На баночной этикетке рисунка нет, но витиеватая надпись хорошо видна «Скумбрия». Ниже «Рыбные консервы».
− Ты что? Читать не умеешь? — брякнула Чили вперед, чем догадалась, права она.
− Не пригодилось, − не огорчился Паха, продолжая ревизию добычи.
Чили даже не нашлась, как поступить. То ли «оборжать» его, то ли посочувствовать. Читать не умеет?! Какой век на дворе?
− Армейский паек? — подивился Паха.
Потряс коробку, разорвал упаковку. Выбрал галеты, несколько пакетов с сублимированными порошками, соль, перец, сахар, кофе, чай, спички. Остальное: сладости, консервы оставил.
− Американские. Одна соя. Вот у русских, для летунов, то да! То жратуха!
Он радовался каждой вещи и всякой мелочи, что находил в рюкзаке. Но откладывал в сторону только часть. В понимании Чили, рядом с полиэтиленом из разряда необходимейших. Патроны, продукты, фонарь, походная пила и другое.
− Не много, − оценил количество добычи Паха.
− Мародерство, гнилит вкус победы, − с назиданием произнесла Чили.
− Но помогает выжить, − не стал отрицать он. — Не особо разборчивым и небрезгливым.
− Оно и видно, − Чили подпнула к полиэтилену колоду карт. Голые красотки предлагали себя в немыслимых проекциях.
− Разнообразят вам досуг, когда нету рядом сук, − ответил Паха старым солдатским присловьем. Занятную коллекцию бросил в огонь. Как Чили подметила с сожалением.
Ненужное Паха ссыпал обратно в рюкзак.
− Пойду, гляну второго.
Вернулся не скоро и в расстроенных чувствах. От второго добычи не досталось. Ночью шакалы растерзали мертвяка и разорили рюкзак. Все что можно сожрать сожрали, все что можно погрызть погрызли. Не востребованное пометили струями половых желез. Винторез (до него не добрались) брать не стал. Цевье при падении раскололось, патронов мало и днем с огнем не достать. А таскать лишнюю тяжесть не то положение.
− Паскудные твари. Ничего не оставили, − возмущался Паха. — Я в тюхалу целую очередь всадил. И каков прибыток? Ноль! Их семенной секрет бензин не берет, − не мог он успокоиться. — Год пролежит, а не выветрится!
Чили так и подмывало ввернуть слова её молодой учительницы. По биологии человека.
− Мужикам лишь бы кончить, а последствия пусть другие расхлебывают.
Почему не ввернула? Ну, не все глупости любимых учителей, стоит запоминать и повторять.
На обжитом месте задержались на два дня. На время выздоровления Пахи, хозяйственную работу Чили взяла (взвалила!) на себя. Явно не обдумано. Варила суп, получилась каша, да еще пригорела. Откуда ей знать, что рис впитывает воду? Ниоткуда. В жизни такой крупы не видела, не готовила и не ела. Пошла чистить котелок в пруд и благополучно утопила его. Проклятая лягва квакнула под руку, котелок буль! и прощай. Паха с полчаса дрючком выуживал. С рачительным ведением хозяйства и сбережением пищевых ресурсов прокол вышел. Разделила банку тушенки на две части, одну в суп другую на потом. Заначка к утру протухла. Выходило надо было сожрать всю сразу. Из экономии.
От нечего делать, в спокойную и свободную минуту, Чили рассказывала Пахе про Armpit и про Сталкеров, Рапторов, Крестоносцев и прочих знакомых ребят. Рассказывала воодушевленно, в подробностях. О великих серых просторах, великих серых горах, великих серых реках, о коварных и кровожадных тварях.
Паха был хорошим слушателем. Инициативным. Не отмалчивался. Иногда спрашивал, иногда уточнял подробности и попусту не перебивал. Лишь однажды. Когда она вдохновенно повествовала об охоте на грозного тираннозавра, пожирателе всех и всего.
− А знаешь кто самый-самый?
− Динго, − уверенно произнесла Чили. Престозух может и выглядит ужасающе, но эти твари прикончили Феликса и гнались за ней.
− Москиты. В Неделю дождей их приносят ветра с Великих Болот. А с ними малярию. Раньше, говорят, хворь лечили. Сейчас нет. Гарантировано туда, − Паха указал в небо.
− Вот эти вот? — Чили на ногте показала размер опасности.
− Ага. Вот эти.
− И спастись нельзя? — недоумевала Чили. Москиты? Мелюзга!
− Можно. Если ветер будет дуть в другую от тебя сторону. Такое вот незамысловатое лекарство.
− Тупизм конкретный. Умереть от укуса какой-то малюсенькой, даже не твари − пакости!
− Конечно, глупо.
− И что совсем-совсем никаких шансов?
− Почему же есть один.
Какой способ он не открыл. Она, разобидевшись, не спросила. Хотя глупо обижаться и не на что.
Паха просто так не разлеживался. Занимался интенсивным лечением ноги − смазывал кедровой живицей из бутылочки и не расставался с биноклем, осматривая округу. Наблюдения настроения не прибавляли.
Хлопоты у костра доконали Чили. Чтобы не изводиться у огня в жаре, надо встать рано. А как встанешь, если спать охота? А спать охота, ночью комарье жрет и ничего от него не спасает. Пока растележишься (Пахино словцо) завтрак к обеду готов, обед к ужину, а ужин к первым звездам. Все бы ничего имей она возможность смыть с себя пот и соль трудов, но вода вот она под боком, а нельзя! Нельзя в реку! Хоть в болото-то, к лягве, можно?!
На все просьбы и требования Паха непреклонно отвечал так.
− Грей воду и купайся.
− Как же в котелке купаться, − злилась Чили.
− А так! В кружку и на голову. Или на ладошку и… Сказано, в воду не лезь, вот и не лезь. Я же терплю.
− Ты можешь полгода терпеть…
− За полгода не скажу, − припомнил Паха утешить исстрадавшуюся по мытью деву. − Однажды, почти два месяца воду только во фляжке и видел. Потом неделю откисал, из реки не выходил.
Второй вопрос, который оставался не решенным, вопрос возвращения. Чили даже пригрозила.
− Мне нужно к заводу! Нет!? Одна пойду!
− Зачем интересно знать?
− Там ребята.
− А они что там оставили?
− Надо.
− То, что надо давным-давно растащили. Еще до моего рождения. Боезапас подчистую вымели. Ни патрона не оставили. Нет там никакого завода, и не было. Склады армейские.
− А оборудование? Машины?…
Паха присвистнул — чего захотела!
−…Радиолокатор? Метеовышка?
Паха отрицательно замотал головой.
− Заводом называют из-за трубы. Она сама по себе торчит. Что-то строить собирались, дорогу с той стороны удобную проложили, да не успели видимо.
− Все равно пойду! — заупрямилась Чили. Обидно было не за вранье, что им скормили, за Рапторов… за Лонко и Юшенг, за Феликса…
Девушка с трудом сглотнула подступивший к горлу ком.
− У них даже оружия нет…
Паху не поколебать. Он не жалостливый, он просто давно на войне, где все против всех и редко кто прикроет спину.
− Тогда я сама, а ты…
Ей протянули бинокль. В тени покосившейся бетонной плиты, положив голову на лапы, лежала огромная псина.
− Не тебя провожать? — спросил Паха.
− Всего-то? — храбрилась Чили. — Одна.
− Один. Полоса на спине.
− Ну, он.
− Динго стаей живут. Не знаешь?
− И что делать? — не очень боевое поведение Пахи сбило Чили с толку. Автомат есть, патроны. За чем дело стало?
− Двигать в нужную сторону.
− Бежать?
− С этими, − Паха указал на пса, — лучший выход бежать. Близкий с ними контакт всегда не к пользе человека оборачивается.
Что она может ему возразить?
− А сможешь? С ногой, − где-то в её мыслях теплилась надежда. Если останутся, значит, вернутся.
− Придется смочь, − расплывчато ответил Паха.
Первое что он сделал, сходил к болоту и выловил лягву. Как умудрился непонятно. Чили не видела. Добычу завернул в мокрую тряпку, а поверх полиэтилен. На её немой вопрос зачем, так же немо ответил — надо. В том же болоте утопил вещи тюхалы. Закончив с приготовлениями и собрав пожитки, Паха придирчиво проверил рюкзак Чили. На два раза подергал ремешки, застежки, пуговицы.
− Терпимо, − таков его вердикт.
В уголья сунул сырую дровину, бросил охапку сырой травы. Костер задымил.
− Вроде мы еще здесь, − пояснил Паха обманку.
*** Город. В дни предыдущие.
Головач потыкал окурком в переполненную пепельницу, рассыпая жамканные фильтры и старые бычки. Долго, через нос, выдохнул последнюю затяжку. Помахал, разгоняя терпкий, махорочного привкуса, сизый дым. Курить он себе позволял, только когда не лез в подземку или тоннели.
Ему полтинник с хвостиком и хвостик скоро дотянется до шестидесяти. Наемник сед, хмур, зарос щетиной и устал. Люди его нисколько не знавшие, или встретившие впервые, пожалеют, дошел мужик. Головач никогда на жалость не разменивался. Как в землю кинут, тогда пусть и жалеют, плачут, красиво и длинно говорят. А пока жив… дел полно.
− Давай по последней, − предложил Головач. − Завтра рано на службу.
Варуша твердой рукой поделил остатки самогона. Капля в каплю. «По последней» по полстакана и вышло. Он противоположность своего командира. Такими восхищаются — все им по плечу: пить без меры, воевать без устали, терпеть зной и холод без ущерба для здоровья. С бабами без осечек. Хочется и можется. И даже через не хочется, по требованию. Но внешность обманчива. Копни глубже и окажется, достиг человек предела прочности. Или сопьется в год-два, или вздернется, или сгинет в одном из рейдов. Так вот Варуша от своего предела в полушаге, если не ближе.
