и разрыдалась. Все шло вкривь и вкось: в купеческом доме ею распоряжалась Калина, в избушке – Ягиня, а теперь вот придется терпеть Кощея, иначе – смерть.
Ей, молодице, совершенно не нравилось мертвое царство. Здесь не цвели цветы, не пели птицы, не шептались деревья – вокруг царила серость, даже умертвия были какие-то бесцветные. Иной раз над костяным домом пролетали шептухи. Они звали ее с собой, обещая такую прекрасную жизнь, о которой она не смела даже помыслить, но Василика прекрасно понимала: врут.
Кощей был тощий, смертельно-бледный, с блеклыми глазами, с жуткой усталостью, сдавливавшей плечи все сильнее. Василика чувствовала его жуткую усталость и тоску по жизни, но понимала: ему, старому, нет места среди живых. Кощей не хотел возвращаться в мир, наполненный дивными звуками, красками и теплом, но в то же время продолжал дышать, и это казалось Василике самым страшным.
Выплакавшись, девушка сняла рубашку и нырнула в воду. Липкая чернота окружила, почти прилипла к коже. Мертвая река жаждала ее, хотела затянуть на дно, и Василика, пожалуй, охотно поддалась бы, только в другой раз.
Единственное, что придавало ей сил, – злоба. Она прорастала в девичьем сердце, пуская колючие корни. Василика злилась на себя за слабость, за то, что так близко подпустила чудовище и не смогла дать ему достойного отпора, за то, что должна теперь отсиживаться среди неживых.
Злоба кормила ее нутро, благодаря этому возрастала ведьминская сила. Наплакавшись вдоволь, Василика промыла лицо и вышла из воды. Казалось, что бледные змеи копошились возле ног, касаясь белой кожи холодными чешуйками, норовили достать до груди, плеч, головы, а потом прошептать в самое ухо, мол, сестрица, ты теперь наша до скончания века.
Василика не помнила, как оказалась у знакомого порога. Кощея не было – видимо, опять ушел охотиться. И хорошо, ни к чему ей видеть его, смотреть, как мучается душа и никак не может найти покоя. Она даже поняла почему: старые обиды нещадно кололи сердце, но все, кто нанес их, давно умерли. Кощей не мог простить ни себя, ни врагов. Она видела это, но ничем не могла помочь. Поэтому Василика заняла дальнюю комнату – не хотела лишний раз сталкиваться с хозяином.
Куда больше ее занимало будущее. Там пели, пили и всячески веселились. Василика думала о том, что после возвращения будет седмицу-другую плести венки, отдыхать на речном берегу, дразнить нежичек и хохотать. А если захочет, то отправится в город, большой, каменный, о каких рассказывали друзья отца.
Отголоски свободы отдавали горечью. Василика чувствовала себя птичкой, которую заперли в клетке. Кощей тоже был не рад, хотя мог ли он вообще радоваться? Она в этом сомневалась. Хмурый, с морщинами на лбу, он смотрел так, что хотелось провалиться сквозь землю.
Кощей редко ходил к реке, не любил купаться. Оно и неудивительно – мертвая вода не была ни холодной, ни теплой, лишь липкой. Василика тоже мигом выскальзывала из реки на берег и гнала прочь дурные мысли. Паршивая водица, но иного от мира мертвых ожидать было бы странно.
Сзади раздались шаги. Кощей тряхнул пепельно-серыми волосами, сальными, пропахшими сырым мясом. Василика поморщилась. Да, выкупаться ему не помешало бы, но гнать его в черные воды не хотелось.
– Отчего ты все еще здесь, костяной господин? – едва слышно спросила она.
Сердце бешено застучало. Казалось, что уставший, изможденный Кощей обругает глупую девку, но он только тяжело вздохнул и ответил глухо:
– Не знаю.
Правильнее было бы спросить: «Почему ты до сих пор никак не умрешь, если не желаешь жить?», но Василика не осмелилась. Это было слишком жестоко, ведь Кощей приютил ее, а временами и защищал от умертвий. Она же смотрела на отрубленные конечности, кривилась и думала о том или ином заклинании. Интересно, помогло бы, убило бы чудовище или нет? Если она научится справляться с умертвиями, то, может быть…
Может быть, однажды она сумеет одолеть самого Мрака и заставить его склониться перед Ягиней.
От этой мысли Василика повеселела. Она накормила Кощея земляничным вареньем и ушла к себе, обдумывая медовую месть. Представить только: ее руки смогут убивать умертвий, и не одно, не двоих, а целыми десятками. Почему бы не попробовать? Тяжесть не ляжет на ее душу грудой камней, ведь все, кто находился в Нави, и так уже давно отдавали гнилью.
День за днем проходили бесцветно, в багрово-серой дымке. Василика училась ворожить по-черному, и слова сплетались сами, а потом лились силой из рук и косили чудовищ. Сразу не получилось – едва убив одного, она ощутила привкус крови на губах, почувствовала, как остановилось сердце. Закатились глаза, а ее всю обдало жаром и запахом сгнившего мяса так, что, казалось, уже не отмыться.
Те глаза снились ей, мерещились вдалеке и звали на речное дно, но Василика выстояла. Желание отплатить Мраку его же монетой держало ее сильнее, чем что-либо, распаляло внутренний огонь и заставляло пламя отплясывать на кончиках пальцев.
– Ты похожа на Морану, – усмехнулся как-то Кощей.
Василика даже не сразу поняла, что это была шутка. Чтобы он, блеклый полумертвец, вдруг загорелся Жизнью?..
– Возможно, – не стала спорить она. – А ты видел ее?
Кощей не ответил, молча ушел к реке, чтобы выкупаться, но вернулся снова в крови. Умертвия напали на него в воде, и пришлось, бормоча заклинания, выбегать на берег, хватать заговоренный меч и резать, резать, резать. Хорошо искупался, ничего не скажешь.
Морана… Василика знала о богине только по слухам и рассказам Ягини. Говорили, будто она повелевает всеми смертями, а иной раз приходит в гости к Богине-Пряхе, чтобы решить, как поступить с клубком серебристых ниток. Еще рассказывали, будто Морана сама подарила Кощею меч, когда узнала, что тот не собирается возвращаться к живым.
Василика взглянула на меч Кощея. Зазубренный клинок словно скалился, а на смоляной рукояти сверкал смарагд, каких поискать. Такой меч Вран не унес бы на крыльях. Может, он уже был у Кощея, когда тот пришел в Навь? Спросить бы, да разговаривать с увядающим человеком не хотелось.
У нее было много вопросов, но стоило Кощею появиться рядом, как все они застревали в горле, и Василика погружалась в тоску и уныние, улавливая то, что чувствовал он. Угасающая искра – это всегда больно и грустно. Неудивительно, что ее воротило, да Кощей и не навязывался. Наверняка ощущал, что гостье не нравится находиться рядом.
Василике очень не хватало Костяной Ягини, ее целебных отваров и, самое главное, добротной жаркой мыльни. С ее помощью ведьма прогоняла уныние, выбивала травяным веником всю немощь, и под разрумянившейся кожей начинала бурлить
