мировоззрение императора и интеллектуальный горизонт его окружения предстали перед нами в самых разных ракурсах, в свидетельствах разноязычных, зачастую противоречивых. Нам приходилось жертвовать лаконичностью изложения и через многочисленные мелкие детали вести читателя к пониманию того общеевропейского значения культурных явлений жизни Сицилийского королевства, которое и делает изучение ее достойным и необходимым начинанием. Мы искали основания культурной политики Фридриха II наряду с некоторыми особенностями его личного мировоззрения. Возможно, что изучение мировоззрения Фридриха II следовало бы начать именно с его «Книги об искусстве соколиной охоты», ибо ни один из использованных мной до сих пор источников в такой полноте не отражает его представления о природе.
«Книга об искусстве соколиной охоты» — плод личных многолетних трудов императора, квинтэссенция той интеллектуальной деятельности, которую он старался организовать при дворе.
Оригинальная рукопись «Книги об искусстве соколиной охоты», принадлежавшая Фридриху II, не сохранилась. Считалось, что она пропала во время сокрушительного поражения, нанесенного войскам Фридриха II в 1248 году под Пармой, и потом была подарена миланским купцом Боттачо Карлу Анжуйскому в 1260-х годах, когда тот воевал с последними Штауфенами[313]. Однако есть основания полагать, что это был другой свод текстов, возможно, Moamin, арабский учебник, переведенный для Фридриха II Феодором Антиохийским около 1240 года[314]. «Моамин», как свидетельствует его incipit, «исправленный императором во время осады Фаэнцы», несомненно, использовался, наряду с другими материалами, при написании трактата «Об искусстве соколиной охоты». Тем не менее я не склонен следовать гипотезе Йоханнеса Фрида и Штефана Георгеса и считать латинского «Моамина» «второй» книгой Фридриха II о соколиной охоте.
На сегодняшний день рукописная традиция «Книги об искусстве соколиной охоты» состоит из двух изводов единого прототипа. Первый содержит редакцию в шести книгах — ее можно считать полной лишь условно, поскольку Фридрих II не считал свою работу законченной. Второй извод, называемый иногда «манфредовским», содержит лишь первые две книги, наиболее интересные с точки зрения орнитологии. В нем имеются немногочисленные добавления Манфреда, сына Фридриха II, короля Сицилии в 1258–1266 годах, и богатейшая (около 900 иллюстраций) иконографическая программа.
Хотя первый извод содержит, казалось бы, более аутентичную версию, лишенную интерполяций, он представляет собой промежуточную стадию становления трактата. Об этом свидетельствует одно интересное замечание Манфреда в его собственном экземпляре. Он рассказывает, что он много раз перечитывал оставшуюся в наследство от отца книгу и обратил внимание, что сразу после введения автор намеревался поставить главу «О том, как узнавать соколов по форме тела и оперению», о чем свидетельствовала рубрика и оставленные чистыми листы перед главой «О ловле соколов». Из этого коронованный читатель заключил, что глава пропущена. В течение некоторого времени Манфред разыскивал черновики, поскольку ясно было, что книга нуждается в исправлении в связи с ошибками переписчика. Вскоре была обнаружена глава «Об оперении соколов», из чего стало ясно, что глава о свойствах соколов должна была предшествовать главе о том, как их ловить. «Ведь если искать что-то неизвестное, то как же его найти, если оно неизвестно, а если что и найдется, то это не по науке, а по случайности»[315]. Этот отрывок позволяет заглянуть в писательский кабинет Фридриха II. «Книга об искусстве соколиной охоты» в том виде, в котором она дошла до нас в двенадцати рукописях, оставалась живым текстом. Смерть застала императора за работой, и Манфред еще мог найти следы правок и перестановок отдельных глав в отцовском архиве.
Это не значит, что имеющийся в нашем распоряжении текст, реконструированный Карлом Виллемзеном на основании нескольких рукописей, неполный. Его незавершенность — дело для Средневековья довольно обычное. Автор очень четко следовал установленным им самим для себя правилам и структуре, свойственной схоластике. Но текст этот был заранее задуман открытым для возможных дополнений и исправлений, что легко объяснимо тем фактом, что император постоянно охотился и, следовательно, продолжал накапливать практические знания.
«Книга» задумывалась в нераздельном единстве текста и миниатюр. Манфред верно следовал всем начинаниям отца и трепетно относился ко всему его наследию. Это касается и сопровождавших текст миниатюр. Тот факт, что весь «полный» извод лишен иллюстраций, свидетельствует о том, что между ним и фридриховским оригиналом лежит промежуточный этап копирования, при котором миниатюры по какой-то причине исчезли (скорее всего, по причине дороговизны). Для обоснования новой науки о птицах иллюстрации значили отнюдь не меньше, чем текст, над ними, скорее всего, также шла многолетняя работа. Для реконструкции такой иллюстрированной книги оба извода дополняют друг друга.
Чтобы правильно понять значение этой книги для самого Фридриха II и ее место в истории идей, нужно обратить внимание на то, какую роль играла охота в феодальном обществе и что представляла собой литература об охоте, cynegetica.
Охота была не просто развлечением и тем более не только средством добывания пищи, унаследованным от прошлого. Она стала знаком социального достоинства высших слоев общества, каждый вид ее имел свои социальные коннотации[316]. Уже в раннее Средневековье победоносный государь должен был быть удачливым и бесстрашным охотником: завалить страшного кабана — не то же, что поймать в силок какую-нибудь сойку. В охоте нетрудно найти проявление специфической ритуализации жизни сеньора. Сеньор охотился с прирученным животным в диком пространстве леса либо наоборот — с едва прирученным соколом в «культурном» пространстве своих угодий, тем самым участвуя в его «освоении», указывая границы, на которые распространялась его власть.
Около 1000 года появились первые книги об охоте на латинском языке, небольшие учебники технического характера об уходе за охотничьими животными и птицами. С XIII века искусство охоты приобретает свои каноны, даже свою философию, поэтику, тягу к энциклопедической всеохватности. Авторы трактатов настаивают на том, что охотник должен знать свойства и повадки диких животных — реальных, а не фауны бестиариев. За этим стоит широко распространенное в обществе желание познавать окружающий мир, и охота имела при этом привилегированное положение, поскольку человек попадал в непосредственный контакт с природой. Тристан, как известно, прекрасно чувствовал себя в лесу в обществе своего верного охотничьего пса. Известно также, что он, как настоящий рыцарь, поражал охотников короля Марка искусством свежевать дичь. Для этого следовало разбираться в анатомии. Замечательное свидетельство тому — подробный рассказ в английском романе XIV века «Сэр Гавейн и Зеленый рыцарь»[317]. И хотя этот контакт между человеком и дикой природой существовал всегда, именно в XIII веке зарождающаяся зоология пошла на союз с искусством охоты и с изящной словесностью[318].
Все вышесказанное в особенности относится к соколиной охоте. Появившись в Европе в эпоху Великого переселения народов, возможно, в
