Служанки откинули вуаль с ее лица, и я увидел розовый бантик губ и налитые щеки. И внутри заскребло так, что я был вынужден стиснуть зубы. Смогу ли я с этим смириться? Говорят, рано или поздно и красота и уродство приедаются и перестают производить какое-либо впечатление. Значило ли это, что я когда-нибудь перестану замечать ее изъяны? Слабое утешение…
Я постарался взять себя в руки. Позволил этой женщине подойти и поприветствовать меня. Она звенела от драгоценностей при каждом шаге. Те, кто ее одевал, пытались хоть как-то исправить ситуацию. Но драгоценности лишь подчеркивали всю ее нелепость. Амирелея Амтуна была слишком проста для них. Гораздо милее на ее светлых волосах смотрелась бы скромная шапочка служанки.
Так на кого она похожа? Этот вопрос почему-то не давал мне покоя. Неужели династия Нагурната имела такую дурную наследственность? Но желание отца получить ее мать давало вполне конкретный ответ. Впрочем, ее мать не была королевской крови — она принадлежала к одной из правящих семей Красного Пути.
Я даже задержал дыхание. Смотрел на стоящую передо мной женщину невидящим взглядом. Почему это не приходило мне в голову? Отец приказал уничтожить хроники Нагурната, но этот приказ не касался прочих семей. Как только это все закончится, я немедленно дам команду фактурату, чтобы он начал поиск хроник Красного Пути за последние десять лет. Я не слишком надеялся, что Крес сможет что-то раскопать в документации своего отца.
Я, наконец, опомнился. Принцесса Амирелея уже некоторое время стояла передо мной, склонившись, и ждала, пока я протяну ей руку для поцелуя. Она имела на это право, как законная невеста. Висела неловкая тишина. Я протянул руку, принцесса прижалась теплыми губами. Подвески с розовыми бриллиантами, украшающие ее голову, коснулись моей кожи, обожгли холодом. Вблизи было еще заметнее, что блеск камней попросту уничтожал эту женщину. Она не вытягивала этой роскоши.
Я невольно вспомнил глупый серебристый кругляш на перламутровой коже. На ней бриллианты будут выглядеть совсем иначе. И ювелир уже отчитался, что все готово…
30
Удивительно, но в этой маленькой комнате мне было спокойнее. Сама не знаю, почему. Вместо совершенной изоляции я внезапно ощутила некую защищенность. Я не чувствовала чужого присутствия, и от этого было легче дышать. Но появление кого-то из молчаливых асторок всегда заставляло вздрогнуть. Была ли это одна и та же девушка, или все время разные? Кто их знает — мне они казались совершенно одинаковыми. Впрочем, это не имело никакого значения. Они неизменно проходили сквозь стену, что-то оставляли или забирали и снова уходили. Единственное, что я слышала от них — шорох шагов.
Я отчетливо видела, откуда именно служанки появлялись. В маленьком пространстве сложно было что-то скрыть, но это ничем мне не помогало. Я подолгу стояла у нужной стены, водила по ней пальцами, но проклятая стена неизменно оставалась стеной. Прочной и монолитной. Вероятно, существовала какая-то вещь, служившая ключом. И у меня ее не было. Но я должна выйти…
Растение в саду не давало мне покоя. Лист уже увял, истончился. Невесомый бахромчатый край неприглядно съежился и потемнел. Лишь поверхность все еще сохраняла лаковый блеск, хотя цвет уже утрачивал свою насыщенность и свежесть. Я села у высокого окна. Отсюда не было видно прежней перспективы. Почти весь вид загораживала сплошная белая стена, за которой виднелась узкая полоска пространства. Разглядывать было нечего.
Я снова и снова смотрела на умирающий лист. Зачем-то нюхала время от времени. Он уже почти утратил аромат. Но и запах ничем не мог мне помочь. Лист пах листом, не больше. Обычный запах зелени без характерных оттенков.
Почему этот лист? Зачем? И, самое главное, как? Не было даже предположений. Насколько могла, я истязала собственную память, но ответа не находила. Такого растения не было на Эйдене, за это я могла поручиться. Тогда где я могла его видеть?
Самое непостижимое, что более-менее отчетливые воспоминания начинались лишь на том проклятом корабле, незадолго до того, как погиб отец. Но и они были мутными. И, казалось, в последнее время они таяли с ощутимой скоростью. С тех пор, как начался этот кошмар. С того глупого прыжка… И самое ужасное — я уже не помнила папино лицо. Лишь глаза, сосредоточенный взгляд, искристый от заключенной в нем боли. Откуда мы ехали и куда направлялись — я не знала. Или не помнила. Ведь не могла же я не знать, где мы жили прежде, какую планету покинули? Мне было пятнадцать. В голове порой всплывали обрывки каких-то картинок, но сейчас мне уже казалось, что я выдумала их. Чтобы заполнить огромную дыру в своей памяти. Ведь разве можно нормально жить, не зная своего прошлого? Сейчас я панически боялась, что забуду Эйден.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Я была почти уверена, что мой прежний дом был развитой индустриальной планетой. Перед глазами обычно вставали картинки ночного порта. Взлетное поле, разноцветные огни. Порой мне казалось, что дул теплый ветер. А иногда — что стеной лил дождь. Но было ли это правдой? Или я просто насмотрелась картинок, которые выдавал фактурат? Тогда, на Эйдене, уже смирившись с произошедшим, я планомерно запрашивала сводки о всех известных мне обитаемых планетах, населенных суминами. Перед сном, день за днем. Когда знала наверняка, что Гихалья уже не зайдет. Я надеялась, что какие-то случайные изображения или звуки активизируют память. Но ничего не помогло. И я бросила эти попытки. Тем более. Гихалья была категорически против. Она считала, что на все воля этого ее Великого Знателя, и он сделает только так, как задумал, как бы я не сопротивлялась. Что он просто защищает меня, позволяет начать новую жизнь. Мне порой казалось, что Гихалья так цепляется за своего бога, потому что с таким фатализмом легче жить. Он избавляет от сомнений, и все становится проще. Но я не верила в ее бога...
Проклятый лист казался сейчас единственной ощутимой зацепкой. И представлялось очень важным узнать, что именно это за лист. По крайней мере, узнав, что он ничего не значит, я выкину это из головы. И проклятый навязчивый сон останется просто сном. Совпадения бывают. Даже самые невероятные. Но я должна убедиться, знать, что это просто совпадение.
Я в очередной раз расправила вялый лист на ладони, пригладила пальцем. И вдоль позвоночника пробежала морозная волна. Разум сказала, что разрешение выйти в сад может дать только Саркар…
«Проси, если осмелишься…»
Просить… Но как? При одной этой мысли сердце тут же разогналось, во рту пересохло. Просить… его. И услужливая подлая память тут же подкинула картину, которую, как мне кажется, я не смогу забыть никогда — Разум, распластавшуюся у него в ногах. Дрожащую, готовую на все. Так просить?
Я стиснула зубы, с трудом сглотнула, проталкивая ком в горле. Так я не смогу. Не буду ни за что на свете! Никогда так не унижусь! Но что тогда? Я снова посмотрела на злосчастный лист. Так и останусь в неведении? Но ведь выйти в сад — не такая уж и великая милость, тем более, когда я заперта в четырех стенах.
Это было настоящим мучением — эти сомнения. В одно мгновение такое унижение казалось совершенно недопустимым, но уже через минуту я думала о том, что буду полной дурой, если упущу хотя бы крошечный шанс что-то вспомнить — никогда себе не прощу. Что менее преступно? Гордость или бездействие?
Я не знала. Не знала!
За окном заметно потемнело, и это не добавило оптимизма. Вечер становился настоящим кошмаром, потому что я ежесекундно ждала появления Саркара. Вечер — всего лишь условность, он мог явиться, когда пожелает. Но где-то глубоко внутри я надеялась, что эта несчастная нагурнатская принцесса сможет заинтересовать его. И он обо мне забудет. Но что-то нашептывало, что я была слишком наивной. Не забудет. Я чувствовала это. Знала.
Он будто прочел мои мысли. Я уловила, как легкой прозрачной рябью дрогнула стена. Саркар вошел и остановился у двери. Я подскочила со стула. Попятилась на шаг, чувствуя, как все ухнулось внутри. Что я должна делать? Как-то приветствовать его? Но я не шелохнулась. Стояла, как окаменевшая.
