперь Росси — единственный, кому я могу доверять.
Витающая в пустой комнате тяжелая атмосфера окончательно добивает меня и, стремясь покинуть помещение, я дергаю дверную ручку, но та остается неподвижной. Ну конечно, этот мужчина не изменяет своим варварским принципам. Раз за разом дергаю ручку, но ничего не меняется. Тогда я, тихо выругавшись, начинаю тарабанить по двери.
— Откройте! — Прекращаю стучать и прислушиваюсь, но в ответ тишина. — Выпустите меня! — Снова дергаю за ручку, но напрасно. — Эй! Я хочу есть! — Отчаянно хлопаю по дереву ладошкой. — Черт!
Разворачиваюсь и, прижавшись к двери спиной, сползаю на пол и больно ударяюсь затылком о неровную деревянную поверхность. Больше всего на свете меня бесят ограничения в каких-либо действиях, и я не намерена с этим мириться, поэтому начинаю истошно вопить. Каких-то полчаса спустя в замочной скважине все же поворачивается ключ, что заставляет меня подняться на ноги.
— Да кто же так кричит, весь дом на ушах стоит, — ворчит домоправительница, пока открывает двери, но при виде меня выражение ее лица сразу меняется. — Ах, это ты, милая, — хватается она за щеки, удивленно распахивая глаза.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Женевра! Я так рада вас видеть! — радостно вскрикиваю и бросаюсь обнимать вошедшую женщину.
Она такая большая, теплая, мягкая и нежная. Как мама. А еще пахнет вкусно: молоком и медом. И пусть я не знала материнской любви, но почему-то мне кажется, что от нее должен исходить именно такой аромат. На душе моментально становится легче, ведь я больше не чувствую себя одинокой.
— Я тоже, piccina, — Женевра отстраняет меня за плечи и начинает внимательно разглядывать. — Бедное дитя, итак худенькая такая, еще и заперли! — возмущается, нахмурив тонкие брови. — Давай, милая, идем, голодающий в этом доме — преступление для меня.
