— Может быть, они будут жить долго и счастливо. И мы им в этом помогли, — довольно говорю я, имея в виду молодого человека.
— Да, кайф, — соглашается Таня. — Один мужчина мне знаешь, что сказал? «Ты не представляешь, какая у тебя работа! Ты людям такое щ-щастье приносишь», — шипит она, расчувствовавшись, и снова напоминает мне змейку танцующую под дудку.
Весь день я кручу салал, радостно, как мантру, напевая про себя: «Цветы — это поцелуй». Таня мастерит каркасы для свадебных букетов. Она обещает, что завтра я буду крутить розы из остатков. Настроение у нас у обеих приподнятое, скоро — Новый год. И оно не портится, даже когда в салон входит печальный мужчина, словно дымкой серости с улицы, окутанный своей грустью.
— День сурка… Серые будни. Все — одно и то же… — грустно говорит он и, купив три тюльпана, уходит.
Наше настроение не портится даже после того, как в салон вплывают две женщины, в которых Таня с первого взгляда опознает «а-ля-бабусенций» и «вымогучих». А-ля-бабусенции в несвежих норках брезгливо оглядывают сначала меня и мой салал, потом Таню, весь салон и, наконец, холодильник.
— Это что? — спрашивает одна, наклоняется над фиолетовой орхидеей, хватает ее лепестки двумя пальцами и отдергивает, как от таракана. — Все несвежее, — заявляет она.
— Вчера только была поставка. Все очень свежее, — говорю я.
Женщины загружаются в холодильник и щипают головки цветов так, словно те им что-то сделали. Брезгливо морщатся.
— Троганье переходит в наглость, — мне на ухо говорит Таня и решительно идет к холодильнику.
— Почему у вас все цветы — зачищенные? — басцом спрашивает одна из женщин.
— Во-первых, это для цветка хорошо, потому что гниение начинается с листвы, — нейтрально отвечает Таня. — Во-вторых, если вы вынете незачищенную розу из вазы, вам на ноги польется с листвы вода.
Женщина вынимает розу из вазы, сбрызгивает воду со стебля себе на ноги и победоносно смотрит на Таню.
— Вы не на меня смотрите, а на розы, — говорит та. — Я ведь вас не заставляю ничего покупать.
Женщины еще минут пятнадцать трогают и морщатся. Уходят, купив пять роз. На прощание одна из них оборачивается и обиженно говорит:
— А вам, юные дамы, хочу сказать, что мой сын всегда покупает цветы на дороге, и там они — незачищенные…
— Наговнились и ушли, — резюмирует Таня. — А мне еще восемь часов на ногах стоять. А давай помоем после них полы?
— А давай! — соглашаюсь слишком поспешно — полы мою я. Ну… я ж тут — подмастерье.
Настроение стабильно держится на отметке плюс даже после того, как нас «вымогают» дважды за день. Сначала девушка и парень. Ей нравится лук, ему — розы. Таня говорит, что почему-то многие мужчины зациклены на розе, им кажется, что она — королева цветочного мира, а есть еще множество прекрасных цветов.
— Если ты так, то мне не нужен твой букет, — визгливо говорит девушка, раненная в самое сердце своей оригинальности.
— Как я?! Ну, как я?! — с надрывом великого мученика спрашивает парень.
— Я тебе говорю, что лук — это стильно и ори-ги-наль-но!
— И, вообще, здесь дорого! Пошли отсюда! — срывается он, не выдержав мучений.
— Ты можешь идти, тебя никто не держит! А я останусь здесь, и сама куплю себе лук!
— Ну, и оставайся со своим… луком!
Пока я испуганно слежу за сценой, прикрывшись пучком салала, Таня быстро скользит к проходу, гибко обходя девушку, вцепившуюся в лук, и мягко преграждает дорогу молодому человеку.
— А давайте и розы, и лук, — ласково говорит она. — И по цене вас устроит, вот увидите.
— Тогда бордовые… — нахохлившись, отвечает молодой человек и возвращается.
Таня в пять минут собирает букет из лука и бордовых роз.
— Всегда же можно прийти к компромиссу, — тихо говорит она, когда парень и девушка, взявшись за руки, выходят из салона.
— А вот так еще повернитесь… Ага… А теперь влево. Влево, пожалуйста. И головками покажите? Угу… Да… А теперь вправо. Да-да, вот так…
Таня по просьбе очередной «вымогучей» клиентки принимает разные позы, держа в вытянутой руке букет из трех роз и одной веточки.
— Как это будет смотреться? — спрашивает клиентка лет тридцати в белой куртке.
— Как три розы и веточка, — спокойно отвечает Таня.
— Ага… тогда еще вот сюда повернитесь… — просит она, словно с другой стороны три розы и веточка предстанут огромным букетом.
— А вы все вещи так тщательно подбираете? — спрашиваю я.
— Ой, вы знаете, — оживляется клиентка, — недавно мы с мужем мне куртку покупали, и я никак не могла выбрать, он даже психанул. Сначала мне нравилась беленькая, но она была слишком маркой. Потом я хотела синенькую, ну у нее не было заклепок, как у беленькой. Еще была бежевая…
Говоря, она, сощурившись, смотрит на Таню, застывшую с вытянутой рукой, и продолжает свой рассказ о куртках, в котором фигурирую розовые и черные цвета, заклепки и планки разной длины и высоты. Уходит она с тремя розочками и веточкой после подробнейшего рассказа о том, как выбирала имена для своих детей. Я боюсь, что мне снова придется мыть полы, и никак не комментирую ее визит.
До меня доходит вся значимость работы флориста, и, расчувствовавшись, я прижимаю к груди салал, с которым за три дня работы успела сродниться. Салал уже кажется мне какой-нибудь частью моего тела, с которой я больше никогда не расстанусь. Размякнув от наплыва чувств, опускаюсь на единственный табурет, но быстро вскакиваю, припомнив, что флористу нельзя сидеть. Цветы сделали меня сентиментальной. Хочется любви и нового года, подкидывать елочные шары и громко смеяться.
— Девушки-девушки! Ну что, вы как неживые! — в салон влетает утренний молодой, погнавшийся с розочкой за незнакомкой. — Дайте мне розочку — самую дешевую!
— Для кого? — грозно спрашиваю я, уперев руки в бока.
— Да, вот, с девушкой хочу познакомиться… — поробев, отвечает он.
— Так вы ж утром знакомились… — инквизиторским тоном продолжаю я.
— Так это ж… уже другая…
Вынимаю из вазы с остатками самую жухлую розу, кладу на стол, со словом «Нате!», и, презрительно задрав подбородок, высвистываю:
— С вас-с с-сто рублей.
Он расплачивается, берет розу и выходит, опасливо оглядываясь.
— Бабник! — подвожу итог.
Сегодня Таня готовит бомбу. Сплетает из жесткой нити какие-то странные загогулины, от которых отходят паучьи ножки. Если они что и напоминают, так это головной убор марсианина, но Таня водружает его над корзинкой с цветами и повторяет, как в трансе: «Кайф… Бомба… Бо-о-омба…».
Раздобрев, она выносит из холодильника вазу с сизыми розами и говорит: «Крути спираль». Я собираю свой первый букет из роз. Рука, зудящая по салалу, работает почти машинально.
— Идеально! — говорит Таня, и я, расплываясь в довольной улыбке, а потом еще минут десять пытаю ее — правда ли идеально?
Захожу в холодильник и, окончательно вписавшись в роль цветочницы, мысленно составляю свой будущий букет — оранжевые розы, красные ягодки, это гиперикум, желтый амариллис и что-нибудь еще… Из состояния цветочного счастья меня извлекает вопль. Привычным движением нащупываю в вазе салал.
— Она мне насрала! — вопит высокий молодой человек с гладко зачесанными черными волосами до плеч.
— Куда? — испуганно высовываюсь из холодильника, прикрывшись салалом.
— В душу! — ревет он. — Конкретно насрала мне в душу! Вы не могли бы собрать все говно, которое у вас есть, и сунуть ей в букет?!
Таня смотрит на него из-за прилавка застывшим взглядом. Просвечивает его, как рентгеном, будто ищет в нем что-то, известное ей одной.
— А какого цвета… ну, говно то есть? — уточняю я.
— Чер-р-рного! — ревет молодой человек.
— Подождите! — всплескивает руками Таня, ожив в каком-то новом состоянии. — Не надо черного!
— А какого? — жалобно спрашивает он.
— Никакого… — торжественно объявляет она.
Она заходит в холодильник, мы оба заглядываем туда же. Она, плавно покачиваясь над цветами, прикрыв глаза, бормочет себе под нос что-то похожее на заклятие колдуньи: «хризантема — не желтая, не белая, просто никакая. Роза — водянистая, как тина на болоте. Трава… трава — желтая, колючая… Чтоб в душе у нее вот так же букет этот распустился, как у него — боль».
Перевожу испуганный взгляд на молодого человека. Он отвечает мне таким же. Теперь я понимаю, что она так пристально искала в его груди — возможности покреативить и создать новую бомбу.
Она раскладывает цветы над прилавком, ее лицо серьезнеет, руки тяжелыми птицами порхают над цветами. Можно подумать, он собирает похоронный венок. Критически оглядывает его, прищурившись. Достает из ящичка баллончик с коричневой краской и забрызгивает хризантемы.
