Римской курии и имперскими чиновниками можно провести прямые аналогии в той идеологической и практической роли, которую им придавали папа и император. Imitatio sacerdotii в пропаганде Фридриха II и imitatio imperii в Римской курии шли нога в ногу.
Основным подтверждением авторитета власти на местах, ее «вездесущности» в программе Фридриха II должно было служить отправление правосудия. На практике папская, имперская и коммунальная системы конкурировали. В Анконской марке (нынешняя область Марке), которая за полстолетия несколько раз переходила от Империи к Патримонию и обратно, даже гибеллинская знать предпочитала обращаться в папские суды. Они проявляли большую активность и, по мнению многих современников, лучше работали[307]. Этот успех не случаен. Начало XIII века отмечено бурным развитием канонистики, церковного права, поддерживаемого Римской курией. Единственным официально признанным корпусом церковного права была так называемая «Третья компиляция», Compilatio tertia, 1210 года. Когда Гонорий III говорил, что каноническое право превзошло по значимости якобы устаревшее гражданское право, он выдавал желаемое за действительное. В 1219 году буллой Super speculam он запретил клирикам изучение гражданского права и преподавание его в Парижском университете. Иннокентий IV распространил этот запрет на Англию, Шотландию, Испанию и Венгрию. Конфликт императора и пап стал конфликтом двух правовых систем, конкурировавших на грешной земле за разрешение вполне земных неурядиц[308].
Когда в 1231 году, вскоре после примирения с Фридрихом II в Сан-Джермано, Григорий IX узнал о подготовке им масштабного кодекса, он сразу понял опасность, которую появление такого корпуса несло авторитету церковного права. Он написал несколько посланий, в одном из которых уговаривает императора отложить это гибельное начинание, чтобы не быть названным гонителем Церкви. В другом он с укоризной обращается к архиепископу Якову Капуанскому, который, как это стало известно в Римской курии, предоставил свой профессиональный опыт к услугам Фридриха II[309]. Одновременно он поручил Раймунду де Пеньяфорту составить корпус канонического права, который был готов к 1234 году. Раймунд, выдающийся юрист, вышел потом в кардиналы и даже в святые.
В середины 1230-х годов Фридрих II находился в Германии. Ко двору явился писавший на латыни нормандский поэт Анри д’Авранш. В одном из трех стихотворений, написанных в этой связи, он обращается к императору с таким «увещеванием»:
Пусть не иссякнет твой труд, величайший из всех, кто сегодня
Трудится, цезарь, для нас всех ты — украшение мира,
Так что подспорьем тебе послужат пусть обе Паллады.
Только верховный король и верховный же первосвященник
Могут право творить. Если знатный муж примет решенье,
Пусть справедливое, в нем веса большого не будет.
Правит каноны сейчас понтифик, гражданское тоже
Право пора обновлять, хоть оно и повсюду известно.
Значит, за дело тебе подобает как следует взяться,
Так же как папе. Зачем конституции долго так медлишь
Сводом единым собрать? Все законы хранящие книги
Ждут не дождутся, когда исправлять их ты все же возьмешься[310].
Работа велика, продолжает наш автор, но и слава будет вечная. Нужно «убрать все лишнее», ибо в этой массе законов за век не разобраться. Это стихотворение свидетельствует, во-первых, о том, что к северу от Альп «Мельфийские конституции» либо вообще не были известны, либо не принимались в расчет как нечто достойное «верховного короля»; во-вторых, Анри выражает общественное мнение группы мирян, которые хотели видеть в своем государе законодателя, способного противостоять влиянию церковного права. В конце концов, это случайно брошенное «убрать все лишнее», resecare superflua, звучало точной цитатой пролога к Своду декреталий 1234 года, Liber extra, и, следовательно, должно было резануть слух коронованного и хорошо информированного слушателя. Иной поэт мог себе такое позволить. К тому времени Анри уже был поэтом с именем, агиографом, опытным царедворцем и цену себе знал[311].
В те же годы аббат Николай из Бари написал не дошедшую до нас «книгу», liber, о «Мельфийских конституциях». По счастью, сохранилось предисловие. В нем автор согласно поэтике проповеди, привычного ему жанра, говорит о том же, о чем в стихах вещал поэт. Текст аббата Николая представляет собой комментарий к нескольким библейским цитатам, которые служат ему основой для возвеличения императора как законодателя: «взойдет Солнце правды благоговеющим пред именем Моим» (Мал. 4, 2.); «мы заблудились от пути истины, и свет правды не светил нам» (Прем. 5, 6). В латинском тексте обеих цитат фигурирует слово iustitia, ключевое для нашего автора. Совмещая библейский язык с цитатами из Кодекса Юстиниана, он славит светских государей: «Святые горы, т. е. католические и благоверные князья, несущие щиты безопасности, защиты и попечения, божественно зажигаются святостью жизни и благодатью праведности. Так, вооруженные и просвещенные силою, они разобьют силы неверных и попирающих правосудие, остановят, исправят и усмирят строптивых уздою права и беззаконных — мерою законов»[312].
На примере нескольких текстов можно видеть, что от Фридриха II ждали законотворчества, но право на эту роль еще нужно было доказывать, оспаривать у Церкви, считавшей себя вправе решать, как жить подданным королевства, находившегося в ленной зависимости у Патримония Св. Петра. Более того, когда конфликт достиг апогея, именно юридическая аргументация привела папу Иннокентия IV к идее низложения противника и, следовательно, передачи лена новому претенденту. Еще через несколько лет, уже в ответ на агрессивную политику Манфреда, пришла идея крестового похода, которая и воплотилась в настоящей войне 1265–1268 годов, специальной военной операции, успешно проведенной совместно Климентом IV и Карлом Анжуйским.
В спорах с папами совершенствовался политический язык, приобретавший новые черты, в которых исследователи зачастую видели выражение новой концепции «государства особого типа», прямого предшественника не только новых монархий XVI века, но и просвещенного абсолютизма XVIII столетия. Я не склонен модернизировать ни государство Фридриха II, ни его идеологию, ни строй мышления. Понимание им своей роли как государя вполне укладывается в рамки средневековой традиции уже потому, что новаторство ей вовсе не чуждо, причем на протяжении всего средневекового тысячелетия. Папы, его современники, тоже шли на новшества, которых инстинктивно вовсе не ждешь от такого консервативного института, как Римская курия. Политические условия, в которых оказался наш герой, рост папской теократии и городской вольницы, два важнейших фактора итальянской истории XIII века, крестовые походы и эсхатологические страхи — все это побуждало его использовать все средства репрезентации власти, не боясь экспериментов. Эта репрезентация, если и не всегда достигала ставившиеся перед ней цели, все же производила на современников сильное впечатление.
6. Государева охота
В предыдущих разделах
