Не сговариваясь, Таня и Александр развернулись к лестнице спинами и вжались носами в стекло, словно бы зачарованные неким невиданным зрелищем на улице. А вдруг не заметит? А вдруг пройдет мимо?
Как же!.. Великий Ричард сразу нашел их. Учуял, что ли, по запаху?
– Ах вот вы где, негодяи! – возопил режиссер. – С ног уже сбился вас искать! Что вы тут делаете в темноте? А?
– Мы курим, папа, – процедил лейтенант.
– Я бы, кстати, тоже не отказался. Дай-ка, сына, табачку, или как там у вас в армии говорят?
– У нас в армии говорят «закурить не найдется?»
– Ты чего собачишься, Сашка? – поинтересовался Ричард, затягиваясь. – Что я тебя в первый ряд не посадил? Так надо было заранее это самое…
– Все в порядке, папа. Не нервничай.
– Кто нервничает? Кто нервничает, ты скажи? Я? Да ни в жисть! Я на волне успеха! Я в восторге! Триумф! Овация! Нас полчаса не отпускали со сцены! Да я не припомню такого со дня премьеры «Чапаева»! – Как вдруг Ричард Пушкин смолк, закашлялся и уже совсем другим голосом, хриплым, усталым поинтересовался: – Что за сено ты куришь?
Лейтенант достал из кармана пачку сигарет «Московские» и молча продемонстрировал отцу.
– Так я и думал – отрава! Я, если хочешь знать, люблю кишиневский табак… Хорошо провяленный! Сортный! Без всех этих сучьев! Вот тебе, кстати, история: когда мы были с гастролями в Кишиневе, еще до твоего рождения, там одна женщина хорошая была, мы с ней дружили… Жена директора местной табачной фабрики. Так она мне подарила блок «Смуглянки» – настоящей, коллекционной… Вот это была вещь!
– Папа, ну где я тебе возьму «Смуглянку» на Восемьсот Первом парсеке?
Таня и Александр переглянулись. В обществе режиссера обоим было тягостно. Но просто взять и уйти им не хватало решимости. Да и куда, собственно, идти? На мороз? В руины? А ведь еще фуршет…
Народу в окрестностях аварийного выхода становилось все больше – счастливые зрители сходили по ступеням, громко обсуждая спектакль. Судя по долетавшим до Тани обрывкам разговоров, мюзикл и впрямь был воспринят с небывалым энтузиазмом.
Только в тот миг Таня осознала, что они с лейтенантом Пушкиным протрепались… да-да, ни много ни мало – три с половиной часа!
О пропущенном мюзикле Таня нисколько не жалела.
Из тихой заводи их пристанище превратилось в оживленный филиал курительной комнаты. Вспыхнули все лампы. Таня зажмурилась – белый свет больно ударил по привыкшим к полутьме глазам. А когда Таня вновь открыла глаза, то обнаружила, что стоит гораздо ближе к лейтенанту Пушкину, чем позволяют правила светских приличий («Или правила светских приличий на свету становятся строже?»).
Заметил это и Ричард Пушкин.
– Да вы тут, негодяи, времени не теряли! Эх, молодежь, молодежь… Все бы вам это… слегка соприкасаться рукавами! – гоготнул режиссер.
Таня сделала над собой усилие и улыбнулась.
Но не успел Ричард Пушкин открыть рот, чтобы пошутить снова, как к компании присоединился низенький колченогий человечек в такой же форме, какая была на Саше Пушкине. Не то мичман, не то младший лейтенант… «Еще немного – и начну разбираться в знаках различия», – вздохнула Таня.
– Здравствуйте, лейтенант Пушкин! – просиял человечек, растягивая свои тонкие белые губы в кривозубую улыбку. – Видеть вас в этом месте – большая приятная нежданность для меня!
Он так и сказал – «нежданность» вместо «неожиданность».
«Нерусский, что ли?» – смекнула Таня.
Режиссер заметно оживился и принялся бесцеремонно исследовать подошедшего, как будто тот был не человеком, а курьезным экспонатом в музее восковых фигур.
А вот Пушкин-младший неподдельно обрадовался появлению тонкогубого чужака и даже радостно обнял его.
– Разрешите представить вам моего боевого товарища, младшего лейтенанта Данкана Теса. Он американец из субдиректории Охайо!
– Американец? Как оригинально! – Великий Ричард буквально пыхтел от удовольствия. – Как там в Америке далекой? Статуя Свободы еще не упала? Нет? И слава Богу! Рио – волшебный город! С горы Корковадо открывается отличный вид… Помню, когда Сашка был во-от таким мальцом…
– На горе Корковадо стоит статуя Христа-Спасителя, а не Свобода, – поправил отца Александр. – Да и Рио-де-Жанейро – в Южноамериканской Директории. А Данкан – он из Северной!
– Да? Гм… Впрочем, без разницы! Главное, чтобы все было, как говорится, хорошо!
– Верно! – просиял Данкан. – На гербе моей субдиректории написано: «Хорошо, когда все хорошо»!
Однако Великий Ричард не желал оставить американца в покое.
– А что, Данкан, по визору говорили, белое христианское меньшинство опять бузотерит в знак протеста против признания испанского основным государственным языком?
– Я не знаю, товарищ. Я не слежу за тем, что внутри у моей родины! – сказал младший лейтенант.
– Что такое? Времени нет?
– Папа, человек на войне. На войне, понимаешь? – ответил за американца лейтенант Пушкин и поглядел на Великого Ричарда, как глядят на расшалившегося ребенка.
– Ну да… На войне оно, конечно, не до политики…
– Кстати, в последнем бою Данкан сбил семь вражеских флуггеров, – заметил лейтенант Пушкин. – И, между прочим, спас жизнь мне и моему товарищу!
Таня промолчала, поскольку не знала наверняка: семь флуггеров – это много или мало? Если судить по фильмам вроде «Фрегат „Меркурий“, где герои валят вражеские машины направо и налево десятками, – маловато. А если по здравом рассуждении – то вроде как ничего… Или это только для американца – много, а для русских пилотов семь сбитых флуггеров – норма? Как бы не попасть впросак с точки зрения пресловутой ИНК, интернациональной корректности.
В общем, Таня промолчала. Промолчал и Ричард Пушкин – он крепко задумался о чем-то своем. Вероятно, о местонахождении Рио-де-Жанейро.
В общем, вышло так, что торжественная реплика лейтенанта Пушкина, приобнявшего американца за плечи, повисла в воздухе.
Данкан прошептал что-то на ухо Александру. Тот, извинившись, оставил Таню на попечение своего отца и удалился с американцем в дальний угол вестибюля, что-то оживленно говоря на ходу.
К неудовольствию Тани, тотчас оживился и Ричард Пушкин.
– Видала, Танька, какого сынулю я вырастил? Настоящий орел! Да что там орел! Беркут! Герой! В сражении отличился! А душа какая? Широкая! Чистая! Пламенная! Лермонтовский герой! Нет, бери выше – чеховский! Даже с америкашкой цацкается, как с родным! Слова хорошие ему говорит! Хотя, казалось бы… А что сердится все время на меня, так это я прощаю, ты не думай! Сам таким был по молодости лет! Даже похлеще! Однажды, прости Господи, в батю своего стулом запустил! Не попал, правда… А Сашка – ничего. Терпит меня, старика… Даже на свадьбу обещал позвать!
– На свадьбу? – переспросила Таня.
– А то! Правда, не знаю, как теперь с войной-то… Теперь уже, наверное, после войны… А девчонка эта – просто огонь! Фотографию мне показывал! Черная такая, цыганочка… И военная форма идет ей необычайно! На мою вторую жену похожа, на Альму… Наверное, вкусы тоже по наследству передаются!
– Наверное. У меня тоже вкусы, как у мамы! – соврала Таня.
Ей очень хотелось, чтобы ее слова прозвучали задорно. Чтобы гнетущее удивление, которое грозовыми тучами затянуло ее душу в тот миг, когда Ричард упомянул о свадьбе своего сына, в ее слова не просочилось.
– А у тебя как с этим делом?
– С каким? – спросила Таня рассеянно.
– Да с личной жизнью. Жених-то есть?
– Есть, – вновь соврала Таня.
– Военный?
– Нет. Ксеноархеолог.
– Кто-кто?
– Ксеноархеолог. Человек, который исследует артефакты, принадлежащие загадочным инопланетным цивилизациям.
– А-а… Артефакты – это серьезное дело! Вот у меня один знакомый был…
Но не успел режиссер погрузиться в новую тему, как лейтенант Пушкин вернулся. Он незаметно подошел к отцу и Тане со спины. Таня вздрогнула от прикосновения лейтенантской руки к своему предплечью. Режиссер запнулся на полуслове.
– А-а, это ты, разбойник? – проворчал Великий Ричард, оборачиваясь. На его шее образовалось пять, нет, семь жировых складок.
– О чем спорите?
– Таня мне тут про своего жениха рассказывала.
– Про жениха? – На лице лейтенанта отразилось глубокое недоумение.
– Так точно!
– Что ж… Жених – это славно! Поздравляю вас, Таня! Хоть и говорят, что брак – это иллюзия, в которую верят только идиоты, но лично я так не считаю.
Тане показалось, что в подчеркнуто дружественном тоне лейтенанта Пушкина она расслышала нерадостные нотки.
В то же время Великий Ричард был полон решимости развлекать публику дальше. Он притоптал окурок каблуком щегольской туфли отменной темно-вишневой кожи и заявил:
– Кстати! Сына! Совсем забыл! Я тебе тут такую штуку привез! Никогда не догадаешься что! Придется угадывать!
– У меня угадывалка сломалась. Говори лучше сразу, – вяло отозвался лейтенант.
