− Светает. Надо уходить и скоренько.
− Меня ребята ждут у завода. Им помощь нужна.
− Как бы нам самим помощь не понадобилась.
− Говорю тебе, они ждут! — наседала Чили. Надеялась желание загладить вину, подвигнет Паху к согласию.
− Твои-то не знаю, а дружки этого точно ждут, — Паха кивнул на тюхалу.
Мертвец раскачивался все сильней.
− Час у нас. Не больше, — заключил Паха и решительно полез в рюкзак Рэнса. − Про армейку мне тер, − энергично рылся он в вещах покойника.
Достал брюки, на подобие своих, снизу до верху в карманах. Следом носки еще с этикеткой, безрукавку в синюю полоску — классная модняцкая штука! куртку с количеством карманов не меньшим, чем на брюках. Последними извлек берцы.
— Размер не большой, потому не продал, − обрадовался Паха обуви. − Примерь.
− Свое есть, чужое носить, − огрызнулась Чили.
— Да ты в своих трусах только до ближайших кустов дойдешь, − возмутился Паха её глупостью. − Клещуков столько нацепляшь! Полсотни. А тапочки твои? Ты рехнулась? В таких говнодавах ходить? На лозу шиповника наступишь, столько семян цапанешь, через неделю сама станешь на бродячий кактус похожа! А это? Майка или как там называется? Даже говорить не хочу! Мне тебя легче тут пристрелить, чем потом смотреть, как загнешься.
− Ну и пристрели!
− И пристрелю!
− Пристели-пристрели. Или этим оставь. Тюхалам. Попользоваться. Глядишь, еще чего подкинут.
− Лучше пристрелю дуру, − твердо пообещал Паха. Очевидно, знал, почему.
− Я дура? А ты тогда кто? Гад! Продал меня!
− Что ты заладила продал, продал. А выход был?
− Раньше надо был ему голову продырявить.
− Из чего? У меня в автомате пусто. Думаешь, он тупица? Не догадался? Он специально со спины зашел, проверить. Я его давно слышал, только поделать ничего не мог. Разве пиф-паф крикнуть!
− Нашел же из чего выстрелить? Нашел!
Паха протянул ей короткий кусок трубки.
− Из этого. Последним Поцелуем зовут, − сунул трубку в рот показать, как используют. − Когда больше ничего не остается. Для себя носят. Он так-то не всегда срабатывает. Бывает трубку просто разорвет. А тюхала от меня в десяти шагах был.
− Так попал же! — не успокаивалась Чили. Слушать оправдания и доводы не желала и не желает.
− А если бы промазал? Или тебя зацепил?
Чили сердито замолчала. Такой оборот дела ей и не представлялся.
− Лаяться будем или собираться? — разозлился Паха задержкой на объяснения.
Не известно сколько бы Чили еще сидела, не позволяя себя уговорить, но упал Рэнс. Рухнул, гулко ударившись головой. Чили увидела, как мерзкие белые черви копошатся у него на языке.
Девушка подхватилась и отступила на пару шагов, накрылась дождевиком с головой.
− Ты бы одевалась, а? — попросил Паха, меняя положение не видеть строптивую нимфу.
− Отвернись, − прорычала Чили.
− Да я и так к тебе спиной! — возмутился он наглым требованиям.
− Тогда зажмурься! — почти крикнула Чили, хватая свою одежду и армейку в охапку.
Паха продолжил рыться в рюкзаке Рэнса.
− О! Вазик! Пленка где? Нету? Херовасто. Патроны! Патрончики, − веселел пахин голос.
Выложив содержимое, он тут же стянул шнуровку, уменьшив объем рюкзака тюхалы. Укоротил лямки. Часть вещей принялся складывать обратно. Когда Чили закончила с облачением, Паха повернулся осмотреть.
− Не соврал гнида, − довольно произнес Паха, — почти в пору. Ну-ка пройдись. Обутки не хлябают?
− Нет.
− Может портянки? Ногам плотнее?
− Неееет!
Паха проткнул на её ремне несколько дополнительных дырок, застегнуть потуже.
− Брючины в берцы заправь. Как у меня.
− Так перебьюсь.
Паха повел автоматом в ее сторону.
− Делай, как сказано. Потом своими бабьими заморочками морочиться будешь.
Чили ругаясь, заправила брючины.
− Блестяшку с уха сними.
− А мне нравиться!
− Другим тоже. Чаще не тем, кому следует.
Послушалась, сняла каффу, но наговорила….
Паха еще раз придирчиво осмотрел экипировку девушки.
− Сойдет на первый случай, − и притянул бандану Рэнса.
− Ну, уж нет! — наотрез отказалась Чили.
Паха устал спорить и перепираться, напялил бандану на себя, а свою панаму нахлобучил на скандалистку.
− Волосы подбери. Чтобы шея открытая.
Чили проявила просто ангельское самообладание. Ни словечка в ответ не выдала. Смена тактики успеха не возымела. Паха спокоен как айсберг.
Донеслись отголоски переклички. Динго или иной зверь воем сзывал сородичей.
Быстро доукомплектовались. Паха прищелкнул полный магазин к автомату и поставил переводчик в положение АВ. Посмотрел на тело Рэнса.
− Жаль времени нет похоронить. Не по-человечески это.
Есть ли предел пахиному цинизму? возмущена Чили. Продать её в сексуальное (ударение на каждой букве) рабство нормально, угрохать тюхалу тоже приемлемо, а не похоронить будет не по-людски. Что за человек? Гад! Как есть гад! Наивысшей пробы.
Уже на ступеньках Паха спросил девушку.
− Стрелять умеешь?
− Умею! — нагло «бросает лапшу» Чили.
Паха понял, врет не краснея.
− Держи, − протянул он пистолет тюхалы.
Чили решительно взяла оружие. Взгляд грозный и предупреждающий. Иди и оглядывайся!
Взбираясь на дюну, инструктировал.
− Ничего не подбирай, не за что не цапайся. Цветочки, камешки, букашки. Прежде, чем наступить, посмотри куда. К воде и близко не лезь. Понятно?
− Еще пожелания будут? − недовольна Чили.
Опекунский тон действовал на нервы и вызывал бури и шторма протеста. Почему она должна его слушаться? Гада этого! Но редкий случай, когда здравомыслие настойчиво подсказывало — именно сейчас должна.
− Нет, − сдержан Паха.
− А в туалет? Нужду справить?
− Разрешения спросишь.
− Спрашиваю, − уже просто так цеплялась Чили к парню.
− Приступай.
− На виду?
− Не облезешь. Я твою задницу видел. Знакома.
Чили от всего сердца, честно и искренне, обозвала его козлом. Но посчитав не соразмерность пахиных прегрешений с воздаянием, поправилась. Козлина!
Паха в половинку бинокля осмотрел округу. Проследил, как со скал поднялся гриф.
− Берегом пойдем. И быстро. Будем надеяться, снайперки у них нет.
6
Золотые волны дюн тянулись до приметной, в порослях эфедры, каменистой гряды, сползшей от крутого яра к воде. Чили щурилась, разглядывая золотушки бликов на речной ряби, восхищалась наглостью редких чаек, нырявших за рыбой. Ненасытно вдыхала легкую прохладу теперь уже позднего утра.
Над головой, широко раскинув крылья держит высоту гриф. На его полет смотри, не оторвешься. То заложит круг, то наоборот повиснет недвижим, то ринется вниз и тут же, вновь, взовьется в небеса, мерцая на солнце антрацитовым оперением.
Небо небом, но и всякая наземная мелочь привлекает внимание. Заскочит ли на гребень дюны ящерица, гибкая и вертлявая. Разинет пасть, облизнется длинным языком и уставится немигающим взглядом. Скатится ли жук-скарабей. Не осилит взваленной на свои жучьи плечи тяжести и кувырк-кувырк к самому подножью. Вот колыхнется под ветром сухой ком травы и понесется, поскачет прочь, чтобы запутаться в травяном древе василистника или зарослях смолевки. Насмешит трясогузка. Забегает, засуетится, словно идет провожать. Прости-прощай! Прости-прощай! Машет, дергается черный хвостик.
Засмотревшись на мелких крабиков, тысячи! будто кто копеек швырнул на песок, Чили еда не запнулась о черепаху. Земноводное яростно вытянуло шею и шамкнуло укусить. Пришлось скакнуть, уворачиваясь от укуса.
− Тупая пиз…а! − обозвала Чили с испуга черепаху. Сердце зачастило эшафотной дробью.
Паха не повернулся, но подосадовал.
− Под ноги гляди, − и дальше молчок.
Захотелось чем-нибудь его приложить. Не со зла − остыла, от избытка высоких чувств.
На металлической опоре, проржавленной до трухи, в завеси оборванных проводов пристроился орел-змееед. Опора как надгробие давней трагедии. В песок врос корпус самолета. Падая, смахнул с собой участок линии электропередачи, перемесил и остался грудой искореженного металла.
− А кто это? — не выдерживает любопытства Чили.
У птицы не клюв, а длинный нос.
− Змееед. Желтопузика теребит.
Не сразу и углядишь, не нос то, не сопля, а лакомая добыча.
Паха счел необходимым обернуться. Доверяй, но проверяй! Обернулся и понес…
− Ты про что думаешь?
− Ни про что? — оторопела девушка от наглых предьяв.
− А прешься куда?
− Туда.
− А я где прошел?
Чили осмотрела ровное место, где само собой напрашивалось срезать угол. Она и хотела.
− Ты видишь?
− Вижу, − оторопь прошла и Чили сердилась. Чего привязался?
− Видит она! А это видишь? — Паха ткнул пальцем в обойденное им ровное пространство. − Ни одного следа нет. Ни птицы, ни ящерицы, ни букашки. — И повысил интонацию. — Ни травинки не растет!
