объяснение всему можно найти в «Корпусе гражданского права»[299]. Значит ли это, что римское право было недостаточно знакомо придворным юристам Фридриха II? Ответить на этот вопрос однозначно нельзя. Мы не знаем, насколько успешно велось преподавание гражданского права в Неаполитанском университете, не знаем, участвовал ли в составлении Конституций большой знаток юстиниановского корпуса Роффредо из Беневенто, хотя Яков Капуанский, один из основных авторов свода 1231 года, был опытным юристом. Скорее можно говорить действительно об особом методе законотворчества, когда разные правовые системы использовались как неиссякаемые источники для удовлетворения нужд государства, как их понимали Фридрих II и правящая элита.
На самом деле, вовсе не обязательно было ссылаться на авторитет «почтенных предков» или использовать терминологию римского права, чтобы придать силу волеизъявлению императора, который один является «источником права», «отцом и сыном правосудия». Вот как эта мысль выражается в статье «О происхождении права» (Const. I 31):
«После длительного совещания и тщательного обсуждения квириты[300] по царскому праву передали римскому императору право создавать законы и власть над империей, чтобы он, взяв на себя это бремя, владычествовал над народами, служил источником и защитником правосудия. Поэтому можно убедиться: не только полезно, но и необходимо, чтобы правосудие подкреплялось силой, а сила — правосудием, ведь в лице государя слиты и то и другое: источник права и его защита. Да будет цезарь отцом и сыном правосудия, его господином и слугой. Отцом и господином — в издании законов и в контроле за их соблюдением; в почитании правосудия быть ему сыном, в служении его процветанию — слугою.
Обратив на это внимание, мы, восприявшие из десницы Божьей императорский скипетр и, среди прочего, бразды правления Сицилийского королевства, объявляем всем верноподданным цель нашего волеизъявления: наше сокровенное желание состоит в том, чтобы ревностно отправлять правосудие в отношении всех без исключения. Чтобы они повсюду находили его у наших чиновников, которых мы поставили в услужение правосудию, мы разделили их должности: одних мы поставили для гражданских дел, других — для уголовных».
Налицо желание рационализировать судебную практику. Например, «Мельфийские конституции» отменяют традиционные в Средние века «божьи суды» и поединки, «следуя истинной мудрости законов и отвергая заблуждения» (Const. II 31), т. е., попросту говоря, здравому смыслу. Составитель настаивает на необходимости искоренять «суждения тех, кто полагают, что железо накаляется и, что еще глупее, охлаждается не по естественной причине, тех, кто, повредившись в рассудке, уверяют, что доказали виновность обвиняемого, если он тонет в холодной воде, в то время как его удерживает на поверхности содержащийся в нем воздух».
Серьезным новшеством стала программа сохранения мира, задача традиционная для королевских зерцал, но выполнявшаяся вовсе не всегда на пергамене или в суде[301]. «Мы приказываем, чтобы во всем королевстве соблюдался мир, без которого нет места правосудию. Никто не имеет права мстить за нанесенное ему насилие, ни применять насильственные меры, ни затевать войну в королевстве». Единственным арбитром в спорах объявлялся королевский суд (Const. I, 8). Чтобы искоренить саму причину зла, в Сицилийском королевстве ограничивалось право ношения оружия (Const. I, 10). Эти меры представляли собой попытку искоренения обычных в средневековом обществе способов решения конфликтов без вмешательства верховной власти, которые называют феодальными усобицами, хотя эти усобицы происходили не только между феодалами. Характерно, что самые высокие штрафы за недозволенное ношение оружия накладывались на знать, чьи споры особенно сильно сказывались на мирном состоянии королевства.
Средством защиты при нападении для всех подданных объявлялись «королевская защита» (defensa) и «призвание имени государя» (invocatio nominis nostri): «Авторитет права народов требует, и это не противоречит естественному разуму, чтобы всем была разрешена защита своего тела. Часто случается, что сила нападающего настолько велика, что потерпевший не в состоянии оказать сопротивление, даже если он имеет на это право. Поэтому настоящим законом мы даем всем возможность защищать себя от нападающего призванием нашего имени и запретить ему от имени Империи в дальнейшем нападать на него»[302]. Право предоставлять находящимся в опасности семьям защиту (defensam) от имени императора предоставлялось только государственным чиновникам: юстициариям, камерариям, баюлам и местным судьям[303]. За оскорбление или насилие, совершенное над человеком, находящимся под императорской защитой и призвавшим имя государя, виновный автоматически лишался трети имущества, если он совершил вооруженное нападение, и четверти, если он был безоружным (Const. I 18). Правом на императорскую защиту наделялись все жители Сицилийского королевства, включая иноконфессиональные группы: «Мы даем нашим чиновникам право предоставлять защиту иудеям и сарацинам, ибо мы не хотим, чтобы они были лишены ее только потому, что они иудеи и сарацины» (Const. I 18). Конституции подробно оговаривают, кто и в каких случаях может использовать в защите имя императора, злоупотребление которым наказывалось (Const. I 19).
Идеологическая подоплека этих установлений выражена самим законодателем: «Мы желаем по возможности искоренить нападения на наших подданных, которые, помимо Божьей, могут рассчитывать только на нашу защиту… Пусть право на нашу защиту не оставит наших подданных, поскольку их охрана осуществляется теми, кому передана власть нашей милости. Таким образом, мы считаем, что в них мы потенциально присутствуем повсюду, поскольку из-за неделимости тела не можем присутствовать там лично»[304]. Проблема «вездесущности» универсальной власти остро стояла перед всеми государями, включая идеологов империи и папской теократии.
Согласно Иннокентию III, естественная ограниченность его физического тела является причиной создания института рассылаемых по всему христианскому миру легатов, полновластных представителей папы на местах. Именно легаты наделялись той «полнотой власти», которая в представлениях курии принадлежала лишь папе. Параллельно развивались представления о кардиналах как «членах тела церкви» и даже членах тела папы. Великий канонист Остиец, кардинал, называл кардиналов внутренними органами папского тела[305]. За органологической метафорикой, сравнивавшей функционирование корпорации или целого государства с жизнью человеческого тела, стояли реальные политические институты и не менее реальные притязания и конфликты. Фридрих II рассуждал в том же ключе. Один из первых авторитетных комментаторов «Мельфийских конституций» утверждал право Фридриха II собирать законы для полученного в лен королевства таким образом: «Данное в лен королевство есть некое телесное единство, то есть состоит из отстоящих друг от друга тел многочисленных городов, замков, зависимых деревень. … И как всякая телесная вещь, это единство может быть предметом торга, владения, передачи»[306].
Как видим, речь идет об отстаивании прерогатив двух универсальных институтов средневековой Европы. «Полнота власти» была техническим, не слишком определенным, но ко многому обязывающим термином, который еще нужно было наполнить содержанием в идеологии и воплотить в реальной жизни. Папство и Империя использовали схожие методы. Между персоналом
