Я же старался побольше выведать о морском чудовище. То, что он тут самый крутой, было совершенно очевидно. Разумеется, на разговоры о нем налагалось табу, но мы были далеко от жрецов и старейшин. И чего уж там, если эта пакость вот–вот слопает моих собеседниц. Их лишь удивляло, что я, живя на заповедном острове, знаю о Грулле не больше новорожденного младенца.
А состоится акт поедания красавиц ночью, когда они все будут в хижине. По той самой, выложенной камнем, дорожке монстр доберется до их временного жилища и – сделает мокрое дело.
Днем красавицы коротали время как могли. На ночь, верные обету, возвращались в ритуальную хижину, в пиршественный зал.
Через месяц прибудет особый отряд воинов и жрецов, которые должны засвидетельствовать, что Грулл – принял их жертву.
Через год они вернутся и выстроят новую хижину, для очередной партии девственниц.
Жили аборигены, как я выяснил, на двенадцати островах, разбросанных вокруг. Вот почему тут разгуливала дюжина топ–моделей.
Обитатели каждого острова раз в год выбирали из числа первых красавиц наидостойнейшую. Самой красивой, по их представлениям, вполне могла бы оказаться толстушка. Но местные каноны красоты чудесно совпадали с голливудскими стандартами. А может, толстушек островитяне приберегали для себя. И поэтому я обнаружил здесь такой цветник.
Всех победительниц конкурса «Мисс остров» грузили на большую пирогу и везли морскому чудищу – в качестве десерта.
Продолжается эта канитель уже не первое столетие. Как жрецы договорились с Груллом, никто не помнит. В ритуальных песнях излагалась достаточно подробная мифологическая версия. Пока я не все там понимал. Страшно подумать, сколько потенциальных кинозвезд исчезло в пасти Грулла, чтобы рыбачий промысел в здешних водах был удачным. Вот какой бартер.
Умирать Ники, разумеется, не хотелось, тем более такой жуткой смертью. Но сероглазка была исполнена решимости обеспечить своему племени хороший клев, ценой собственной жизни.
Черные мысли охватывали бедняжек с приходом темноты. И трудно сказать, удавалось ли девушкам поспать в хижине или они до утра стучали зубами от страха. Впрочем, утром крошки выглядели свежими, радостными оттого, что судьба милостиво предоставила им еще один день.
И они старались взять от жизни все.
Я весьма охотно участвовал в их развлечениях. Дурачился вместе с ними, загорал, купался.
Купаться у них было принято голышом. И когда они, сложив на песок свои туалеты, с визгом устремлялись к воде – это было что–то. Прекрасное и волнующее зрелище.
Но не менее роскошно девушки выглядели и после купания, с капельками влаги, сверкающей на их гладкой, золотистой коже.
Находиться в этой компании мне нравилось все больше. Несмотря на щемящее чувство.
Они с огромным интересом, достойным лучшего применения, наблюдали, как я раздеваюсь, вылезаю из сияющего костюма, оставаясь в плавках. Я закатывал им такие сеансы мужского стриптиза – у самого дух захватывало.
Иногда, ради смеха, наряжал барышень в свою униформу. Это и пугало их, и приводило в восторг.
Я раскрыл им, наконец, великую тайну сверкающих брикетиков. Пищевой концентрат удивил красавиц необычным вкусом, но определенно понравился.
Одним словом, мои акции неуклонно шли в гору.
Ники была внимательна ко мне. Если не сказать больше. У нее появилось стремление оставаться наедине со мной. И она без малейшего стеснения устраивала такие ситуации. Ей нравилось прикасаться ко мне. Нравилось, когда я прикасаюсь к ней.
На второй день знакомства я поцеловал ее. Произошло это событие, когда она в очередной раз потащила меня за фруктами. Почувствовав мои губы на своих, Ники ошеломленно округлила глаза. И я сделал вывод, что она вряд ли целовалась со старшеклассниками после школьных вечеров. Или же на ее острове поцелуи не были в ходу.
Может, у них принято носами тереться?
Впрочем, и это мы с ней попробовали.
Ученицей она была способной. Наши походы за бананами становились все более продолжительными и все менее целомудренными.
Ники всей душой стремилась прожить оставшиеся ей дни как можно ярче, насыщеннее. А мне уже мало было ее поцелуев, хоть и глубоких, страстных.
Я сходил от нее с ума.
Стоило мне увидеть в огромных серых глазах тот немой призыв, который мечтает прочитать во взгляде любимой каждый мужчина…
И когда я начал снимать с нее первобытный бюстгальтер, она совсем не воспротивилась. Только в серых глазах что–то качнулось и дрогнуло.
Я целовал ее нежные груди, ласкал языком ее большие, темно–розовые соски, набухшие под моими губами. А Ники, закрыв глаза, чуть слышно постанывала от наслаждения. Ее бедра вздрагивали. Мне кажется, она могла бы упасть, если бы не опиралась спиной на гладкий древесный ствол.
В эту минуту мы оба забыли о лингвистических трудностях. Как, впрочем, и о фруктах, за которыми отправились.
Вне себя от страсти, я встал на колени перед моей сероглазкой, целуя ее восхитительный животик, попытался найти завязки на поясе девушки. Мои руки дрожали. И я никак не мог разобраться в этой путанице узелков.
Не открывая глаз, она потянула какую–то веревочку. Набедренная повязка, нечто вроде импровизированных трусиков, – полоски материи, пропущенной между ног и поддерживаемой веревочным пояском, – упала в траву.
Ники стояла передо мной голая, в ярком свете. На ней остались только сандалии и компас на ремешке – с ним она не расставалась с момента приобретения.
Прекрасное изваяние, но – живое, с горячей плотью, нетерпеливо жаждущей моих ласк… А еще говорят, что блондинки холодны.
Я уже видел Ники обнаженной, во время купания, как и других девушек.
Но сейчас ее нагота имела совсем иное значение.
И она понимала это.
Сжав гладкие девичьи ягодицы, я прижался губами к ее нежному лобку, целовал узкую струйку шелковистых волос.
– Саша… – прошептала Ники с той неповторимой интонацией, которая лишает мужчин последних остатков разума.
Ее ладони легли мне на голову, дрожащие пальчики, лаская, зарылись в волосы…
Ну что я могу сказать…
Состоявшийся контакт двух цивилизаций можно было бы назвать довольно тесным…
Мы лежали с ней рядышком, на не мнущейся униформе звездолетчика, и медленно приходили в себя.
– Саша… – прошептала она благодарно и нежно, с закрытыми глазами, со слезинками в ресницах.
И сладко вздохнула.
В конце концов, не так уж много слов нужно мужчине и женщине. Как выяснилось.
– Ники… – прошептал я благодарно и нежно.
И поцеловал ее ладошку.
Над нами сплетничали яркие птицы. Негромко шелестели ветки. Я смотрел на лицо своей милой, которое светилось покоем и знанием какой–то извечной, древней как мир женской тайны, земной ли, неземной…И мне подумалось, что, быть может, «Странник» взорвался над этой планетой лишь для того, чтобы Ники лежала сейчас рядом со мной, с умиротворенной, счастливой улыбкой, обращенной мирозданию.
Неподалеку раздался откровенно завистливый вздох.
Оглянувшись, мы увидели подружек Ники, в полном составе. Они пялились на нас во все глаза. И на их мордашках читалось такое… Не знаю, когда крошки заняли места в зрительном зале, но было совершенно очевидно, что самое интересное они – не пропустили.
У меня возникло острое желание отшлепать их. Но руководством к действию этот порыв не стал. Что возьмешь с детей природы.
– Ника… тебе – хорошо? – спросила одна из зрительниц.
– Очень. Анту, это…
Моя любовь замолчала, не находя слов.
Анту все поняла.
– Я тоже хочу – так! – заявила она.
Ее ноздри трепетали, как у молодой пантеры. В звонком голосе отчетливо прозвучала уверенность в своем праве.
– И я! – сказала вторая девушка, по имени Тайме.
– И я! – сказала третья.
Другие ничего не сказали. Но их глаза говорили красноречивее слов.
– Саша, – тихо проговорила Ника. – Ты можешь сделать их счастливыми?
Я испытал короткий шок.
– Быть может, сегодня придет Грулл, – чуть слышно продолжила Ника. – И тогда нас не станет…
На лицах девушек я видел требовательное ожидание.
И – мольбу.
Да, жрецы хорошо знали свое дело. Но они же не могли предвидеть, что на заповедном острове появится одинокий звездолетчик в дивно сияющей униформе.
У жертвенных девственниц – иная шкала ценностей. По–моему, они решили, что Грулл не станет привередничать…»
Ники долго не открывал глаза, ошеломленный, смущенный увиденным. Ну и тем, что вместе с ним это видела Мэй.
– Как ты себя чувствуешь? – спросила она.
– Ты же знаешь сама… – пробормотал он. – Неужели так было?
– Еще сомневаешься?
– Не знаю… Больше ничего там нет?
– Есть. Но хватит на сегодня.
