— Между прочим, весьма удачно, что вы заглянули сегодня, поскольку я хотел попросить вас об одолжении.
— К вашим услугам.
— Предупреждаю, вам просьба не понравится.
— Если бы понравилась, это было бы уже не одолжение, а удовольствие. А если одолжение для вас, мне тем более будет приятно.
— На самом деле не для меня. Я вам сейчас объясню, а вы сами решите. Без всяких обязательств, ладно?
Семпере облокотился о прилавок и приготовился повести рассказ с хорошо знакомым мне выражением лица, навевавшим столько воспоминаний о детстве и времени, проведенном в стенах этого магазина.
— Речь о девушке. Ее зовут Исабелла. Ей примерно лет семнадцать. Умна как черт. Она часто приходит сюда, и я даю ей книги. По ее словам, она хочет стать писателем.
— Знакомая история, — промолвил я.
— Дело в том, что около недели назад она оставила один их своих рассказов — небольшой, страниц двадцать или тридцать — и попросила, чтобы я высказал свое мнение.
— И что?
Семпере понизил голос, точно собирался под строжайшим секретом поведать страшную тайну.
— Шедевр. Лучше, чем девяносто девять процентов того, что было опубликовано за последние двадцать лет.
— Полагаю, меня вы причисляете к оставшемуся проценту. Или мне придется попрать свою гордыню и засунуть ее подальше в мусорную корзину.
— К чему я и веду. Исабелла вас боготворит.
— Боготворит? Меня?
— Да, как если бы вы были Моренетой и младенцем Иисусом в одном лице.[34] Она перечитала всю серию «Города проклятых» десять раз, а когда я предложил ей «Шаги с неба», девушка сказала, что, сумей она написать подобную книгу, могла бы умереть спокойно.
— Мне чудится тут какой-то подвох.
— Я так и знал, что вы попытаетесь улизнуть.
— Я не пытаюсь. Вы пока еще не сказали, в чем состоит услуга.
— Догадайтесь.
Я вздохнул. Семпере прищелкнул языком.
— Я говорил, что вам не понравится.
— Попросите, пожалуйста, о чем-нибудь другом.
— Нужно только поговорить с ней. Приободрить, посоветовать… выслушать ее, прочитать одну-две работы и задать ориентиры. Вам это ничего не будет стоить. Девушка соображает со скоростью пули. Она вам изумительно подходит. Вы подружитесь. И она сможет работать вашей помощницей.
— Мне не нужна помощница. Особенно незнакомая.
— Глупости. А кроме того, знакомая, вы ее уже знаете. По крайней мере она так утверждает. Она говорит, что знакома с вами уже много лет, хотя вы ее, конечно, не вспомните. Похоже, парочка блаженных, являющихся ее родителями, считает, что из-за увлечения литературой она попадет в ад или останется старой девой. Правда, они пока не решили, поместить ее в монастырь или выдать замуж за какого-нибудь недоумка, от которого она нарожает десяток детишек и будет навечно прикована к кастрюлям и сковородкам. Если вы не предпримете ничего для ее спасения, это будет равносильно убийству.
— Не драматизируйте, сеньор Семпере.
— Послушайте, я не стал бы к вам обращаться, ибо мне известно, что вы склонны проявлять альтруизм так же, как и танцевать сардану[35] по воскресеньям. Но всякий раз, когда она входит сюда и смотрит на меня своими огромными глазами, в которых отражаются и ум, и пылкие желания, я думаю о судьбе, которая ее ждет, и у меня разрывается сердце. Чему мог, я ее научил. Девушка схватывает все на лету. Кого она мне напоминает, так это вас в детстве.
Я вздохнул.
— Исабелла, а дальше?
— Хисперт. Исабелла Хисперт.
— Я ее не знаю. В жизни не слышал этого имени. Вас поймали на удочку.
Букинист едва заметно покачал головой.
— Исабелла говорила, что вы именно так и скажете.
— Талантливая и к тому же прорицательница. А что еще она вам говорила?
— Она подозревает, что как писатель вы намного лучше, чем как человек.
— Что за ангел эта Исабелита.
— Я могу передать ей, чтобы она зашла к вам? Без всяких обязательств?
Я сдался и согласился. Семпере победоносно улыбнулся и пожелал скрепить договор объятием, но я сбежал раньше, чем старый букинист получил возможность довести до конца миссию по превращению меня в хорошего человека.
— Вы не пожалеете, Мартин! — крикнул он мне в спину, когда я уже шагнул через порог.
3
Вернувшись домой, я обнаружил на ступенях у портала инспектора Виктора Грандеса. Он преспокойно сидел и с удовольствием курил папиросу. Увидев меня, он улыбнулся с фамильярностью конферансье на вечернем представлении, словно мы были старинными приятелями и он заглянул ко мне на огонек. Я уселся с ним рядом, и он протянул мне открытый портсигар. Я обратил внимание на марку папирос — «Житан». Я взял одну.
— А Ханс и Гретель?
— Маркос и Кастело, к сожалению, заняты. К нам поступил донос, и парни отправились в Пуэбло-Секо навестить одного старого знакомого. Он, возможно, нуждается в убеждении, чтобы освежить свою память.
— Бедолага.
— Если бы я их предупредил, что иду к вам, не сомневаюсь, они бы пришли. Вы произвели на них неизгладимое впечатление.
— Любовь с первого взгляда, как я погляжу. Чем могу помочь вам, инспектор? Не хотите ли войти в дом и выпить чашечку кофе?
— Не смею нарушать ваши планы, сеньор Мартин. Я всего лишь хотел лично сообщить вам новости до того, как вы узнаете их из других источников.
— Какие новости?
— Эскобильяс скончался сегодня около часа дня в Клинической больнице.
— Господи. Я не знал, — сказал я.
Грандес пожал плечами и продолжал молча курить.
— Этого следовало ожидать. Что тут сделаешь?
— Вам удалось выяснить, из-за чего возник пожар? — спросил я.
Инспектор пристально на меня посмотрел и утвердительно кивнул.
— Все следы как будто указывают на то, что некто облил бензином сеньора Барридо и поджег. Огонь распространился после того, как несчастный, охваченный паникой, попытался выбежать из кабинета. Его компаньон и другой сотрудник, бросившиеся к нему на помощь, оказались в огненной ловушке.
Я сглотнул. Грандес отечески мне улыбнулся.
— Адвокат издателей пояснил мне сегодня, что, учитывая личный характер обязательств, указанных в том варианте договора, который вы подписали с компаньонами, с их смертью контракт считается расторгнутым, хотя наследники сохраняют права на произведения, опубликованные ранее. Я полагаю, в свое время он напишет письмо, уведомляющее об этом. Но мне показалось, для вас было бы удобнее узнать, как обстоят дела, раньше, если вдруг понадобится принимать решение насчет предложения упомянутого вами издателя.
— Спасибо.
— Не за что.
Грандес докурил папиросу, бросил окурок на землю и, добродушно ухмыльнувшись, встал. Хлопнув меня по плечу, он направился к улице Принцессы.
— Инспектор? — окликнул я его.
Грандес задержал шаг и обернулся.
— Вы только не подумайте…
Инспектор устало улыбнулся:
— Будьте осторожны, Мартин.
Я рано лег спать и проснулся внезапно в полной уверенности, что уже наступило утро. В следующий момент я имел возможность убедиться, что едва перевалило за полночь.
Во сне я видел Барридо и Эскобильяса, попавших в огненную западню в своем кабинете. Сначала языки пламени охватили одежду, и вскоре уже горел каждый сантиметр их тела. Вслед за одеждой полосами сошла кожа, и глаза, исполненные отчаяния, лопнули от жара. Их тела корчились в агонии и ужасе, пока не рухнули на обугленные обломки, и плоть стекала с костей, словно расплавленный воск, образовав у моих ног дымящуюся лужу. На поверхности как в зеркале отражалось мое лицо: я с улыбкой задувал спичку, которую держал в пальцах.
Я встал, чтобы выпить стакан воды. Поняв, что упустил поезд сна, я поднялся в кабинет и вынул из ящика письменного стола книгу, вызволенную с Кладбища забытых книг. Я зажег настольную лампу и повернул ножку, державшую абажур, таким образом, чтобы круг света падал непосредственно на страницы. Я открыл книгу и начал читать сначала.
Lux Aeterna
Д. М.
На первый взгляд книга представляла собой сборник текстов и плегарий, лишенных какого бы то ни было смысла. Мне достался оригинальный экземпляр рукописи — толстая пачка листов, отпечатанных на машинке и довольно небрежно переплетенных в кожу. Я продолжил чтение и через некоторое время стал улавливать определенную композиционную структуру в изложении сюжетов, песней и рассуждений, включенных в текст. Язык навязывал свой ритм, и то, что поначалу выглядело как полное отсутствие художественности и стиля, складывалось в гипнотический речитатив, постепенно проникавший в сознание читателя, погружая его в пограничное состояние между дремотой и забытьем. То же самое относилось и к содержанию, поскольку основная сюжетная линия выявлялась лишь в середине первой части, или песни, поскольку произведение, похоже, было построено на манер старинных эпических поэм, сложенных в те далекие времена, когда время и пространство существовали по собственным законам. В какой-то момент меня осенило, что этот «Lux Aeterna» является своего рода книгой мертвых — за неимением более точного сравнения.
