сила. Но бревенчатая баня с запахами можжевельника и полыни осталась далеко.
Василика потопталась по сырой земле, взглянула на кости, выложенные рядами, и уселась в углу. Сколько лет Кощей провел здесь? Чьи-то ноги, ребра, лопатки, руки и головы – все служило основой для стен и крыши. Чтобы выстроить такое, надо трудиться не год и не два, а целую вечность.
…А ведь единственный вкус, который можно почувствовать в Нави, – это вкус крови. Осознав это, Василика вытаращила глаза. Да, горько-сладкая, черная, но теплая даже у умертвий. Как забавно выходило: она брезговала есть их мясо, но при этом постоянно ощущала кровь и находила ее… Вкусной? Удивительной?
Будь ее воля, она бы выпила кружку-другую: это было единственное, что имело вкус. Среди серого тумана и черной земли терпкая кровь выделялась. Теперь Василика понимала духов Нави, которые звали ее с собой. Да, они хотели получить живую девку.
Живая девка в непроглядном Лесу – как струя горячей крови в мире мертвых. Вкус, цвет, запах – и тепло.
Странно, что Кощей не сошел с ума. Надо бы спросить, как ему это удалось. Василике казалось, что прошло всего несколько дней, но чутье подсказывало: намного больше. Только Вран все не возвращался. Поэтому она продолжала учиться высекать искры из пальцев, плести проклятия и всаживать тонкие ножи так, чтобы они оставляли смертельные раны. Конечно, сперва ничего не получалось. Если бы не Кощей, ее бы давно убили.
Но он был рядом. Показывал Василике, как наносить удары, куда целиться, рассказывал, чего следовало ожидать от умертвий и почему нельзя трогать неупокоенных прозрачных духов. В Нави обитало много разной нежити, большинство – жуткие твари, остальные – ослабленные или несчастные, а порой и то и другое. Одних можно было убить мечом, других – только заклятиями, третьих – ничем. Василика сама не заметила, как глаза ее потускнели, а сердце огрубело. Если раньше она кричала при виде крови, то теперь смело наносила удар за ударом и не обращала внимания на черные брызги, пусть и било иногда прямиком в лицо.
Что-то ломалось и умирало, что-то рождалось в боли и горечи. Василика прислонилась к стене из белесых косточек и прикрыла глаза. Она все больше походила на нежичку. Бледная, угасающая, как сам Кощей. Ей нравилась охота. Это занятие разбавляло скуку и прогоняло тоску. Она понимала, отчего Кощей так часто ходил искать умертвий. Может, потому он и не повредился умом? Когда руки вечно были заняты, то думать много не приходилось.
Василика взглянула на свою косу. Растрепалась, стала сальной – под стать пепельным волосьям Бессмертного. Не зря брала деревянный гребень. Жаль, что сил на это не оставалось. Вот и теперь Василика лежала, не зная, как быть. Тревожные мысли копошились в голове, мешая спать, но усталость не давала лишний раз пошевельнуться. Отчего-то вспомнилось последнее купание в речке. Липкие чешуйки мертвой воды могли и впрямь пристать к коже так, что потом не сведешь. Какой же смешной теперь казалась ее боязнь русалок! Дочери Водяного были безобидными, даже утопленницы больше не навевали страх – до тварей Нави что тем, что этим далеко.
Василика заснула, сама того не заметив. Во сне она увидела переспевшую землянику, которая почему-то отдавала кислинкой и солью.
* * *
Василика напоминала ему о жизни, о том, что за Гранью время по-прежнему течет, одна эпоха сменяет другую. А в Нави стояла тишина. Старая горечь вскипала внутри, когда он смотрел на живую девку и вспоминал, что когда-то тоже был молодым да румяным, не то что теперь – иссох, выцвел и жил лишь в те моменты, когда вырезал сердце умертвию или ощущал соленый привкус крови.
– Отчего замуж не пошла? – спросил он однажды у Василики. – Ты вроде не кривая, отметин страшных на лице тоже нет.
– Вот благодарствую. – Василика обиженно поджала губы.
Кощей настолько отвык от общения, что не сразу понял ее тон, а потом улыбнулся.
Она не была ни дурнушкой, ни красавицей – так, самая обычная девка, каких хватало в разных деревнях. По одежде скорее кметка, у бедняков не было таких цветастых рубашек и понев с обережными знаками на подоле. Почему пошла в ведьмы? Кощей догадывался, что сбежала от нелюбимого или от несчастливой любви. Это две основные причины, по которым молодицы прятались в Лесу и просились в ворожеи. Любовь губила не хуже, чем клинки, когти и всевозможные отравы. Ему ли не знать?
Кощей не стал расцарапывать старые раны – нахмурился, поправил почти истлевшую рубаху, взял меч и вышел за порог. Он настолько привык к туману и шептухам, что уже не обращал внимания на вкрадчивые голоса. Его в очередной раз пытались завлечь сладкими речами, как будто не знали, что Кощей наслушался их давным-давно.
Девка его боялась. Кощей это видел и ощущал. Да он и сам бы на ее месте боялся. Не всем нравилось смотреть, как догорает огарок. Отчасти Кощей был противен сам себе. Морщился, когда видел свое отражение в мертвой воде, – исхудавшее лицо, седые волосы, огромные синяки под глазами. Впрочем, для того, кто доживает остатки дней среди мертвых, он выглядел вполне себе хорошо. А в сравнении с чудовищами – так вообще писаный красавец. Кощей усмехнулся, но тут же погрустнел. Скоморох из него тоже был никчемный. Зато хоть мечом махал неплохо.
Иногда Василика ходила с ним на охоту. Видимо, девку тоже заедала скука. Поначалу она только путалась под ногами, но потом научилась ладно сплетать заклятия и бросать их в умертвий. Так было до первого убитого – Василика вернулась сама не своя и долго не разговаривала с Кощеем. Он уж думал, что все, дело этим и кончится, но нет, спустя день-другой девка опять отправилась с ним, а потом и вовсе выпросила пару кинжалов – заморских ножей, похожих на засапожники. Только о первых мало кто знал в Холмогорском княжестве. Кощей нашел их когда-то среди чужих останков – ладные, серебристые и удивительно чистые. Жаль было пройти мимо. Конечно, находились и другие диковинки. По всему костяному дому валялись куски бересты, украшения, разное оружие. Но чтобы девка – да с кинжалами? Это выглядело странно и смешно.
Кощей собирался отказать, а потом махнул рукой, мол, делай что хочешь. Когда живешь не один век, то уже не думаешь об обычаях, не поражаешься тому, насколько различаются разные народы, – все это кажется таким пустяком, что ничему не удивляешься.
Наверное, поэтому он не поразился, когда Василика всадила нож в гнилую глотку умертвия и ловко провернула рукоять. Правда, доставать лезвие пришлось Кощею – девке не хватило сил, хоть в глазах
